Ирвин Шоу - Две недели в другом городе

Зазвонил телефон. Пьяный мужчина, в голосе которого звучал американский акцент, попросил позвать Мари-Лу Макклейн и отказался поверить, что Мари-Лу здесь нет.

Звонок напомнил Джеку о том, что он обещал позвонить Элен и объяснить ситуацию. Утром он отправил ей короткую телеграмму, которая вряд ли ее удовлетворила. Он вытащил лист почтовой бумаги и принялся быстро писать, пытаясь изложить причины, вынуждающие его задержаться в Риме. Написав «Любящий тебя Джек», он услышал стук в дверь. Джек перевернул листок, направился к двери и открыл ее.

Он увидел в коридоре Брезача. Парень стоял, ссутулившись, в своем пальто, с непокрытой головой, держа под мышкой две папки. Брезач молча прошел в комнату, бросил сценарии на диван и плюхнулся в кресло, вытянув вперед ноги, не вынимая рук из карманов. Вид у него был измученный и возбужденный. Джек закрыл дверь и посмотрел на Роберта.

— У вас найдется выпить? — устало пробормотал Брезач.

— Прекрасная идея. — Джек налил виски им обоим.

Он удивился тому, как сильно обрадовался появлению Брезача.

Роберт с жадностью отхлебнул виски. Заметил газеты, лежащие в корзине для мусора:

— Бедняга Деспьер. После стольких войн…

— Если вовремя не остановишься, — не желал давать волю чувствам Джек, — в конце концов непременно дождешься той войны, на которой тебя убьют.

— Алжир! — Брезач фыркнул. — Не знаю, кто вызывает во мне большую жалость — Деспьер или несчастный феллах, бросивший ту гранату. Я не испытывал любви к Деспьеру. Наверно, мне следовало ненавидеть его. Ведь это он познакомил вас с Вероникой. Но это… — Он сделал гримасу. — La gloire…[55]

— Ты не знал его по-настоящему, — возразил Джек.

— Французы меня раздражают.

— Знаешь, что Деспьер писал об Алжире незадолго до смерти? Он писал, что эта война — обоюдная подлость.

— Я же сказал, что французы меня раздражают, — заявил Брезач. — Я не говорил, что они глупы.

— Хватит, — сухо обронил Джек. — Больше я не хочу об этом говорить.

Брезач заметил напряжение в голосе Джека.

— Извините. Черт возьми, люди иногда умирают. Завтра на вас, меня, мою тетушку-калеку сбросят бомбу. Если бы у меня был запас лишних слез, я бы пролил одну или две слезинки по случаю гибели француза. Но я их все уже выплакал. Я просыпаюсь ночью в слезах и ищу рукой Веронику. Я оплакиваю живых. Старомодная, романтическая поэзия, — с яростью в голосе произнес он и добавил: — Я ненавижу себя. Однажды настанет день, когда я не смогу простить себя за то, что не совершил самоубийства. О Господи…

Он отпил виски.

— Я пришел сюда не ради подобных разговоров. У меня появились кое-какие мысли насчет картины. Вы меня выслушаете?

— Да.

— Мы не сделаем из картины шедевра, но от нее хотя бы не будет тошнить.

Джек засмеялся. Брезач настороженно посмотрел на него.

— Почему вы смеетесь? — спросил Роберт.

— Просто так.

Зазвонил телефон.

— Черт возьми, — сказал Брезач, — вы могли попросить не соединять вас ни с кем?

Это был Холт.

— Джек, — произнес он своим тягучим голосом, — я еду к Морису в больницу. Меня обещали пустить к нему на две минуты, хочу, чтобы вы знали, что я сообщу Морису о том, как замечательно вы и Брезач справляетесь с работой и как мы все вам благодарны…

— Спасибо, Сэм, — произнес Джек, тронутый вниманием Холта. — Брезач сейчас у меня, я передам ему ваши слова.

— Если вам что-нибудь нужно, — сказал Холт, — просите, не стесняйтесь.

— Не волнуйтесь, Сэм, мы еще попросим.

— Ну? — произнес Брезач, когда Джек положил трубку. — Что ему надо?

— Он хотел повесить нам обоим на грудь по медали, — сообщил Джек. — Ладно, что ты можешь сказать о фильме?

— Всему свое время. Сначала мне надо поесть. Весь день меня выворачивало, сейчас голова кружится от голода. Вы уже ели?

Джек понял, что забыл поужинать. Стрелки часов показывали тридцать минут одиннадцатого.

— Нет.

— Я вас угощаю. — Допив виски, Брезач встал. — Теперь, когда мне предстоит стать известным кинорежиссером, я должен привыкать платить за других. И мне хотелось бы начать с вас.

Брезач настоял на том, чтобы они пошли ужинать в «Пассето». Он никогда там не был, но слышал, что этот ресторан считается лучшим и, возможно, самым дорогим в Риме.

