Роман Сенчин - Минус (повести)
Мне неловко, что встрял в их семейные дела. Кстати приходит на ум важный вопрос:
— Такси-то заказали?
Сергей смотрит на меня испуганно, потом бежит к Любе:
— Мы, это, такси заказали?
— Я — нет.
— И я! — Он хватает газету «Из рук в руки», листает. Найдя нужную колонку объявлений, бросается на телефон.
— Да не волнуйся, — говорю, — время навалом еще.
— А-алло! — Кажется, эти слова только усиливают его панику. — А-а!.. Это такси? Нам надо машину. На, это, на четыре утра!.. А?.. Разъединилось, что ли?
Из кухни появляется Люба:
— Давай я поговорю. Они твоего крика пугаются.
— Пойдем, Серега, выпьем маненько, остынем, — предлагаю, воспользовавшись моментом.
Садимся за стол. Я наполняю бокальчики.
— Ну, чтоб нормально пока что до аэропорта добраться.
— Да уж хоть бы, — безнадежно соглашается Сергей.
Чокаемся, пьем сладкое, терпковатое вино. Люба что-то негромко объясняет кому-то там в трубке. Сергей задумчиво смотрит на стену перед собой, кажется, он совсем забылся, успокоился; кажется, он уже летит. Но дернулся, вскочил, выбежал.
— Фотоаппарат-то я еще не собрал! — раздается уже из комнаты жалоба-вскрик.
Вместо него появляется Люба.
— Ровно в четыре подъедет синяя «ауди». — Она смотрит в окно. — Объяснила, где остановиться. Увидим, думаю.
— Спасибо… Можно позвонить? С женой попрощаюсь.
— Конечно…
Сергей в одном углу химичит с фотопринадлежностями. Я в другом говорю с Лизой:
— Вот, собрался. В четыре часа такси…
— Что ж, — ее бесцветный голос в ответ, — уверена, всё у тебя там будет отлично.
Я усмехаюсь:
— Почему ты в этом уверена?
— Потому что там любят, когда о России так пишут.
— Да? — усмехаюсь опять, на этот раз злобновато, но выяснять, что она конкретно имеет в виду, не решаюсь, да и понятно. — Ладно тогда… спасибо на добром слове. До встречи.
— Счастливо.
Вот и весь разговор. Лучше бы не звонил.
— Может, покурим? — зову Сергея.
— Да, — он застегивает футляр, — надо перекурить.
Стоим в подъезде у мусоропровода, всасываем и выдыхаем дым. Смотрим на разбавленную желтизной электричества темноту за окном. На пустую проезжую часть Второй Рощинской улицы.
— Видишь как, — говорю даже не Сергею скорее, а самому себе, — неплохое мы занятие выбрали — то в пансионат «Липки» бесплатно, то вот в Берлин… Да, выстраивается жизнь, тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить… У тебя-то с книгой как? Договор подписал?
— Что-то мандраж такой, — отзывается он и говорит о другом, — аж до поноса. Весь день в туалет бегаю.
— А-а, у меня это давно. Нервы.
— Ты шампунь взял?
— У? — Этот вопрос кажется таким нелепым, что с полминуты не нахожу, что и сказать, потом хмыкаю: — Н-нет. Наверно, там будет. На форуме же лежали пакетики.
— Надо взять. Мало ли.
— Возьми, если хочешь… Ты прям как в тайгу…
Покурили, вернулись. Люба приглашает поесть. Да, не мешало бы. Голода не чувствую, но перед дорогой…
Спагетти, миниатюрные сосиски с сыром, приправы.
Разливаю остатки «Изабеллы».
— Желаю вам, парни, там прославиться как следует! — шутливым тоном произносит Люба.
Отвечаю шуткой на шутку:
— Прославиться не обещаем, а вот ославимся наверняка. Да, Серег?
Серега машинально кивает и, чокнувшись, залпом выпивает все из бокальчика. Вскакивает (в который уж раз!) и бежит в комнату. Слышно, как выдвигает ящики письменного стола, что-то ищет.
— Люба, а в походы он так же у тебя собирается? — продолжаю пошучивать.
— Да не-ет! Тогда он знаешь какой — за десять минут рюкзак упакует, оденется и садится здесь покурить, — с удовольствием вспоминает Люба. — Вообще-то я ему не разрешаю в квартире курить, но тут уж… Такой мужичара в сапогах, бушлате… А сейчас как угорелый…
— Не привык еще. И я тоже… Но — ничего. Легка беда начало.
Осматриваю пустую бутылку, Люба догадывается и достает из тумбочки «Каберне». Заодно просит:
— Вы только там, Ром, не пейте сильно. Обещаешь?
— Постараемся. Да и что там пить? Они же там, говорят, на одном пиве сидят. Виски на три четверти разбавляют…
Состояние какое-то лихорадочное и в то же время изможденное. Тянет болтать, пить и пить, подпрыгивать, но если принять горизонтальное положение, то, кажется, в момент крепко уснешь. И никакие гудки с улицы не разбудят.
Занялся своими сумками.
— Люб, куда лучше принтер поставить, чтоб не мешался?
