Джудит Леннокс - Зимний дом
Фрэнсис тщательно прицелился и постарался, чтобы рука не дрожала. Пуля вошла портрету в лоб, прямо между глаз. Пара свидетелей зааплодировала.
— Просто беда с этими гениями, — протянул Тео. — Ну вот, испортил всю музыку. — Он показал на портрет. — Каюк бабушке. Нет никакого смысла продолжать.
Фрэнсис улыбнулся.
— Есть и другие игры, — сказал он, повернул дуло пистолета и приставил его к собственному лбу. Когда он нажал на курок, какая-то девушка вскрикнула.
Робин пошла на звук выстрелов. Первым, кого она увидела в коридоре, был Фрэнсис. Он улыбался и приставлял пистолет к голове. Робин услышала собственный сдавленный крик ужаса, а потом он спустил курок.
Раздался лишь негромкий щелчок. У Робин подкосились колени, и она привалилась к стене. Открыв глаза, девушка поняла, что Фрэнсис видел ее. Она повернулась, побежала по коридору, выскочила в открытую входную дверь и скатилась по ступенькам. На обочине стоял «эм-джи» с открытым верхом. Робин упала на сиденье водителя, нажала на стартер, и двигатель заработал. Сражаясь с ручным тормозом, она услышала:
— Робин!
— Уйди. Уйди, Фрэнсис.
В эту минуту она его ненавидела.
— Ради бога…
Он перегнулся через дверь и схватил Робин за руку как раз в тот момент, когда она освободила тормоз. Нога Робин нажала на педаль газа, но руку, крепко сжавшую руль, сильно вывернуло направо. «Эм-джи» прыгнул вперед и ударил бампером в заднее крыло соседнего «роллс-ройса», стоявшего впереди. Потом двигатель чихнул и заглох.
— Посмотри, что ты наделал! — Она знала, что вопит как базарная торговка. — Посмотри, что ты наделал, мать твою за ногу!
Робин встала коленями на сиденье, схватила Фрэнсиса за рукава пиджака и попыталась оттолкнуть.
— Убирайся, Фрэнсис! Убирайся! Оставь меня в покое!
Она молотила кулаками по его груди.
Робин едва сознавала, что на них смотрят. На ступеньках дома Тео стояла кучка зевак; в соседнем доме отодвинули штору, в окнах спальни зажегся свет.
— О боже, моя бедная старая машинка! — ахнул Берти.
Потом мотор снова заработал, Фрэнсис упал на тротуар, Робин дала задний ход и под треск бамперов и звон разбитых фар умчалась от дома Тео Харкурта.
Она не останавливалась, пока не добралась до улицы, где жил Джо. Потом затормозила на обочине и просидела несколько минут, дрожа всем телом. Отдышавшись, Робин нацарапала несколько слов на листке бумаги, сложила его и написала на обороте имя адресата. Затем доехала до дома, в котором Эллиот снимал квартиру, и сунула записку в почтовый ящик.
«Джо, я еду с тобой в Германию. Не спорь, тебе нужен переводчик. С любовью, Робин».
Они уехали в Германию через три недели. Исследование, которое Робин проводила для университетского друга своего отца, закончилось, но не принесло ей ни малейшего удовлетворения. Кое-какие осторожные предложения у нее были, но она еще не приняла ни одно из них. Робин решила, что ей надо сменить обстановку. Что надо уехать из маленькой, самодовольной, безопасной Англии.
И ненадолго расстаться с Фрэнсисом. Подумать. Во время долгого путешествия на поезде по Европе она невидящим взглядом смотрела в окно на бесконечную череду полей и деревень и думала о Фрэнсисе. Когда она закрывала глаза и пыталась уснуть, то вспоминала тот холостой щелчок спущенного курка. Глядя на поля и видя сцены уборки урожая, достойные кисти Брейгеля, — косы, срезающие колосья, и золотистые стога сена, — Робин думала, что Фрэнсис ошибается. Все это навсегда и не может измениться.
Они приехали в Мюнхен во второй половине дня и отправились по адресу, который им дал Никлаус Венцель. «Кетэ и Рольф Леман — мои близкие друзья. Им можно доверять», — сказал герр Венцель. Робин вспомнила эту фразу, когда трамвай катил ее по широким улицам Мюнхена, и почувствовала себя неуютно.
Но Кетэ Леман встретила их приветливо и жестом показала в сторону гостиной. Высокая широкоплечая женщина с пучком русых волос на затылке пожала Робин руку и поцеловала в щеку.
— Рада познакомиться с вами, фрейлейн Саммерхейс. И с вами, герр Эллиот. — Фрау Леман поздоровалась с Джо по-английски. — Наверно, вы оба очень устали. Еще бы, проделали такой путь…
Горничная Лотта — коренастая девушка со светлыми косами, уложенными короной на макушке, — взяла у них пальто и шляпы. Им представили Дитера и Карла, сыновей фрау Леман. Кетэ объяснила, что ее муж работает в больнице и приходит домой поздно вечером.
Они сели ужинать в семь часов, когда мальчиков уложили спать. Еда была вкусной, беседа — легкой и ни к чему не обязывающей. Когда Робин пыталась говорить о чем-нибудь более серьезном, чем погода или рецепты блюд из капусты, Кетэ вежливо, но решительно меняла тему и снова возвращалась к пустякам. Вскоре Робин умолкла и предоставила Джо возможность заполнять паузы.
