Анна Гавальда - Утешительная партия игры в петанк
В общем, я надела платье и поехала с классом Самюэля на какую-то экскурсию. Там был еще один класс и их учитель и… на обратном пути я села в автобусе рядом с ним…
Шарль бросил свои зарисовки. Ее лицо было слишком изменчивым. Еще десять минут назад ее возраст, казалось, исчислялся тысячелетиями, но когда она улыбалась вот так, как наверное тогда, в автобусе, ей и пятнадцати не дашь.
— На следующий день я нашла повод завлечь его сюда и изнасиловала.
Повернулась к нему:
— Эээ… Он был не против, само собой! Милый, чуть моложе меня, холостой, из местных, мастер на все руки, дети в нем души не чаяли, большой знаток птиц, деревьев, звезд, большой любитель походов… Ну просто идеальный мужчина… Хоть памятник при жизни ставь!
Нет, мой цинизм здесь неуместен… Я была влюблена… Я очень его любила. Просто умирала от любви… Жизнь стала настолько легче… Он поселился у нас. Рене, который знал его еще ребенком, благословил меня, Большой Пес его не сожрал, и он принял все как должное, без особых церемоний. Это было чудесное лето, и Хатти на свой второй день рождения получила настоящий торт… А потом была чудесная осень… Он научил нас любить, видеть и понимать природу, подписал на «Лесную сову», познакомил с массой замечательных людей… С ним я вспомнила, что мне нет еще и тридцати, что я люблю веселиться и не люблю рано вставать…
Я страшно поглупела. Все твердила: «Я нашла своего учителя!»
Следующей весной я захотела родить ребенка. Вероятно, я поспешила, но для меня это было очень важно. Наверно, мне казалось, что таким образом я укреплю все связи: с ним, с детьми Эллен, с этим домом… Если у меня будет собственный ребенок, я уже никогда не смогу бросить этих троих — так мне казалось… Не знаю, можете ли вы меня понять?
Нет. Шарль слишком ревновал, чтобы пытаться в этом разобраться.
Я очень его любила…
От этого «очень» его кольнуло под крокодильчиком.
А ведь он даже не понимал, что это означает…
И вообще, для провинциального учителя найти общий язык с детьми да показать на небе Большую Медведицу проще простого!
— Конечно, понимаю, — прошептал он очень серьезно.
— Но у меня ничего не вышло… Другая на моем месте была бы терпеливее, но я через год отправилась в город, чтобы пройти обследование. Я взяла троих детей, не моргнув глазом, в конце концов, имела же я право хотя бы на одного своего!?
Я настолько зациклилась на собственном животе, что все остальное как-то вдруг отошло на второй план…
Он стал реже ночевать дома? Просто ему нужен покой, чтобы проверять свои диктанты… Он уже не разъезжает с нами каждое воскресенье по всей округе в поисках очередной барахолки? Просто он подустал от наших глупостей… Стал не так нежен в постели? Но я сама в этом виновата! С моими дурацкими подсчетами, отбивавшими всякое желание… Стал уставать от детей? Ну конечно, их ведь трое… Они не слушаются? Конечно… ведь мне казалось, что жизнь и так их уже наказала, и пока они маленькие, пусть бесятся, как хотят… Я слишком часто перехожу на английский, общаясь с ними? Конечно… когда я устаю, то говорю на том языке, который первым приходит в голову.
Таких вопросов было много… Он попросил перевести его на другое место работы со следующего учебного года?
А… Вот этого я объяснить уже не смогла.
Для меня это стало полной неожиданностью… Я считала, что он живет, как я, что сказанные слова и взятые на себя обязательства, пусть и без штампа в паспорте, что-то да значат. Хотя зимы обещали быть суровыми, и приданое мое несколько обременительно…
Он добился-таки перевода, а я стала той самой, которая рассказывала вам про свою последнюю сигарету…
Брошенной опекуншей…
До чего ж я была тогда несчастна, страшно подумать, — улыбнулась она смущенно. — И что я вообще тут делаю? С какой стати похоронила себя в этой дыре? Зачем я строю из себя Карен Бликсен,[226] когда сама по уши в дерьме? Зачем каждый вечер таскаю дрова и хожу за покупками все дальше и дальше, чтобы никто не косился на бутылки, которые я аккуратно укладываю между пачками печенья Pepito и кошачьим кормом…
Конечно, я страдала, но к этому прибавилось и кое-что еще, куда более опасное: я вдруг почувствовала себя такой ничтожной. О'кей, наш роман быстро закончился, ну и что… Так часто бывает… Проблема в том, что я на три года старше его… И вместо того, чтобы говорить себе: он бросил меня потому, что разлюбил, я говорила: он бросил меня, потому что я старуха.
