Айрис Мердок - Человек случайностей
Все еще сижу в деревне и намереваюсь тут остаться. Ни с кем не вижусь. Уже не работаю машинисткой. Эта работа была ужасна. Свинки значительно лучше. Помни, у нас двери для тебя всегда открыты. Папа по-прежнему в тебя влюблен и присоединяется к приглашению. Спасибо Творцу за женскую дружбу. Часто думаю, что все тепло, весь смысл жизни исходит от женщин. Напиши о своих планах.
С большой любовью.
Карен».
«Дорогой Оливер!
Спасибо за возвращение чека. Хорошо, приезжай в четверг. В гостинице мест нет, но сможешь остановиться у меня. До встречи.
Эндрю».
«Дорогой Себастьян!
Спасибо за письмо. Разумеется, с радостью встречусь с тобой. Я тоже очень ценю нашу дружбу. Сколько ни иметь приятелей среди мужчин, ты всегда будешь занимать самое почетное место. К сожалению, у меня сейчас много дел и поэтому не смогу выбраться на ленч в среду. Но в пятницу найдется свободная минута. Сообщи мне открыткой – где и когда.
Твоя Карен».
«Дорогой Ричард!
Несколько слов просто так, без всякого повода: почему бы нам не устроить ленч вдвоем, выпить чего-нибудь? Мы же с тобой старые друзья, столько лет знакомы. Мне кажется, я тебя не видела целую вечность, только на вечеринках. Как-нибудь утром позвоню.
Обнимаю.
Энн».
«Мой дорогой отец!
Меня начинает охватывать отчаяние из-за того, что мы никак не можем понять друг друга. Я не «отлыниваю от дела, прячась в Европе». Оказывается, если принять во внимание всю ситуацию, мои взгляды, мой характер и способности, то решение остаться не только соответствует моим интересам, но и становится моим долгом. Возможно, у меня не получилось объяснить убедительно. Не говорю о Грейс, потому что не она в этом деле главный аргумент «за». Но и без нее остался бы. Прошу, поверь, что это именно так. Ты пишешь, что стремление к добру предполагает абсолютный альтруизм, а не расчет. Но ведь абсолютный альтруизм не в том заключается, чтобы слепо отдаться водовороту судьбы. Если бы я считал такое самоуничтожение своей обязанностью, так бы и сделал. Но я придерживаюсь иного мнения. Принесение такой жертвы было бы, я считаю, чистой воды мазохизмом или проявлением глупого истерического страха перед ярлыками «труса» и «дезертира». Распоряжаться собой надлежит, только опираясь на взвешивание всех «за» и «против», потому что каждый человек имеет собственную душу, а у души свои пути. Я очень глубоко и серьезно обдумал свою дорогу, и мне на этот счет нечего добавить. То, что ты предлагаешь в постскриптуме, я воспринимаю лишь как доказательство твоего излишнего волнения. Ни на секунду не допускаю, что ты это серьезно. Твоя «суровость» мне намного предпочтительней. Давно знаком с твоим мнением о психиатрах. Мне претит само предположение обратиться за помощью именно к ним, так же, как симуляция психической болезни, в то время как при взгляде на меня каждый скажет, что я совершенно здоров.
Что касается Грейс, то твои упреки бесполезны. Вы ее не знаете лично и, если не пересечете океан – о чем вас прошу, – так и не узнаете. Мы любим друг друга, и мы оба знаем – уверяю вас, – что брак заключают на всю жизнь. Мы решили и не передумаем. Очень вас прошу, очень: приезжайте на свадьбу. Оставьте мысль, что удастся меня переубедить. В этих обстоятельствах, чтобы не стать друг другу чужими, а для меня эта мысль невыносима, кто-то должен уступить, но не я. Прошу прощения, поцелуй маму.
Твой любящий сын Людвиг».
* * *Шарлотта открыла глаза. Она ощущала боль. Сознание, теряющееся в водовороте звуков, старалось сориентироваться в настоящем, восстановить связь с прошлым… Шея и плечи чем-то обвязаны. Она лежит на кровати, под грубым одеялом, укрытая до самого подбородка. Светит солнце. В поле зрения находится что-то ослепительно белое. Солнце светит мучительно ярко, и ей самой так плохо… Она закрыла глаза. В горле спазм и еще где-то глубоко – дурнота. Голова болит. Она боролась сама с собой, стараясь прояснить память.
Снова открыла глаза. Солнце прямо в лицо. Она присмотрелась и увидела рядом еще одну кровать. Комната похожа на спальню в школьном интернате. Какое ужасное сходство. Нет, это больница. Ряд кроватей, какая-то молодая женщина в голубом переднике и белом чепчике, несомненно, нянечка. Она вспомнила, что приняла таблетки, десять таблеток, двадцать, даже больше. Почему же до сих пор жива? Она слегка пошевелилась, чтобы убедиться. Руки, лицо – слушаются. Жива. Эта мысль, удивительная и пугающая, заставила учащенно задышать. Ею вдруг овладел страх перед смертью, которой почему-то избежала. Она ведь искренне хотела умереть. Пробуждение принесло двойной ужас – и перед жизнью, и перед смертью.
