Легс Макнил - Прошу, убей меня.
Я не знаю, о чем мы вообще думали. Когда мы начинали Dictators, мы выводили Большого Дика в купальном халате и он пел «Wild Thing». Поскольку публика состояла в основном из наших друзей и знакомых, они просто сходили с ума! А почему бы нет? Он был самый горластый парень из всех, кого они знали, а на сцене он был еще горластее.
Большой Дик Манитоба: У меня была репутация разрушителя домов и организатора маниакальных вечеринок. Не понимаю только, почему люди продолжали приглашать меня в гости. Похоже, я был самым горластым, самым шумным и самым неистовым парнем. Однажды мои родители отправились в отпуск во Флориду, и как только они уехали, я обошел все игровые площадки в Бронксе и позвал всех знакомых на большую вечеринку к себе домой.
Мы начали с десяти ящиков пива и сумки с сотней настоящих 714-х квалюйдов. Отличная была штука, «любовное зелье», вызывает сексуальные желания. Тебе хочется сорвать с себя одежду и заорать: «Соси мой хуй!»
Все ели квалюйды и пили — и это была чума. Вспоминаю, что спал с сестрой своего друга, помню двух девушек, лежащих друг с другом в одной кровати, помню кредитки, летящие с двадцать шестого этажа. Вспоминаю два рейда городской службы охраны и один рейд обычной полиции. Помню, как жарил яичницу и ел ее вместе с кусками яичной скорлупы. Не помню как, но к концу вечеринки все драгоценности моих сестры и матери сперли.
Я так обдолбался, что разгуливал в одной красной «ракушке», не считая свастик, нарисованных губной помадой по всему моему телу. Мой друг Клифф очухался совершенно голый, и когда приехали копы, ему пришлось прятаться на лестнице. Мой друг Алекс упал и сломал себе нос, потому что не сообразил, что лицо можно заслонить руками. Вечеринка напоминала картины Феллини и продолжалась всю ночь напролет. С нашего балкона кидались вещами, и к нам опять приходили копы. Ребята написали свинцовым карандашом на стене «Пошли на хуй» и покрыли надпись кремом для бритья, так что потом ее нельзя было счистить.
Следующее утро напоминало фильм о войне: представь, что после пятнадцати минут полной темноты камера показывает восход солнца над полем битвы… Дым рассеивается… И ты видишь разрушения…
От квалюйда я перестал чувствовать собственное тело, и смог простонать Скотту Кемпнеру: «Пойдем, поможешь прибрать…» Но разговаривать я не мог. В течение восьми часов шестеро из нас убирали квартиру и состояние ее улучшилось хотя бы до просто отвратительного. Да, все было настолько плохо. Потом приехали мои родители и обнаружили полный разгром и пропажу драгоценностей, так что это была моя последняя вечеринка в родительском доме. Мне все еще вспоминают это. Моя мать до сих пор говорит: «Твои чертовы друзья! Это все твои друзья!»
Джейн Каунти: Я родилась и выросла в Далласе, штат Джорджия, и коротко описать это место можно так: одиннадцать тысяч человек и один светофор. Это была большая деревня, провинциальный южный городок с грязными дорогами, проехать по которым после дождя было невозможно.
Мы принадлежали к методистской церкви, но потом моя мать стала слушать проповеди того парня по радио и ушла в религиозную секту. Это была одна из правоэкстремистских христианских религий, которые гонят о катастрофах, втором пришествии и о том, что все грешники будут брошены в геену огненную.
Так распалась моя семья. Отец завел роман с шестнадцатилетней парикмахершей. Мы даже не могли нормально отпразновать Рождество. Каждое Рождество мой отец приносил в дом елку и говорил: «Наряжайте елку, дети!»
Мы начинали наряжать елку, а мать вбегала в комнату с воплем: «Это дерево — символ Нимрода, ебущего свою мать!» — конечно, она не говорила «ебущего», она говорила: «Нимрода, женящегося на своей матери, чтобы сохранить чистоту вавилонской династии, и эта рождественская елка ВСЕ ЭТО ОЗНАЧАЕТ! Это символ вавилонской династии! оНА ЯЗЫЧЕСКАЯ! ЭТО ОМЕРЗИТЕЛЬНО!»
Мы все орали, она утаскивала елку наружу, а мой папа втаскивал елку назад в дом и говорил: «Наряжайте елку!»
И мы отвечали: «Пожалуйста, мы не хотим наряжать вавилонский символ дьявола!»
Это было ужасно. Я уехала, потому что не могла больше это выносить. Отправилась в Атланту, работала в компании, которая занималась оптикой, и однажды купила книгу Джона Ричи «Город Ночи». Это стало для меня открытием, потому что в Атланте я стала общаться с фриковыми, безумными трансвеститами, которых однажды заметила, гуляя ночью по городу. У них были длинные-длинные волосы, что-то вроде челок, спускающихся до самого пола. Я сказала себе: «Ха, да это настоящие трансвеститы, такие как в «Городе Ночи» Джона Ричи!»