— Теперь я должен заботиться о престиже, — усмехнулся он, когда они садились в такси возле гостиницы. — Меня не должны видеть в какой-то старой дыре.

Днем Холт отвел Роберта в сторону и вручил ему конверт с сотней тысяч лир. Это на побочные расходы, тактично пояснил американец.

— Он не знает, — заметил Брезач, — что у меня есть лишь две расходные статьи — пища и жилье.

Когда они сели за один из столов переполненного людьми ресторана, Брезач обвел зал критическим взглядом.

— Вы заметили, что, когда римляне хотят создать атмосферу роскоши, они неизменно имитируют интерьер общественной бани? Итальянцы, — произнес Брезач, с неприязнью рассматривая сидящих за соседними столиками гостей, — самые красивые люди на земле. До тех пор, пока не разбогатеют.

— Будь осторожен. Теперь ты начал работать и, вероятно, когда-нибудь станешь богатым.

— Нет, — возразил Брезач. — Я уже решил, как поступлю, если получу много денег. Промотаю их немедленно. Останусь бедным и худым. Никто еще не создал ничего стоящего, располагая большим счетом в банке.

— Ты правда веришь в это?

— Отчасти. — Брезач усмехнулся.

В ресторане появился Макс, он тер руки, согревая их, вид у него был смущенный. Он шел вдоль прохода между столами, ища глазами Брезача. Макс, как всегда, был в своем толстом пиджаке, с шерстяным шарфом на шее. Брезач помахал рукой, и Макс направился к их столу.

— Вы не возражаете, если Макс поужинает с нами? Сегодня у меня праздник — отмечаю первый шаг, сделанный мною. Макс должен в этом участвовать.

— Конечно, — согласился Джек.

Макс застенчиво улыбнулся и, пожав руки Джека и Брезача, сел за стол.

— Вы видели образцы блюд при входе возле бара? — удивленно произнес он. — Неужели кто-то ест это каждый день?

— Отныне, Макс, — сказал Брезач, — вы будете так питаться ежедневно. Вы станете толстым и безобразным.

— Надеюсь, так оно и получится, — улыбнулся Макс. — От природы я обжора.

Брезач заказал блюда для всех троих, внимательно разглядывая меню, пока официант стоял рядом.

— Я разочарован, — заявил парень. — Я думал, здесь все гораздо дороже.

Он попросил принести устриц под белым вином, fettuccini[56] с трюфелями, фазана, начиненного виноградом, а также бутылку «Бардоло».

— Вы видите, — обратился Роберт к Джеку, — я немедленно претворяю мои экономические теории в жизнь.

Но когда подали пищу, Брезач почти ничего не съел, он лишь ковырялся в тарелках, пробуя блюда. Макс же глотал еду с жадностью. В середине обеда Брезач вдруг встал:

— Извините меня. Я скоро вернусь.

— Его снова тошнит. — Макс обеспокоенно покачал головой. — Это началось прошлым вечером, когда вы сообщили ему новость, и продолжалось днем. Роберт сказал мне, что подобное происходило с ним в школе перед каждым экзаменом.

— Сегодня он и в самом деле держал экзамен, — произнес Джек. — И получил высокую оценку. Он весь день казался самым спокойным человеком в Риме.

— Я уже говорил вам, он необыкновенный парень. Он потрясающе владеет собой. — Помолчав, Макс добавил: — Иногда. — Он пожал плечами. — До встречи с Робертом я считал, что у всех американцев стальные нервы.

Брезач вернулся. Он был очень бледен, на лбу у него выступила испарина. Роберт заказал для всех кофе, французское бренди и толстые сигары.

— Сегодня, — произнес он, — мы должны попробовать все. Кажется, Бисмарк сказал, что человек не должен умирать, не выкурив сто тысяч хороших сигар. Мне предстоит выкурить еще немало.

Брезач откинулся на спинку диванчика; сигара казалась слишком крупной для его худого, узкого, мальчишеского лица.

— Я стараюсь изо всех сил выглядеть толстым и самодовольным, чтобы в следующий раз, когда я приду сюда, официант был со мной почтителен. А теперь, Джек, поговорим о деле. На какие жертвы вы готовы пойти, чтобы сделать из картины Делани нечто приличное?

— На весьма серьезные. Хорошие результаты принесут сейчас Делани больше пользы, чем кислород, которым он дышит.

— Совершенно верно, — подтвердил Брезач. — Вы попросите Холта и Тачино дать нам еще одну сверхплановую неделю на съемки Стайлза и Барзелли?

— Это обойдется в кругленькую сумму, — осторожно заметил Джек, — все сроки и так прошли… Нужны очень веские аргументы. Они у тебя есть?

— Во-первых, я хочу, чтобы Стайлз сам озвучил свою роль. После того, что он продемонстрировал сегодня… Послушайте, Джек, мне кажется, я могу говорить с вами откровенно. У вас немало пороков, но тщеславием вы, кажется, не страдаете…