Ёсио Мори - Сокровенное желание
— Сатико, тебя тоже уволили?
Кацуко решила сменить тему, заметив, что разговор о Джони больно задел Сатико.
— Да, в марте этого года. После твоего ухода они уволили из клуба еще сто человек. Американцы ужас что творят. Как только что не так, сразу гонят с работы. Лучше бы эти американцы убирались с Окинавы. Просто зло берет, — с жаром выпалила Сатико.
— Выходит, меня вовремя выгнали. Ведь я тогда была на восьмом месяце. Все равно ночная работа — только для здоровья вред, — уклончиво сказала Кацуко. Она сделала вид, будто ее не интересует этот вопрос — пребывание американской армии на Окинаве. — Сатико, а ты работаешь?
— Конечно, у меня ведь нет мужа, который бы меня кормил. Как перестала получать пособие по безработице, так и пошла работать. Ты не слышала, нет ли где хорошего местечка?
Сатико промолчала о том, где она теперь служит, а между тем то заведение хорошо было видно оттуда, где они стояли. Неделю назад Сатико поступила на работу в турецкие бани, на главной улице, почти рядом с автобусной остановкой. Она давно не виделась с Кацуко, но даже ей, близкой подруге, она не могла сказать правды.
Темы для разговора иссякли, и Сатико посмотрела туда, откуда должен был подойти автобус. На счастье, он как раз подруливал к остановке.
— Ну, я поехала. Береги себя. Пусть у тебя родится крепкий малыш. — Попрощавшись с Кацуко, Сатико побежала к автобусу.
IV
На обеденном столе ужин на троих — рис с бульоном, капуста, приправа из соевого творога. Еще нет и шести вечера, но из-за Сатико, которая торопится на работу, все ужинают раньше обычного.
За столом — бабушка Набэ, мать и Сатико. Если прибавить сынишку Сатико, который лежит на животе возле матери и играет только что купленным игрушечным медвежонком, то здесь все четыре поколения. Младший брат Сатико — Такэси — работает в авторемонтных мастерских Одзины, приходит домой поздно и в последнее время почти не встречается с Сатико за ужином.
Дед умер перед войной. Он был крепкого телосложения, и во время «маньчжурского инцидента» его забрали в армию и отправили в Маньчжурию, а за год до окончания военных действий на Окинаве он скоропостижно скончался от столбняка. Кроме дочери Хидэ, у них был еще сын, но он умер во время войны от истощения. И у Набэ осталась одна Хидэ.
В 1950 году Хидэ вышла замуж за рабочего-филиппинца, приехавшего, как и многие его соотечественники, обслуживать американскую армию; родила Сатико и Такэси. Но через несколько лет волна вольнонаемников схлынула, словно отлив, и муж со своими земляками уплыл на родину, вернулся на Филиппины, бросив жену и детей: А теперь Сатико, влюбившись в американца, родила сына, но отец уехал в Америку еще до его рождения.
Три поколения женщин с несчастной судьбой…
— Сатико — молодуха, на этой работе должна держать ухо востро. — Набэ едва за шестьдесят, но жизнь никогда не баловала ее — она и выглядит и говорит совсем как старуха. — Зашла я тут как-то в гостиницу, что на улице Гоя. Вот ужас-то! Одни американцы. Страшное место.
С тех пор как Сатико стала ходить по вечерам на работу, Набэ только и твердит об этом — словно сам дьявол собирается похитить Сатико.
Сидевшая рядом Хидэ молча слушала эти речи. Ей сорок три — в ее возрасте люди обычно работают, — однако три года назад Хидэ слегла: сдало сердце, она совсем ослабела и работать уже не может. Хидэ не очень-то верила россказням Сатико о том, что она якобы работает ночной дежурной в гостинице, и подозревала худшее, однако ей не оставалось ничего другого, кроме как заглушить тревогу и во всем положиться на Сатико.
— Бабушке у нас нечего делать, вот она и беспокоится. Все в порядке. Там даже в полночь светло как днем. К тому же я совсем не боюсь этих американцев.
Сатико, как всегда, нашлась что ответить. Посадив мальчика на колени, она принялась ворковать над ним:
— Если и ты будешь, как бабушка, все время за всех беспокоиться, скоро состаришься. Аки-тян, хочешь есть? Сейчас мама даст тебе молочка.
Сатико взяла бутылочку и весело рассмеялась, видя, как Акира, словно отвечая ей, замахал ручонками, радостно загукал и заулыбался. Глазенки у него были совсем как у Сатико — черные-пречерные, а носик и рот как у Джони. В малыше текла кровь японки, филиппинца и американца.
