Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2012)

Он приглушенно был укрыт, впотьмах,

всеумаленный в тройственном изгнанье,

когда родительский тревожный сон

со сном существ, лишенных дара слова,

мешался. Было тихо. Он лежал

задворками, в глухом углу тряпичном,

вглубь надвое разодранных завес

под каждым сердцем, в каждом сочлененье

огня и глины, логоса и сот.

Младенец над биениями солнц,

от сотворенья Виночерпий пира,

родившийся, чтоб исчерпать вину,

войти насквозь в китовье чрево смерти

со всех сторон: творящий Океан,

очерченный внутриутробным ритмом,

пульсирующей искоркой грудной;

малейший всех, —

в крови, слезах, околоплодной слизи,

вниз головой, в нагой и полый мрак

оскаленный, — вошел смиренно Бог,

на свет раздвинув внутренности мира:

к перетворенью в огненной любви

невиданной,

невиданной и невозможной,

невыносимой — коже и сердцам,

свершаемым к становленью-древом-жизни-

новорождаемым

в исполнившийся пиршественный день

                                       («Рождество»)

Поэт и священник Константин Кравцов считает, что «появление такого поэта, как Андрей Бауман, провоцирует на то, чтобы, не боясь „высокого штиля”, извлечь хорошо забытое старое из-под глыб претендующего на нечто новое мусора. Взять и напомнить, например, о том, что голос подлинного поэта всегда не только его голос, но и голос всех поэтов его языка. <…> Автор жив, а вот живы ли вы, ребята, — не факт. Потому что жизнь, как напомнил однажды А. Ф. Лосев, — это или бессмыслица, или жертва. То же самое, что сказано Лосевым о жизни, можно отнести и к поэзии. Она, говоря по высшему счету, или хвала и плач (жертвоприношение) — или ничто, суета сует и всяческая  суета . Не поэзия, а в лучшем случае — безобидная болтовня, детский лепет, птичий щебет. <…> Не сомневаюсь: в античности Баумана признали бы за своего, как и в так называемые Средние века . В пришедшем на смену „железному” пластиковом веке он едва ли будет принят за своего даже „профессиональным сообществом”: слишком нестандартен даже для „архаиста”. Какой ярлычок повесить, сдавая „в хранилище” подобную поэтику? И Бауман, разумеется, знает, что расклад именно таков и другим, вероятно, не будет. Тем не менее система, бывает, дает сбои — и премию „Дебют” присуждают именно Андрею Бауману» [10] .

Пьер Бурдье, на уровне обобщений, соответственных его экзистенциальному и философскому опыту, предлагает оценить творчество писателя и «точно измерить степень независимости („чистое искусство”) или зависимости („коммерческое, прикладное искусство”) от запросов широкой публики и требований рынка». Так вот: «ценности бескорыстия», что является «самым точным и недвусмысленным индикатором занимаемой в поле позиции» [11] — в данном случае на стороне Баумана. Он сверхнезаинтересован в производстве «стихотворных ценностей в поле победившего дискурса» — и вопреки этому дискурсувоссоздает базу, почву для существования нашей литературы, ненавязчиво пытаясь подложить многоярусные сферы словесности под наши витийства, хотя бы для того, чтобы удержать гумус, готовый с нее сползти при первой тектонической встряске. Помню возмущение Дмитрия Владимировича,когда лет пять назад я сообщил ему в письме, что культуре необходим истеблишмент и что пирамида, главным поэтом которой является условный Пригов, а не условный Мандельштам, стоит на собственной вершине. Я говорил о «культурном истеблишменте», а не об официозе. О пирамиде, стоящей своим основанием на земле и указывающей углами на главные звезды и части света.

«Бауман еще не имеет права голоса», — говорит Дмитрий Кузьмин на одном из интернет-форумов. По-моему, право голоса имеет любой талантливый человек с самостоятельной позицией. Независимо от ранга, полученного в том или ином сообществе. Научитесь слушать говорящего, а статус — дело наживное. Бауман может за себя постоять, но привести аргументы в поддержку его творчества — дело человека, ответственного за его победу на премии «Дебют», редактора и издателя, в конце концов.

