Михаил Балбачан - Шахта
– Где?
– В Германии.
– Производительность труда зависит от множества вещей, прежде всего от организации и дисциплины. Наскоком тут ничего не добьешься, только хуже сделаешь. Нужна планомерная, ежедневная работа.
– И опять же, согласен с тобой. Ты, значит, именно такую работу проводишь? Вот сводки за этот год. По тресту в целом производительность упала, только на двух шахтах, включая твою, немного выросла, очень немного, можно сказать, на месте вы топчетесь.
– Идет массовый набор. К нам валом валит необученный люд, от сохи, в самом прямом смысле слова.
– Да-да, можешь не продолжать. Но посмотри, что у нас тогда с тобой выходит. С каждым годом индустриализация страны будет вовлекать все больше новых людей, и что, по-твоему, производительность труда все это время не должна расти? Я долго думал над этим вопросом и вот к чему пришел: планомерную работу вести, конечно, нужно, только по-иному – гораздо быстрее, чем сейчас. Необходимы необычные, прорывные решения. Прежде всего в части навалоотбойки. Эта операция тянет вниз всю цепочку.
Слепко вынужден был признать, что рациональное зерно в сказанном имелось. Разговор становился даже интересным.
– Хорошо. В принципе вы правы, но, этот ваш гимнаст… Вы что же, думаете, если он навалил шесть тонн за час, обычный рабочий должен теперь выдавать сорок тонн в смену?
– Нет, конечно! Но этот гимнаст, как ты его обозвал, вовсе не из цирка приехал. Это наш, местный комсомолец-стахановец. Его личный рекорд – тридцать пять тонн!
– Егор Прокопьевич!
– Да брось ты, Слепко, это выканье, за кого ты меня держишь?
– Я только хотел обратить твое внимание, что комсомолец этот по своим физическим данным сильно отличается от рядовых рабочих.
– Чем отличается? Тем, что не пьет, не курит, спортом занимается? Разве наши советские рабочие не должны быть такими?
– Да, но…
– Пока мы им не покажем, какими они могут быть, ничего у нас не выйдет. А то, понимаешь, на словах мы все хвастать горазды, плакаты вешаем, радио, кино, опять же. А тут нормальный, живой парень.
– Хорошо, но пока мы имеем таких, какие есть.
– Вот тебе тогда другой фактик. Я проводил хронометраж на третьей шахте. Так вот, пока хронометрист находился в забое, производительность труда выросла вдвое. С семи тонн до пятнадцати.
– Ясное дело. Я это тоже проходил. А знаешь, что случилось бы, если бы твой хронометрист задержался там недельки на две? Производительность вновь упала бы, начались бы прогулы, а кончилось все аварией или заварушкой какой-нибудь. Человек – он, понимаешь, не машина.
– Это почему же? На самом деле человек – составная часть сложного производственного механизма. И эта часть тоже нуждается в модернизации, причем в модернизации ускоренной. Разве не эту задачу ставит перед нами товарищ Сталин?
– Ну, если с такой точки зрения…
– Мы тут решили устроить соревнование между шахтами. Вот увидишь, народ увлечется. Так что займись этим у себя, сделай одолжение. Победителей будем награждать в торжественной обстановке. Призы, вымпелы и все такое прочее. С другой стороны, положительный пример – это еще не все. Я считаю, неплохо бы придумать чего-нибудь и в плане инженерного обеспечения.
Евгений Семенович озадачился, отчего настроение у Прохорова явно улучшилось. Прощаясь, он долго жал руку и доверчиво заглядывал в глаза строптивому подчиненному.
Слепко и так и сяк прикидывал, как бы ему половчее исполнить неприятное поручение. Противно было даже думать о том, как на глазах у всех он будет отбирать будущего рекордсмена, организовывать какие-то специальные тренировки, особое питание… «В зубы ему смотреть, что ли?» При том, что проблемы с «социалкой» множились день ото дня. Начали строить два многоквартирных дома, но это лишь обострило обстановку. На таком фоне шумиха по поводу рекордов не могла дать желаемого результата, скорее – наоборот. Короче говоря, он ничего не предпринимал, ежедневно откладывал решение «на завтра» и дождался звонка Поспелова.
– Здравствуйте, дорогой товарищ Слепко! – прозвучал в трубке сладенький голосок. – Как вы поживаете? Как ваше здоровьишко? Как здоровье вашей уважаемой супруги?
– Все хорошо, спасибо товарищ секретарь райкома, – ответствовал Евгений Семенович.
– До нас дошли сведения, – все тем же сахарным голоском журчала трубка, – что вы продолжаете активно препятствовать развитию стахановского движения. Более того, крайне отрицательно высказываетесь по поводу политики партии в этом вопросе. Нам хотелось бы получить от вас подробнейшие объяснения на сей счет.
Слепко вспотел.
