Дональд Бартельми - Шестьдесят рассказов

— А ты и вправду выглядишь вроде как старовато, — говорит она, — Ты что, контрактник или что? Спускайся, змееныш мой сладкий, спускайся.

Я то ли прыгнул, то ли нет.

* * *

«Все по заслугам, — думал я, — тут и возразить нечего. Что заслужил, то и получил».

Капитан сказал: «Сержант, причините вред этому человеку».

— Да, сэр. Какому из них?

— Тому, у которого красный галстук.

— Вы хотите, чтобы я причинил ему вред?

— Да, при помощи вашей винтовки М-16.

— Человек с красным галстуком. Синий костюм.

— Верно. Ну, за дело. Стреляйте.

— Черные ботинки.

— Да, сержант, этот. Вы что, тянете время?

— Мне сдается, он штатский, сэр.

— Вы отказываетесь выполнять приказ, сержант?

— Нет, сэр, я не отказываюсь, просто мне кажется, что я не смогу этого сделать.

— Прицельтесь из своего оружия и стреляйте, сержант.

— Он же даже не в форме, сэр, на нем костюм. И он не делает ничего такого, просто стоит.

— Вы отказываетесь выполнить прямой приказ командира?

— Я как-то не расположен к этому, сэр. Слабость какая-то во всем теле.

— Хорошо, сержант, если вы не желаете причинить вред человеку в красном галстуке, я предлагаю вам альтернативу. Вы можете начинять маслины маленькими луковицами — для генеральских «мартини».

— Я могу сделать выбор?

— В генеральской столовой имеется восемьсот тысяч галлонных банок с маслинами и четыреста тысяч галлонных банок с маленькими луковичками. Тут есть над чем задуматься.

— У меня аллергия на лук, сэр. Жуткая. Я буквально выхожу из строя.

— Ну что ж, сержант, перед вами прелестная задача.

Я даю вам тридцать секунд.

* * *

У генерала белая рубашка с короткими рукавами, ситцевая, в узкую полоску юбка и очки в тонкой золотой оправе.

— На этот раз — четыре маслины, сержант.

Я сказал: «Пенелопа».

ШКОЛА

Ну вот, вывели мы всех этих детишек сажать деревья, это потому, что мы решили, что… что это — необходимая часть образования, увидеть, как, ну, вы понимаете, корневая система… а также чувство ответственности, забота о чём-то, за что ты лично отвечаешь. Вы понимаете, о чём я. И все деревья засохли. Апельсиновые деревья. Не знаю, почему они засохли, просто засохли — и всё тут. Может, почва какая-нибудь не такая, а может — саженцы, привезённые из питомника, были какие-нибудь такие. Мы послали жалобу. Так вот, у нас там было тридцать детей, каждый или каждая из этих детей посадил или посадила своё дерево, и у нас получилось тридцать засохших деревьев. Дети смотрели на эти тоненькие коричневые прутики и чуть не плакали, это было крайне удручающее зрелище.

Всё бы ещё и ничего, но только за пару месяцев до истории с деревьями передохли все змеи. Хотя мне кажется, что змеи — ну, причина того, что змеи откинули копыта, состояла в том, что… как вы помните, отопление было отключено на четыре дня, по случаю забастовки, так что это вполне объяснимо. Это было нечто такое, что можно было объяснить детям, из-за забастовки то есть. Никто из их родителей не разрешал им пересекать линию пикетов, и они знали, что забастовка и что это значит. Поэтому, когда забастовка кончилась и всё началось снова и мы нашли змей, они не слишком встревожились.

Что касается грядок, их, я думаю, просто переувлажнили, во всяком случае, теперь дети знают, что нельзя чересчур усердствовать с поливкой. Они очень заботились о грядках, ну и, наверное, кое-кто из них… ну, знаете, поливал ещё чуть-чуть, когда мы не видели. А может… вообще-то мне не хотелось бы думать о вредительстве, хотя у нас мелькала и такая мысль. Я хочу сказать, эта мысль приходила к нам в головы. Наверное, мы думаем так потому, что как раз перед этим умерли тушканчики, и белые мыши тоже умерли, и саламандра… ладно, зато они теперь знают, что нельзя носить их в пластиковых мешках.

Конечно же, мы так и знали, что тропические рыбки передохнут, это не стало для нас сюрпризом. С ними же как, на них только косо посмотришь, а они раз — и пузом кверху. Но по методическому плану требуется в какой-то там момент демонстрировать классу тропических рыбок, так что без них вроде и никак, а такое случается каждый год, ну и приходится это место просто побыстрее проскакивать.

Щенка у нас и вообще не должно было быть.