«Дальше мы будем решать, что печатать в этой стране, а что нет», «Будем запрещать!» — говорит мой коллега (я цитирую его слова по памяти, хотя Google приводит образцы куда более раскованной лексики). И я отдаю дань его страсти. Мне нравятся громкие слова, хотя в них и слышатся отголоски административно-феодальной системы в литературе [12] , с которой Дмитрий Кузьмин, казалось бы, борется. Как воспринимает такой подход молодежь? Возьмем ту же Екатерину Перченкову, стихийную, удивительно пластичную, интуитивно точную в метафорах, музыкальных и смысловых ходах. Она вошла в финал «Дебюта» прошлого года, хотя никогда в поле внимания «экспертного сообщества» не попадала. Перченкова пишет хорошие стихи — и этого, на мой взгляд, достаточно. Думаю, многие молодые поэты относятся к современным литературным институциям с такой же степенью равнодушия (или даже брезгливости), как мы когда-то относились к институциям советским. И за этим стоит не только конкуренция поколений, в этом непонимании есть наша вина.

«Я в этом ничего не понимаю», — сказал как-то Дмитрий Кузьмин после поэтического выступления Игоря Вишневецкого с симфоническим оркестром. Здесь можно было бы увидеть ироническую позу, но мне хотелось бы видеть искренность. Я тешил себя надеждой, что так же честно он отзовется и о стихах Андрея Баумана или другого поэта круга «Русского Гулливера». Он резонно отвечает в своем блоге на какой-то мудреный вопрос: «Это надо спрашивать, условно говоря, Андрея Таврова или еще кого-то из литераторов, много думающих о разного рода метафизических корнях слов и явлений. А я человек простой и больше озабочен разного рода синхронными смыслами» [13] . Мне такой подход представляется более конструктивным, нежели предложенный в статье «Поколение „Дебюта” или поколение „Транслита”?», которую мне пришлось столь подробно отрефлексировать.

Итак, я не вижу смысла в противопоставлении премий «Дебют» и «ЛитератуРРентген», премии «Дебют» и альманаха «Транслит», замечательно возделывающего собственное литературное и социально-теоретическое поле, как не вижу смысла и в противопоставлении столь разных поэтов. Одинаковая внимательность к традиционности и новизне возможна: она, на мой взгляд, и есть та самая толерантность в литературе, о которой мы в последнее время столь часто говорим. Поэтому, а прежде всего из чувства благодарности, приведу стихи Ксении Чарыевой, не включенные в подборки, поданные на конкурсы вышеуказанных премий. Догадываюсь, что стихи написаны до того, как Ксения стала «взрослой и профессиональной». Тем не менее за «Дочь дровосека», будь у меня такая возможность, я безоговорочно вручил бы автору торт размером с город!

Некто ломает надвое фонари

Хочет проверить есть ли у них сердца

Бездны алмазные валятся изнутри

Не прекращая мерцать на лету мерцать

Дочь стеклодува стучится в воздушный склеп

Плачет горит человекообразный торф

Кто открывает глаза но не видит, слеп

Кто закрывает глаза и не видит, мертв

Дочь дровосека стучится в подземный храм

«Кто ты давший мне имя давший мне ось»

«Я нечто вроде окна без стекла и рам

Не замечаешь пока не пройдешь насквозь»

Пущино-на-Оке

[1]  См.: Г а с п а р о в  М. Л. Записи и выписки. М., «Новое литературное обозрение», 2000.

[2] См.: К у з ь м и н  Д.  Поколение «Дебюта» или поколение «Транслита»? — «Новый мир», 2012, № 3. Цитаты из Кузьмина приводятся по этому изданию.

[3] Кузьмин пишет, что жюри обязано было включить в лонг-лист Полину Барскову, соответствовавшую новой возрастной планке. Однако это лукавый риторический ход: Кузьмин не может не понимать, что номинировать на премию «Дебют» (!) Барскову, успешно публикующуюся с 1991 (!) года, выпустившую уже семь (по данным самого Кузьмина, приведенным в «новомирской» статье) или девять (по данным «Литкарты») книг, лауреата Всесоюзного конкурса молодых поэтов (1991), сетевого литературного конкурса «ТЕНЕТА» (1998), малой премии «Москва-транзит» (2005) и шорт-листера премии Андрея Белого (2010, 2011), — означало бы обидеть прежде всего саму Полину.