Я слишком старая, чтобы меня любить. Уродина, да к тому же пьющая… Слишком добрая, глупая, праведная.
Ну куда мне с моей бензопилой, обветренными губами, красными руками и кухонной плитой в шестьсот кило весом…
Действительно… Куда мне?
Я не сердилась на него за то, что он ушел, я его понимала.
На его месте я поступила бы точно так же…
Налила себе еще чаю, долго дула на него, хотя он давно остыл.
— Одно радует, — пошутила она, — то, что у нас осталась подписка на «Лесную сову»! Вы его знаете, человека, который делает этот журнал? Пьера Дэома?
Шарль отрицательно покачал головой.
— Он великолепен. Настоящий… Настоящий гений… По-моему, он заслужил себе уютное гнездышко в Пантеоне,[227] впрочем сомневаюсь, чтобы он пожелал туда отправиться… Ну, да ладно… Тогда мне было не до того, чтобы по скорлупкам отличать орех, съеденный белкой, от ореха, съеденного полевой мышью… Хотя… Все-таки, наверно, меня это немного занимало, иначе сегодня вечером нас бы здесь не было…
Белка раскалывает скорлупу надвое, а мышь прогрызает в ней красивую замысловатую дырочку. Если вам интересны детали, поищите на полочке над камином…
Ну а я, видать, стала добычей полевки… Вроде бы целая снаружи, а вот внутри — абсолютно пустая. Матка, сердце, будущее, доверие к людям, твердость духа, шкафы — везде пустота. Я курила, пила все больше и больше, до поздней ночи, ну а потом, поскольку Алис научилась читать, и я уже не могла «умереть преждевременно», я впала в депрессию…
Вы спрашивали, почему у меня столько животных, так вот, именно тогда я это поняла. Чтобы вставать утром, кормить кошек, выпускать собак, относить сено лошадям и сбивать с толку детей. Благодаря животным дом жил своей жизнью, и дети были при деле без моего участия…
В сезон любви животные размножались, а в остальное время думали только о еде. Вот здорово! Я больше не читала детям книги, едва касаясь губами, целовала их на ночь, но, закрывая двери их комнат, следила, чтобы у каждого в кровати лежала любимая кошка в качестве грелки…
Не знаю, сколько бы так могло продолжаться и до чего бы меня все это довело… Я больше не контролировала себя. Может, им было бы лучше в приемной семье? С «нормальными» папой и мамой? Может быть, бросить все это и уехать с ними в Штаты? Или без них…
А может… Даже с Эллен я больше не разговаривала и опускала голову, чтобы не встречаться с ней взглядом…
Как-то утром позвонила мама. Оказывается, мне исполнилось тридцать лет.
Что?
Уже?
Всего тридцать?
Чтобы отпраздновать это, я наклюкалась водки.
Я загубила свою жизнь. Три раза в день кормить детей и водить их в школу — только на это меня и хватало.
А если вы недовольны — обращайтесь в суд. Именно в таком состоянии я и познакомилась тогда с Анук, и она погладила меня по голове…
Шарль старательно разглядывал подставку для дров.
— А потом мне вдруг позвонили из отделения гинекологии, где я не так давно проходила обследование… Ничего не сказали по телефону, просили приехать. Я записала когда, в полной уверенности, что никуда не поеду. Проблема ведь решилась сама собой и вряд ли возникнет снова.
И все же я поехала… Просто, чтобы вырваться, отвлечься, к тому же Алис понадобились то ли краски, то ли что-то еще, чего здесь было не достать.
Врач принял меня. Прокомментировал мои снимки. Придатки и матка совершенно атрофированы. Усохшие, закупоренные, зачатие невозможно. Надо бы сделать более детальное обследование, но в моей медицинской карте он прочитал, что я подолгу бывала в Африке, и предполагал, что там я подхватила туберкулез.
Но… я не помню, чтобы я болела, — возразила я. Он был очень спокоен, наверное, из старших по званию, привык сообщать неприятные известия. Он долго мне что-то объяснял, но я не слушала. Эта такая форма туберкулеза, что я могла и не заметить и… не помню… Моя голова тоже атрофировалась…
Помню только, что когда оказалась на улице, я потрогала свой живот под свитером. Даже погладила его… Я была в полной растерянности.
Слава богу, время поджимало. Я должна была торопиться, чтобы успеть заглянуть в канцтовары и забрать детей из школы. Я купила Алис все… Все, о чем она только могла мечтать… краски, коробку акварели, пастель, угольные карандаши, бумагу, самые разные кисти, набор для китайской каллиграфии, бисер… Все.
