Дэвид Гутерсон - Богоматерь лесов
Энн покачала головой. Она хотела что-то сказать, но промолчала. Кэролин взяла маленькую руку Энн, положила ее на свое могучее бедро и прикрыла ладонью.
— Погодите, — сказала она. — Я ни разу не слышала, чтобы тот, кто употребляет грибы, видел Пресвятую Деву изо дня в день на одном и том же месте в точно назначенный час и при этом до и после видения вел себя абсолютно нормально, не страдал никакими галлюцинациями и не падал в отключке. Никогда в жизни я не встречалась с эффектом обратного кадра, который хотя бы отдаленно напоминал то, что происходит с Энн, так что ваше объяснение для этого случая не годится.
— Мы учтем ваше мнение, — ответил отец Батлер, — но не станем вносить его в официальный протокол нашей беседы.
Он слегка повернулся на стуле отца Коллинза.
— Энн, — сказал он, — помогите мне еще немного. Помните ли вы, когда начали употреблять грибы, содержащие псилоцибин?
— В шестом классе.
— В столь юном возрасте? Это весьма прискорбно.
— Мы собирали их на продажу. Вместе с мамой. — Энн на мгновение прикрыла глаза. — Вот я и призналась вам в преступлении. Нам нужно было на что-то жить. И тогда я их попробовала. И делала это потом. Иногда.
— Знаете, — сказал отец Батлер, — это напоминает мне одну историю. — Он перевел взгляд на отца Коллинза. — Вам знакомо имя Уолтера Панке? Помните про эксперимент, который он поставил в страстную пятницу? О нем писали в журнале «Тайм» лет тридцать пять назад.
— Меня еще на свете не было, — сказал отец Коллинз.
— В страстную пятницу в подвале одной из церквей Бостонского университета Панке дал псилоцибин двадцати студентам-протестантам, которые изучали теологию, и организовал для них трансляцию богослужения из главной церкви. Он хотел проверить, вызывает ли наркотик религиозно-мистические переживания у добровольцев с соответствующими склонностями. Практически у всех наркотик вызвал галлюцинации религиозно-мистического характера: им казалось, что они погрузились в бесконечность, вкусили вечной жизни или воспарили над миром, точно пророки или святые. Подчеркиваю, Панке использовал во время этого широко известного исследования именно псилоцибин. А теперь скажите, разве это не имеет отношения к нашей Энн?
— Погодите, — сказала Кэролин, — я ведь уже говорила, Энн не была под кайфом четыре недели. А видения происходят сейчас.
— Еще одно исследование, — сказал отец Батлер, — еще один лакомый кусочек из прошлого. Отлично помню, как об этом писали в бюллетене Междисциплинарной ассоциации по исследованию галлюциногенов. Кстати, вы можете себе представить, что в мире существуют подобные организации? — Отец Батлер сокрушенно покачал головой. — Речь шла о том, что наркоманы, употребляющие псилоцибин, нередко слышат голоса. Явственные, хорошо различимые голоса, которые говорят вполне разумные вещи. Вероятно, подобные голосу Матери Божией. То же самое произошло и с Энн. То, что она употребляла псилоцибин, — не случайное совпадение. Неужели вы считаете, что здесь нет никакой связи?
— Но это был не только голос. Я видела ее, отец Батлер.
— Я не говорю — стараюсь не говорить, — что употребление псилоцибина — это ответ на все вопросы. Я говорю лишь о том, что псилоцибин является фактором, который нельзя сбросить со счетов. Его нельзя не учитывать. Я в этом уверен. Вы согласны, отец Коллинз?
Отец Коллинз неохотно кивнул.
— Но Кэролин права, — добавил он. — Насчет четырех недель. И характера видений. Она привела довольно убедительные доводы.
— Не знаете, куда метнуться? — насмешливо сказала Кэролин.
Отцу Коллинзу не оставалось ничего другого, как предложить всем еще чаю. Он был гостеприимным хозяином и не забывал о своих обязанностях. Подливая чаю Энн, он попытался поймать ее взгляд, чтобы напомнить ей, как совсем недавно они сидели вместе на его кровати. Чтобы удостовериться, что между ними сохранилась тайная близость. Но Энн в силу естественных причин почти не воспринимала происходящее. Она обливалась потом, изнемогая от жара. Ее безупречное лицо стало серым и влажно блестело. На нем лежал отблеск яростной и страстной решимости, за которой стояли смерть, страдание, Бог, восторг и экстатическое блаженство. Он мог бы позавидовать ее пылу, если бы не отдался вере иного, менее возвышенного свойства и не был снедаем сомнением.
— Святой отец, — сказала она, — окрестите меня. Помогите мне избежать сетей дьявола. И помогите мне построить церковь. Нашу церковь. Церковь Матери Божией.