Щенка у нас и вообще не должно было быть, но девочка Мэрдок нашла этого щенка под Гристедовским грузовиком, и она испугалась, что, когда водитель кончит разноску и поедет дальше, щенок попадёт под колёса, поэтому она сунула его к себе в ранец и принесла в школу. Вот так у нас и появился этот щенок. Я только увидел щенка, сразу подумал, Господи Исусе, зуб даю, он проживёт тут недели две, а потом… и всё так и вышло. Его вообще не должно было быть в классе, на этот счёт даже есть какое-то постановление, но ведь не скажешь же им, что щенка здесь нельзя, когда щенок уже здесь, вот тут, прямо перед ними, бегает по полу и тяв - тяв-тявкает. Они назвали его Эдгар — то есть, в смысле, назвали моим именем. Они получали массу удовольствия, бегали за ним и кричали: «Сюда, Эдгар! Молодец, Эдгар!» А потом прямо животики надрывали. Им нравилась эта двусмысленность. Мне она тоже нравилась. Я совсем не возражаю, чтобы надо мной подшучивали. Они сделали щенку маленький такой домик в кладовке и всё такое. Я не знаю, отчего он сдох. Переволновался, наверное. А может, у него не было нужных прививок. Я вытащил его оттуда ещё до прихода детей. Я проверял кладовку каждое утро — знал, что этим всё и кончится. Я отдал его завхозу.

А ещё был этот корейский сирота, класс усыновил его по программе «Помоги Детям», это значит, все дети ежемесячно приносят по двадцать пять центов, такая идея. И всё получилось как-то очень неудачно, фамилия ребёнка была Ким, и мы то ли усыновили его слишком поздно, то ли ещё что. Мы не знаем, почему он умер, в письме про это ничего не было, зато они предлагали нам усыновить какого-нибудь другого ребёнка, приложили несколько интересных анкет, но у нас уже не хватило духа. Класс воспринял это крайне болезненно, дети начали (я так думаю, никто не сказал мне этого в лоб) подозревать, что что-то с нашей школой не так. Но я не думаю, чтобы в нашей школе было что-нибудь уж особенно плохое, бывают и лучше, бывают и хуже. Просто такая полоса неудач. Вот, скажем, у нас скончалось необычайно много родителей. Было, насколько я помню, два инфаркта и два самоубийства, один утонувший родитель и четверо погибших вместе, они на машине разбились. Один инсульт. Ну и обычная высокая смертность бабушек-дедушек — хотя, пожалуй, в этом году она была повыше обычной. А на закуску — трагедия.

Трагедия произошла, когда Мэтью Уэйн и Тони Маврогордо играли в котловане, который роют для нового федерального административного корпуса. Там был штабель толстых брёвен, у самого края котлована. Сейчас это дело в суде, родители утверждают, что брёвна были плохо уложены. Не знаю, что тут правда, а что нет. Странный был год.

Я забыл упомянуть отца Билли Брандта, его грабитель зарезал. Схватился с человеком в маске, который залез к ним в дом, тот его и зарезал, насмерть.

Однажды у нас в классе была дискуссия. Они меня спрашивали — куда они ушли? Деревья, саламандра, тропические рыбки, Эдгар, папочки и мамочки, Мэтью и Тони, куда они ушли? И я сказал, я не знаю, не знаю. А они сказали, а кто же знает? А я сказал, никто не знает. А они сказали, правда, что смерть придаёт жизни смысл? А я сказал, нет, это жизнь придаёт жизни смысл. Тогда они сказали, но не является ли смерть, взятая во всей её основополагающей значимости, средством, позволяющим трансцендировать профанность обыденного существования в направлении…

Я сказал, да, вполне возможно.

Они сказали, нам это не нравится.

Я сказал, а кому бы такое понравилось?

Они сказали, да куда ж это годится?

Я сказал, никуда не годится.

Они сказали, а не могли бы вы сейчас заняться любовью с Элен (наша ассистентка), чтобы мы посмотрели, как это делается? Мы знаем, что Элен вам нравится.

Элен мне действительно нравится, но я сказал, что не буду.

Мы много об этом слышали, сказали они, но никогда не видели.

Я сказал, что меня уволят, что это никогда, или почти никогда, не делается напоказ. Элен отвернулась к окну.

Они сказали, пожалуйста, ну пожалуйста, займитесь любовью с Элен, мы нуждаемся в утверждении ценностей, мы боимся.

Я сказал, что им не следует бояться (хотя сам я часто боюсь) и что ценности присутствуют повсеместно. Элен подошла и обняла меня. Я несколько раз поцеловал её в лоб. Мы держали друг друга в объятиях. Дети были очень возбуждены. В дверь постучали и я открыл, к нам вошёл новый тушканчик. Дети радостно завопили.

ВЕЛИКОЕ ОБЪЯТЬЕ

Последний завтрак, после того как я сказал ей, состоял из яичницы с бифштексом. Кровавая Мэри. Три ломтика хлеба. Она не могла плакать, пыталась, но не вышло. Пришел Торговец Шарами. Он сфотографировал событие. Затем он создал Воздушный Шарик Последнего Завтрака После Того Как Я Сказал Ей — светлый, цвета сливочного масла, шарик. «Такие вещи выходят у меня великолепно», — сказал он. Шаровик не отличается особой скромностью. Я в жизни не слышал, чтобы кто-либо считал его скромным. «Этому шарику предстоит стать сверхзнаменитым и общепризнанным, он — документальное свидетельство самородных богатств человеческой души, безыскусный холщовый стяг события. Булавочной Леди никогда не проткнуть этот шарик, никогда, пусть она обнимает меня хоть сотню лет». Мы были рады, что сделали ему приятное, внесли свой вклад в его карьеру.