После кофе Кетэ сказала горничной:
— Лотта, если хочешь, можешь идти. Я знаю, что тебя ждет мать.
Лотта вышла из комнаты. Было слышно, как она закрыла дверь и застучала каблуками по лестнице. Когда ее шаги затихли, Кетэ перевела дух, откинулась на спинку стула и прикрыла глаза.
— Герр Эллиот, у вас не найдется сигареты? Английской, я имею в виду?
Джо вынул из кармана пачку и протянул ей.
— При Лотте я курить не решаюсь. — Кетэ выдохнула дым и посмотрела на Робин. — Фрейлейн, запомните: в Мюнхене не одобряют, когда женщина курит на людях, а также пудрится и красит губы. Я сама видела, как в трамвае набросились на девушку с макияжем… Фрейлейн Саммерхейс, вы не поможете мне помыть посуду? Надеюсь, это не слишком высокая цена за возможность поговорить с глазу на глаз.
Робин прошла за ней на кухню.
— Вы не хотели говорить при Лотте?
Кетэ сложила грязные тарелки в стопку, пустила горячую воду, кивнула и саркастически сказала:
— Лотта — светоч местного отделения Союза немецких девушек. От ее «Хайль Гитлер!» у меня по спине бегут мурашки. Уверена, что у нее на трельяже стоит большая фотография фюрера.
Робин не могла поверить своим ушам.
— Вы что… боитесь Лотты?!
Кетэ обернулась и посмотрела на нее с вызовом и покорностью судьбе одновременно.
— Да. Да, да, боюсь. — Она сунула окурок в пепельницу. — Пока что нас оставили в покое, фрейлейн Саммерхейс. Я осталась без места, но Рольфу позволяют работать. Если соблюдать осторожность, то можно читать книги и слушать музыку, которые тебе нравятся. Но стоит Лотте сообщить об этом куда следует, и все изменится.
— Тогда почему вы ее не прогоните?
Раковина наполнилась водой, и Кетэ завернула кран.
— Да потому, фрейлейн Саммерхейс, что в этом случае она предаст нас без зазрения совести. Ее работа здесь хорошо оплачивается и не слишком обременительна.
Робин окунула руки в горячую воду и начала мыть тарелки.
— Но как же так… В собственном доме…
— Это еще не самое страшное. Пока что меня не заставляют носить косы на манер Гретхен. — Кетэ едва заметно усмехнулась. — Фрейлейн, вы так драите эту тарелку, что вот-вот сотрете рисунок.
— Пожалуйста, называйте меня Робин. — Она вынула тарелку из раковины и отдала Кетэ вытирать. — Вы сказали, что теперь без работы. А чем вы раньше занимались?
— Я была врачом, как Рольф. Мы закончили учебу одновременно и работали в одной больнице. Я любила свою профессию.
— Но ушли, когда родился Дитер?
Кетэ Леман покачала головой:
— Если бы так. Нет, за Дитером и Карлом присматривала няня. Я ушла в прошлом году, когда нацисты пришли к власти. Понимаете, всех женщин-врачей уволили. Kinde, Kirche und Küche… Ни на что другое мы не годимся.
Джо хорошо выспался и наутро проснулся рано. Из окна спальни для гостей открывался вид на широкий проспект. На листьях липы играли солнечные зайчики, небо было отмыто добела. Выглянув наружу, Эллиот увидел посреди толпы пешеходов людей, которые стояли на коленях. Сбитый с толку Джо не сразу понял, чем они занимаются. Только потом до него дошло, что они моют улицу. Моют щеткой и мылом… Джо прищурился и увидел намалеванные на асфальте лозунги. По обе стороны от мойщиков стояли охранники в коричневых рубашках. Нереальность зрелища подчеркивалась поведением прохожих. Они спешили на трамваи, шли по тротуарам с чемоданчиками в руках и не обращали никакого внимания на заключенных. Казалось, десяток человек, скребущих щетками мюнхенскую мостовую, для них дело привычное или они вообще не видят этой сцены.
Джо оделся, позавтракал и вышел из просторной квартиры Леманов. Мысль о тех, кто для мюнхенцев были невидимками, не оставляла его. Не заметив на улице и следа ведер и швабр, Эллиот на мгновение подумал, что это ему привиделось. Но когда они с Робин ехали по Мюнхену на трамвае, ощущение иррациональности происходящего только усилилось. Светило солнышко, он с Робин шел по улицам незнакомого города… Желание взять девушку за руку и поцеловать ее становилось невыносимым. Он не спрашивал, чем было вызвано внезапное предложение Робин поехать с ним в Германию, но сильно подозревал, что без Фрэнсиса тут не обошлось. Во время долгой поездки она была непривычно тихой и за несколько последних дней ни разу не упомянула имени Фрэнсиса. Джо невольно вспомнил ночь, которую они провели в его квартире, ощущение ее нежного теплого тела, вспомнил, как пахли ее волосы, когда он уткнулся в них лицом, и надежда, с которой он так долго боролся, вновь воскресла.