Мольба Энн придала ему смелости, и он заговорил так, словно отец Батлер внезапно провалился сквозь землю.
— Энн, — сказал он, — я хочу, чтобы ты поняла, чтоб ты знала, почему я не могу этого сделать. Несмотря на всю мою симпатию к тебе. Несмотря на то, что мне очень хочется это сделать. Я хочу, чтобы ты знала, кто я такой. Я…
— Я знаю, кто вы такой, отец Коллинз. Ведь Пресвятая Дева послала меня именно к вам.
— Я процитирую слова святой Терезы из Лизьё, Маленького Цветка, сестры ордена кармелиток. Я предпочитаю экстазу обыденность самопожертвования. Такова моя натура, Энн. В двух словах. Обыденность самопожертвования. Я — воплощение такого подхода. Или был им раньше. Какое-то время. А сейчас меня терзают сомнения. Самые разные сомнения. Я боюсь, что вот-вот собьюсь с пути и зайду в тупик.
— Святой отец…
— Я всего лишь человек, пойми, Энн. Слабый человек. Человек.
— Иисус тоже был человеком, — сказала Энн.
— Я не Иисус.
— Но все мы созданы по его подобию.
— Я понимаю. Или мне только кажется, что понимаю.
— Самое важное, — твердо сказала Энн, — построить церковь, о которой говорила Пресвятая Дева, и уговорить Компанию Стинсона впустить меня в лес завтра. Для этого мне нужна ваша помощь. Помогите мне, отец Коллинз.
— Если бы я мог!
— Но вы можете. Помогите мне!
— Но я не верю, — сказал он.
Энн встала и накинула на голову одеяло. Теперь ее лицо полностью скрывала тень.
— Я иду к алтарю, — сказала она, — молить Господа повлиять на Компанию Стинсона. Чтобы мне позволили войти в лес и встретиться с Пресвятой Девой. Я буду молиться об этом, отец Коллинз. И буду молиться за вас. И за будущую церковь. Извините. Я пошла.
— Я помогу тебе, — сказала Кэролин. Она встала и обняла Энн за плечи. — Бедная моя девочка, — добавила она.
Отец Батлер бросил ручку на стол и откинулся на спинку стула, сцепив руки за головой и, как крылья, раскинув локти.
— Мы продолжим позже, — сказал он.
— Храни вас Господь, — сказала Энн. — Спасибо вам.
Она вышла, опираясь на Кэролин. Отец Коллинз собрал чайную посуду, ощущая себя мальчиком-переростком, что прислуживает в алтаре. Из окон вестибюля было видно, что неистовство почитателей Девы Марии нарастает: толпа стала значительно больше, люди пели, молились, держа в руках зажженные свечи, и скандировали имя Энн. Их крики стали громче, когда Энн показалась в грязном окне вестибюля. Люди бросились к окнам и, прижавшись лицом к стеклу, пытались увидеть, что происходит внутри. Их энтузиазм вызвал у отца Коллинза опасения, что оконные стекла могут не выдержать такого напора.
Он поставил поднос на кухонный стол и поспешил в церковный зал, где уже сидел на скамье отец Батлер, а чуть подальше — Кэролин, которая делала вид, что читает молитвенник. Энн стояла у алтарной балюстрады, подняв лицо к распятию над дарохранительницей. Наклонно подвешенное на оттяжках из проволоки, распятие напоминало огромную хищную птицу, готовую камнем упасть вниз. Плачевное состояние церкви вызывало у отца Коллинза чувство вины, ему казалось, что ее неухоженный вид бросает тень на его отношение к своим обязанностям. Скамьи в церковном зале за годы службы покрылись рубцами и шрамами, доски для коленопреклонения осели и покосились. Не менее прискорбно выглядела алтарная балюстрада, а трубы органа, помятые и потускневшие, явно нуждались в чистке. Крыша протекала, поэтому на полу стояли ведра, и стук падающих с потолка капель мешал богослужениям. Нередко во время мессы отец Коллинз вздрагивал от звуков капающей воды. Плюх, плюх, плюх, плюх… Во время созерцательной молитвы слышалось, как этот звук эхом отдается от стен.
Энн опустилась на колени и вытащила четки.
— Здесь очень холодный пол, — сказала Кэролин. — Прошу тебя, не стой на коленях.
— Я подстелила одеяло.
— Все равно.
— Я должна преклонить колена.
— Нет, не должна. Ты не обязана это делать. Господь не так глуп. Он сидит на небесах, качает головой и говорит: «Ради чего она уселась на пол?»
— Я отвечу: чтобы прочесть Розарий.
— Я уверена, что Господь с радостью избавит тебя от этой обязанности, чтобы сохранить тебе здоровье. Его действия должны иметь какую-то логику.
— Нет.
— К тому же ты хрипишь.