— Давай вот сюда. — Она расчищает письменный стол. — Ух ты! Вот это вещь! А мы думали, у тебя какой-нибудь вроде нашего — простенький…
Люба и Сергей разглядывают мой лазерный «Canon». У них тоже есть принтер, но струйный. Сергей все время жалуется: картридж приходится заправлять после каждой сотни страниц.
— Если надо будет, Люб, что распечатать… — Я снова наклоняюсь над сумкой, копаюсь в ней, делаю вид, что что-то ищу. — Блин, а провода-то забыл!..
Провода я специально не взял. Вдруг Любе действительно захочется попользоваться принтером, а он не заработает. Она полезет смотреть и обнаружит конверт с деньгами… Возникало желание взять деньги с собой — бог весть, что там ждет, в Берлине, куда жизнь повернет, но, во-первых, без специальных документов такую сумму, кажется, не провезешь, а во-вторых, все-таки всяко-разно через пять дней я снова буду здесь, в Москве. Вернусь в общагу, к хлебу насущному…
Последняя пара часов — самый тягостный отрезок нашего ожидания. Сборы закончены, делать нечего, разговор не вяжется. Сидеть просто так невыносимо. Пришлось сбегать в ночной мини-маркет еще за бутылкой вина. Люба этого не одобрила, а Сергей на мое предложение лишь отрешенно пожал плечами — у него свои мысли, свои малопонятные хлопоты. А телевизора у них нет.
— Каким-то эмигрантом себя ощущаю, — говорю я, вытягивая штопором пробку из «Изабеллы». — Тут читал недавно… Один какой-то питерский непризнанный композитор написал. Приходит он к Бродскому попрощаться, а тот ему: «Уезжайте тоже отсюда». Композитор говорит, что, дескать, его никто отсюда не выгоняет. Бродский так на него посмотрел с жалостью и развел руками. И вот этот до сих пор малоизвестный композитор все гадает, что этим жестом Бродский хотел сказать…
Почти четыре. Торчу на темной кухне и смотрю в окно. Мертвая тихая улица, по асфальту ветер гонит жидкие волны сухого снега… На той стороне пустырек с холмиком в центре; холмик похож на курган… Нигде ни души. Окна соседних домов одинаково черные. Завтра, точнее, уже сегодня — вторник. Очередной рабочий денек. Рядовой рабочий денек.
На семинаре обсуждение Татьяниной повести. Про девчонку-потаскушку, которая пришла к вере в Бога. Хорошо, что я не участвую, а то наверняка что-нибудь сказанул бы…
Желтые, как щупальца, блики. Вытягиваю шею, встаю на цыпочки. Внизу автомобиль. Плавно, точно сомневаясь, остановился возле подъезда. Не «Волга», не «жигули». Иностранная…
— Люба! — кричу. — Смотри! — Зову зачем-то ее, а не Сергея.
Прибегает Люба. Тоже тянет шею.
— Это «ауди»?
— А я не знаю!.. Серега!
Он уже у окна. Кажется, очень долго стоим и глядим вниз. Дышим.
— Да, наверно, кто же еще… — наконец разрывает Люба этот наш общий ступор. — Собирайтесь скорее!
Мчимся в прихожую, мешая друг другу, одеваемся, ворочаем свой багаж. Я кое-как прощаюсь с Любой и прыгаю за дверь, вызываю лифт. Слышу, как Сергей что-то шепчет жене, слышу чмоки их поцелуев. Лифт не едет.
— Да что ж это! — снова вдавливаю пластмассовый кругляш кнопки.
— Ром! — их заполошный хор. — После двух не работает. Надо пешком!
Спускаюсь по лестнице. Висящая на спине сумка с моими книгами, бельишком при каждом шаге бьется о зад; чувствую на кого-то обиду, что вынужден топать с четвертого этажа…
Наклоняюсь к приопущенному стеклу дверцы:
— Вы — такси?
— Да вроде, — и водитель выбирается из машины. — Багажа много?
— Нормально…
Он открывает багажник. Я кладу в него сумку, затем Сергей втискивает свой чемодан. Садимся. Оба почему-то на заднее сиденье. Водитель отжимает сцепление.
— Куда едем? — спрашивает у перекрестка.
Хм, как будто ему там диспетчер не сообщил…
— В Ше… ше… — заикается нервно Сергей.
Я режу жестко, уверенно:
— В «Шереметьево-два».
И водила как-то ободренно давит на газ, лихо выворачивает на широкую, ярко освещенную Люсиновскую.
— Курить можно? — интересуюсь, уже заранее достав сигареты.
— Курите. Там пепельница…
— Я вижу. Спасибо.
Щелкаю зажигалкой, с удовольствием затягиваюсь. Глубоко, до самого дна легких. Искоса, небрежно поглядываю на пролетающие мимо здания, на белые, синие, красные огоньки. Левая сторона лба чуть-чуть касается холодного, влажноватого стекла. Воротник пальто поднят, истертый драп колет, царапает шею и скулы, но опускать воротник не хочется. Уверенней себя чувствую, когда он так… Безлюдная, но все равно праздничная, бодрствующая Москва, и в голове гремит музыка из сериала про крутых ребят, моих сверстников, «Бригада». Этакая смесь марша и менуэта. Очень сильная музыка. Вот под нее стоит мчаться по улицам мегаполиса, не обращая внимания на светофоры, курить, думать о будущем.