– Прежде всего, товарищ секретарь, позвольте заметить… – тут Евгению Семеновичу пришлось откашляться, – что ваши сведения не совсем верны. Я выступал не против стахановского движения, а против необдуманных искажений, превращающих его в… во что-то такое… Я имел уже об этом интересную беседу с товарищем Прохоровым, и мы вполне… В общем, я все понял, товарищ секретарь райкома, и уже вплотную занялся этим вопросом. Тут ведь имеются чрезвычайно интересные направления! Что же до соревнования рекордистов, то я не знаю… У меня на шахте просто нет никого, кто мог бы побить рекорд треста. Я вчера в газете читал, один на пятой бис уже пятьдесят тонн отгрузил…
– Так вот оно в чем дело, оказывается! – захихикал на том конце провода Поспелов. – А меньше чем на первое место вы, значит, не согласны? Есть, есть в вас это, давно заметил. Любите вы, Слепко, чтобы вам фимиамы воскуривали. Не выйдет! Выставляйте что есть, а мы уж сами посмотрим, какие такие результаты покажет ваша шахта и по какой такой причине. Это вам не сверхлимитное оборудование вышибать. Отстающих – бьют! Знаете, кто это сказал?
– Знаю, товарищ Поспелов, но у меня есть одна идея, как улучшить организацию ручного труда. Я подумал и…
– Организуйте это дело не за страх, а за совесть, вложите весь ваш инженерный ум! Вам, как говорится, и карты в руки. Добьетесь хороших результатов – поддержим. А нет – уж не обессудьте тогда!
– Все будет исполнено, заверяю вас, товарищ Поспелов, я…
– Вот и прекрасно! Действуйте! Так, говорите, кто-то тут занимается необдуманными искажениями? Ну-ну…
В трубке пошли гудки.
Евгений Семенович сразу же позвонил диспетчеру Восточного участка и приказал передать Романовскому, чтобы тот все бросил и сию же минуту бежал к нему. Когда грязный пыхтящий Романовский ввалился в дверь, Слепко кратко обрисовал ему ситуацию и спросил:
– Что, есть у тебя хоть один подходящий навальщик?
– Нету.
– Как это нету, а этот, как его, татарин такой?
– Не, не потянет он.
– Почему не потянет? По-моему, он как раз то, что нам нужно.
– Да дикий он человек! И потом…
– Чего потом? Говори давай, хватит ваньку валять!
– Работать кто за него будет?
– У тебя он один, что ли на участке?
– Один не один, а без Алимова я ни за что не ручаюсь. Сперва заберешь лучшего навальщика, а потом сам же будешь до…я по поводу плана!
– Ничего, договоримся как-нибудь. Ты меня знаешь.
– Вот именно!
– Хорошо, на сей раз в порядке исключения срежу тебе план, слово даю. Немножко.
В конце концов они обо всем договорились. Романовский обещал организовать специальные тренировки, хронометраж и прочие высоконаучные материи. Обещание свое он, конечно, не сдержал, а просто посулил татарину хорошие премиальные, в случае если тот займет призовое место. Алимов был мужиком жадным, непьющим и многодетным. Поэтому он, конечно же, занял на соревнованиях третье место, навалив аж сорок две тонны. Но в тот момент до этого было еще далеко.
Отослав Романовского, Евгений Семенович пригорюнился. На самом деле никаких идей кардинального улучшения технологии погрузочных работ у него не было. Метафизические раздумья на сей раз ощутимых плодов не принесли, а посему он решил заняться исследованиями. Взяв на следующее утро у нормировщика хронометр, он отправился на Северный участок. В качестве научного объекта выбрал опытного навальщика, бывшего бригадира Пилипенко, о чем последний, для чистоты эксперимента, не подозревал. Примостившись за костром, чтобы не маячить, Слепко целую смену щелкал хронометром и чиркал в тетрадке. В результате он пришел к выводу, что определенный резерв имеется и интенсивность погрузки действительно можно увеличить, но лишь на короткое время. То есть получил то, что и так прекрасно знал.
Но когда расстроенный начальник шахты тащился со своим хронометром к клетьевому стволу, какая-то добрая фея взмахнула над ним своей волшебной палочкой, и мир вокруг празднично воссиял. Иными словами, Евгения Семеновича опять озарило. Записав что-то в тетрадку, он, даже не переодевшись, отправился прямиком домой, решив, что заслужил право хорошенько отдохнуть.
На следующее утро он на шахту не пошел, позвонил только Зощенко и завалился опять в койку, где сладко просопел до двух часов пополудни. Встав и плотно пообедав, Слепко обложился справочниками, сбегал даже в медпункт за анатомическим атласом и, запершись в комнате, принялся что-то чертить и вычислять. Ровно в десять вечера, когда жена, просидевшая все это время с дитем на кухне, порядком уже надулась, он, сияя, вышел, умылся, залив при этом водой весь пол, и потребовал чаю, супу, вообще какой ни есть еды, картошки с селедкой или, там, хлеба с солью, но только побыстрей. Новый, волнующий, совершенно замечательный проект был готов.