Накормив сына, Сатико посадила его на руки Хидэ и начала собираться.
— Ну, я пошла. Бабушка, я хожу туда из-за денег. Акира, до свидания, малыш!
Сатико помахала сыну, тихо сидевшему на руках у Хидэ, и ушла.
Днем было тепло как весной, но стояла пора предзимья, поэтому смеркалось рано, и на улице было уже темно. Завтра — первый декабрьский день. По правой стороне улицы дома тесно прижимались друг к другу, и только один-единственный особняк стоял среди шелковичных деревьев, и из сада дул легкий прохладный ветерок.
Всего неделю Сатико работала в турецкой бане. После того как ее уволили, целых полгода они кое-как перебивались на пособие по безработице.
Брат Такэси, закончив в прошлом году школу, успел сменить не одно место работы; теперь работал в авторемонтной мастерской, но платили мало, к тому же он, заняв денег, купил машину, поэтому в семью приносил гроши. Так что роль главы семьи приходилось играть Сатико. Но она никак не решалась признаться родным, что устроилась в турецких банях, и продолжала обманывать их. «Я должна кормить бабушку, больную мать и крошку Акира. Конечно, это дурно — работать банщицей. Но что поделаешь, ради близких приходится заниматься и этим», — внушала, она себе. И страх постепенно отступал; тогда она вновь чувствовала в себе решительность и силу.
Сатико шагала быстро, ее упругое тело, словно летящий снаряд, стремилось вперед. По асфальтовой дорожке стучали каблучки. Главная улица, где расположились турецкие бани, была совсем близко.
V
У американских военнослужащих был день выплаты жалованья, и поэтому улицы запрудили солдаты. В местечке Кодза разместилась крупная военная база Кадэна, а в окрестностях было еще несколько военных баз. В центре города, на проспекте Гэйто и Центральном, находились увеселительные заведения для солдат. После «возвращения» Окинавы из-за девальвации доллара, а также после вступления в силу «закона о запрещении проституции» по сравнению с прежними временами посетителей поубавилось, но и сейчас со второй половины дня поток иностранцев не иссякал. А особенно вечером, в день выплаты жалованья, улицы наполнялись американскими солдатами. Уже прошло полгода после «возвращения» Окинавы, и уже поговаривали о скором окончании войны во Вьетнаме, однако американские военные базы на островах продолжали действовать, как и прежде. В центральной части и на севере архипелага на тренировочных полигонах проводились маневры, отряды морской пехоты отправлялись в район Камбоджи.
Американская армия, приняв на себя «великую миссию защиты мира и безопасности на Дальнем Востоке» — эта лживая личина не могла скрыть истинного дьявольского лика, — день за днем топтала острова. Но вот наступала ночь, американские солдаты забывали о своей «великой миссии» и подобно тому, как истомившийся от жажды караван спешит к оазису — устремлялись на сверкающие неоном улицы, чтобы забыться хотя бы на час. И оживленные праздничные улицы принимали их в свое лоно. Для этих убийц, уничтоживших в себе человеческую душу, горели многоцветные и теплые неоновые огни. На украшающих вход в бары фотографиях манили обнаженные женские тела. Зазывалы истошными голосами приглашали на шоу: «Начинается представление, начинается представление!» За руки солдатни цеплялись девицы в столь вызывающих мини-юбках, что из-под них виднелись трусики. Под фонарями стояли женщины в длинных вечерних платьях — сама добродетель. А пройдешь мимо — и в нос ударяет запах духов и дешевого вина. Свет ослепительных огней, перед которыми меркнул даже свет звезд, пропитывал влажный, насыщенный запахами солдатских тел, виски и табака воздух.
Улицы патрулировали отряды префектурального полицейского управления и военной полиции, но стычки между американскими солдатами и служащими баров были обычным явлением.
Турецкие бани, где работала Сатико, находились на самом углу улицы Гоя, примыкавшей к Центральному проспекту. На первом этаже трехэтажного здания был магазин одежды, а второй и третий занимали бани, куда вел отдельный вход. Под вывеской «Международная общественная, сауна» скрывались отдельные номера бань.
Неделю тому назад Сатико случайно проходила мимо — и поступила туда на работу.
Кончалось пособие по безработице, и ей во что бы то ни стало нужно было устроиться куда-нибудь. Сатико предпочла бы работать в какой-нибудь фирме — по своей специальности, бухгалтером. Однако, если бы случайно ей и повезло, это не устроило бы ее — платили там слишком мало.