С одним из трансвеститов, мисс Кокс, мы стали хорошими друзьями; она была одной из тех, кто уговорил меня осветлить волосы. Здесь, в Атланте, была действительно большая тусовка трансвеститов. У них были свои клубы, куда я начала ходить. Ты мог ходить в женской одежде, и это было веселым приключением, потому что по закону, если твои волосы касаются ушей, тебя можно арестовать за гомосексуальность.
Нас постоянно преследовали. Меня ни разу не поймали, я хорошо бегала, и мы всегда брали с собой две пары обуви: туфли на высоких каблуках и кроссовки.
Однажды я гуляла по улице с двумя другими трансвеститами. Мы были одеты очень вызывающе: в ботинках на высоком каблуке, в брюках клеш — и тут в нас начали стрелять.
Мы услышали пули — я повернулась к Дэйзи и закричала: «Они в нас стреляют! Они в нас стреляют!»
Эти ебаные деревенские балбесы вылезли из грузовиков и начали в нас стрелять. Они орали все время: «Ты извращенец? Ты мужик? Ты парень или девка?»
В то время даже другие трансвеститы считали меня странной, все из-за того, что я увлекалась рок-н-роллом. Однажды на вечеринке вышли несколько трансвеститов и начали петь песни Supremes. Я сказала: «Я больше не появлюсь ни на одной блядской вечеринке, где любой ебаный трансвестит может выйти на сцену и сделать хуевую имитацию Supremes, и если кто-нибудь сделает так еще раз, я просто на хуй задушу!»
На каждой вечеринке, куда бы ты не пришел, какой-нибудь трансвестит выходил и начинал петь: «Оооо, бэби любит, мой бэби любит…»
Я вышла и спела Дженис Джоплин.
В конце концов я села на автобус до Нью-Йорка и свалила из Атланты.
Джимми Живаго: Первый гастрольный концерт, в котором я принимал участие с Уэйном Каунти, был заодно и моим последним концертом с Уэйном. Мы играли в каком-то католическом колледже, бог знает в каком захолустье.
Мне кажется, что никто из группы не знал, что мы играем в католическом колледже, и еще мне кажется, никто в колледже не думал, что Уэйн — трансвестит. Зрители совершенно охренели. Они не понимали, что за хуйня происходит и что им теперь делать.
Мы были бухие в соску, нам все было по хую, потому что мы просто не представляли, что нам что-то угрожает. Но когда Уэйн вытащил статую Христа и начал плеваться куриной кровью, исполняя «Storm the Gates of Heaven», и затем в финале песни разбил эту статую Христа, разразилась буря.
Им хватило выше крыши. Понимаете, там, на сцене, был Уэйн, убивающий их бога. Они пошли на штурм сцены, но Питер Кроули, менеджер Уэйна, выскочил на сцену и разбил бутылку, нет, кажется, он достал пистолет, и все замерли. Я спрятался за пианино, сказав себе: «Ну, вот и все, я покойник».
Нам пришлось уебывать оттуда очень-очень быстро.
Скотт Кемпнер: Большой Дик две ночи тусовался в «CBGB», потому что там играл Уэйн Каунти. Ему нравился Уэйн Каунти. Он думал, что Уэйн Каунти действительно забавный. А я ненавидел Уэйна Каунти. Я считал его вульгарным. Мне казалось, что он бесталанный кусок дерьма.
Так или иначе, Большой Дик отправился на шоу. Важной деталью этой истории является то, что взаимодействие между публикой и исполнителем является частью настоящего рок-н-ролла; этот урок мы усвоили у Stooges.
Вроде того, что Уэйн Каунти что-то выкрикивает, и Большой Дик орет что-то в ответ, чтобы завести его, а не чтобы сорвать концерт. Чтобы завести его, чтобы оживить выступление.
Джейн Каунти: Когда той ночью Большой Дик Манитоба пришел в «CBGB», у меня не щелкнуло в голове, что он певец группы Dictators. Я видел их в Ковентри, и они мне нравились. Но я не сложил два и два вместе, тем более представьте: сцена, свет, группа, музыка, и во мне четыре «черные красотки».[60]
Все, что я услышал, было «пидор». Это то самое слово, которое выводит меня из себя. Он выбрал именно то слово, от которого я прихожу в ярость. «Пидор!» Да, он знал, что делает.
Понимаете, я из Атланты и привык, что меня преследуют на улицах, что люди стреляют в меня, к такой вот херне. Поэтому моя первая реакция на такие вещи была, знаете ли, схватить что попадется под руку и ударить.
Энди Шернофф: Ричард встрял весьма громко и довольно непристойно. Уэйн Каунти схватил стойку микрофона и с размаху ударил Ричарда по плечу. Со стороны Ричарда не было угрожающих действий, не считая словесной агрессии. Уэйн утверждал потом, что была атака, но это не так.