– Смотрите, приходит в себя, я же говорила! Сестра, смотрите, она очнулась!
Нянечка неожиданно приблизилась и стала великаншей. Рыжие волосы, курносый нос, чем-то знакома.
– Вот и хорошо. Как мы себя чувствуем? Вы меня помните?
Шарлотта ничего не помнила, кроме интернатской спальни, таблеток, страха, а сейчас еще и сестры Махоуни и матери, глядящей одним глазом в тот момент, когда она, Шарлотта, просила укоротить уколом муки страждущей.
– Меня зовут Роза Махоуни. Я присматривала за вашей матерью. Помните?
– Да. – Значит, и голос вернулся.
– Все в порядке, ничего не бойтесь. Вы еще легко отделались. Сейчас прошу только об одном – лежите спокойно, врач придет, а вы лежите и слушайтесь.
– Как удивительно, что вы смотрели и за ее матерью, – донесся чей-то голос.
Солнце било Шарлотте в глаза, мешая смотреть. Она закрыла глаза и вновь задремала, блуждая мыслью в разных направлениях. Поднималась и опускалась на каких-то волнах, руки-мысли, ноги-мысли выдвигались, как щупальца. Зачем она приняла таблетки? Какая невыносимая печаль довела ее до этого? Память постепенно возвращалась, шаг за шагом приходила в себя. Мэтью. Оживили, подлатали, и теперь она готова к новым мучениям. Снова те же самые страдания. Слезы.
– Вы меня узнаете?
– Вы ухаживали за моей матерью?
– Нет, не я. Я пациентка. Извините, что вас беспокою. Хотите лимонада, глоточек? У меня есть и апельсины. Нам можно пить лимонад. У девушки, которую сегодня утром выписали, было полбутылки хереса, она прятала ее в сумочке. Сейчас в палате остались только вы и миссис Бакстер, но не знаю, жива ли она, бедняжка.
Шарлотта с трудом подтянулась повыше на подушке. Напротив стоял кто-то огромный в красном халате, отбрасывающий еще более монументальную тень. Широкое улыбающееся лицо окаймлено коротко подстриженными растрепанными светлыми волосами. Большие руки скрещены на груди.
– Мисс Рикардо, если не ошибаюсь? – прошептала Шарлотта.
– У вас прекрасная память, – сказала Митци. – Мы и виделись-то всего раза два. Один раз на улице. Я шла вместе с этим кретином Остином. Вы тогда повели себя очень любезно. И еще один раз у Остина. Я принесла коробочку конфет для Клер. Как только вы ушли, Остин ногой запустил коробочку вниз по лестнице.
– Что я тут делаю? – спросила Шарлотта. – Почему не умерла?
– Вас нашел Гарс Гибсон Грей. Вы только уснули. Он прислушивался под дверью и услышал, как вы хрипло дышите.
– У него неплохой слух.
– Вы дышали как-то странно. И он выломал дверь.
– Гарс любит вмешиваться в чужие дела.
– Я страшно рада, что вы меня помните, даже не ожидала. Вы очень любезно поздоровались тогда на улице.
– Откуда вам известно?
– Что?
– Что там был Гарс?
– Мне сказали.
– Кто?
– Ну, они все пришли опознать тело.
– Кто все?
– Вся компания: сэр Мэтью, супруги Тисборн, Гарс и какая-то еще дама, не помню имени, и еще какие-то седые. Настоящая сенсация, я вас уверяю, они прямо дрожали от восторга. Все пришли, кроме Остина.
– Все пришли посмотреть на меня, когда я была без сознания?
– В том-то и дело. Я им показала, где вы лежите. Мое присутствие их и вполовину не заинтересовало. Я им сказала, чтобы не тревожились, что все будет хорошо, доктор так говорит.
Шарлотта со стоном вжалась в подушку. Слезы усталости, бессильного гнева и потаенного страха перед тем, что могло стать непоправимым, навернулись на глаза.
– Не плачьте, вам нельзя! – воскликнула Митци. Она присела на край кровати и начала робко гладить руку лежащей. – Вы себя сейчас чувствуете ужасно, со мной точно так же было после пробуждения, но еще немного – и вам станет гораздо лучше, поверьте, со мной уже так было. Не могу вам описать, как мне хорошо, чувствую себя вновь родившейся на свет, мир вокруг чистый, свежий, вот увидите.
– Хотелось бы вам верить, – вздохнула Шарлотта. Она отерла глаза рукой.
– Возьмите салфетку, тут их много. Я, когда проснулась, тоже плакала навзрыд. Лимонаду? Могу выжать свежий лимон.
– Спасибо, не хочу.
– Вы меня не спросили, почему я здесь, почему не умерла.
– Значит, и вы тоже…
– Да, приняла большую дозу. Как и та девушка, которую сегодня утром выписали. Мы все тут одного поля ягоды – любительницы острых ощущений, кроме миссис Бакстер, это особый случай, ей стало плохо перед тем, как вы очнулись, бедняга. Меня нашел молочник. Хотел получить с меня деньги, ну и вошел. Я приняла не слишком много, меньше, чем вы. У меня закружилась голова, и не смогла больше. Вы сделали все, чтобы умереть, с вами пришлось повозиться, мне Роза рассказывала.
