Вадим Белоцерковский - ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ И ОБРАТНО

Советовался с Сахаровым. Он подтвердил все, что я уже узнал о Карпове, и посоветовал мне готовиться к самому худшему развитию событий, а также рекомендовал поговорить с Шихановичем, которого он очень уважал и у которого был большой опыт общения с чекистами. И Юра Ших, как называли его среди диссидентов, дал мне, возможно, спасительный совет: ни в коем случае «не играть в его (Карпова) игру», не ходить к нему и даже по телефону ни о чем с ним не разговаривать по существу дела. «Если он захочет, он тебя достанет! Но ему почему-то нужно, чтобы ты сам к нему пришел. Не облегчай ему работу! Скажи, что на предмет выезда ты готов говорить лишь с ОВИРом и не намерен вести никаких конфиденциальных переговоров с КГБ».

Когда я сказал Карпову то, что посоветовал мне Шиханович, он удивился: ни на каком конфидансе он не настаивает, просто он уверен, что я сам не захочу распространяться о нашей беседе...

Очень неприятная угроза! Может быть, мелькнула мысль, он узнал о моем сотрудничестве в прошлом с МГБ и хочет меня этим шантажировать?

Еще три раза звонил он мне в самое неожиданное время. И каждый раз, когда я слышал в трубке его голос, холод разливался у меня в груди. Но когда звонил кто-нибудь из моих знакомых, я так радостно приветствовал звонившего, что чувствовал удивление на другом конце провода.

Встретиться с Карповым я упорно отказывался. И в те дни я впервые узнал настоящий страх. До самого отъезда каждый день я «ждал Карпова»: какого-либо вторжения КГБ, провокации, ареста. Только после 10 часов вечера, когда сотрудники КГБ по какому-то неписаному правилу прекращали до утра свою активную деятельность, я несколько оживал.

Люди, жившие в ту эпоху, помнят, какой леденящий ужас наводило ведомство КГБ и его люди. Как и Гестапо в Германии. Все понимали, что люди из КГБ могут сделать с тобой все, что им вздумается. Этот ужас тянулся от массовых арестов, пыток и расстрелов 37-го года.

Я обратил однажды внимание на то, что тротуары возле лубянского управления КГБ всегда были пусты, в то время, как тротуары напротив – переполнены народом. Пешеходы старались держаться подальше от этого здания! Тоже самое можно было наблюдать и около домов ЦК на Старой площади. Когда я, участвуя в голодовке «за Маркмана», переходил улицу к зданию ЦК, чтобы войти в приемную ЦК, я ощущал словно бы уплотнение воздуха, энергетический барьер – барьер страха! который надо было силой преодолевать. А как страшно было, когда ты чувствовал, что за тобой идут! Страх, близкий к панике. Одного нашего товарища, которого сотрудники КГБ в штатском «вели» по городу до самого дома, стало рвать, когда он зашел в свою квартиру. А когда меня однажды допрашивали два сотрудника «органов» с липкими глазами преступников, я в какое-то мгновение не смог совладать с собой и лязгнул зубами от страха, ужасно испугавшись, не заметили ли этого мои «собеседники».

И мы постоянно жались друг к другу, чтобы ослабить тиски страха. Процветали и беспорядочные сексуальные отношения. Над всеми висела секира КГБ, и люди спешили жить, как могли.

Сейчас, вспоминая то время, я с трудом понимаю, как я мог решиться вступить в войну с властью, с КГБ.

В эмиграции знаменитый бывший разведчик КГБ Хохлов (тот, который по приказу Хрущева должен был в Западной Германии убить одного из руководителей НТС, чем-то неугодного Москве, но сдался американцам) прояснил мне «игру» Карпова: он, видимо, хотел попробовать завербовать меня перед выездом и в любом случае — скомпрометировать добровольной беседой с ним, посещением КГБ.

Так подробно я рассказал о Карпове по той причине, что он оказался сложной, крупной (по роли) фигурой и его деятельность причудливо переплелась с линией моей жизни. Мне везло на такие переплетения.

Так вот, в перестройку в «Огоньке» появилась статья некоего пенсионера, отставного полковника КГБ Ярослава Карповича. Да, моего «генерала Карпова»! Звание себе он повышал, очевидно, для устрашения диссидентов. В статье он разыгрывал из себя раскаявшегося человека, уверял, что всегда относился с симпатией к диссидентам и, ведя их дела, старался им помочь. И самое интересное, рассказал в «Огоньке» и в «Литгазете», что в 70-е годы он был представителем НТС в СССР и даже был членом «Руководящего круга» (руководства) этой одиозной «антисоветской организации».[18]

Вожди НТС его вербовали, но вступил он в НТС по указанию своего начальства. Сообщения о своей деятельности для НТС и о руководителях этой организации он готовил для самого Андропова!

Потом по телевидению я видел документальный сюжет о встрече в Москве на Лубянской площади возле «соловецкого камня» (памятника жертвам политических репрессий) двух друзей: одного из лидеров НТС, Артемова, и «моего» Карпова-Карповича, которые вспоминали, как они «боролись» друг с другом. Ну, а члены НТС были в эмиграции моими свирепыми врагами и выпили достаточно моей крови. В особо критические периоды моей с НТС войны его руководители наверняка совещались с Карповичем обо мне. И когда он звонил мне в Москве, он уже был членом высшего руководства НТС. Вот как переплелось!

Осенью 1972 года я попытался избавиться от советского гражданства. Послал соответствующее заявление в Верховный Совет, но получил отказ.

И еще той осенью арестовали Юру Шихановича, глубоко уважаемого мной человека. Арестовали его через несколько часов после того, как мы с ним виделись. «Что-то я сегодня заметил за собою «хвост». К чему бы это?» — сказал он при встрече.

Через несколько часов мне позвонил уже известный читателю Володя Гершович и сообщил, что Ших арестован и у него идет обыск. «Ты куда пропал?» — спросил он, не слыша моего голоса. А у меня голос отнялся. Я понимал, что Шиха арестовали «всерьез и надолго», может быть, навсегда! Так воспринимались тогда аресты. Но я не решился поехать к нему на обыск, как то полагалось для друзей, потому что боялся встретить там Карпова, и помнил, что дал Шихановичу на сохранение мои бумаги, которые теперь должны были оказаться в руках коллег Карпова. Об этом тяжело вспоминать.

При одной из наших последних встреч с Шихановичем, когда мы разговорились с ним о моем желании эмигрировать, он прочел изумительное стихотворение Чичибабина. Название я забыл, но запомнил последние слова:

...остающемуся — надежда,уходящему — меч!

Однако пора перейти к рассказу о Сахарове.

Глава 14 Сахаров — человек из будущего

«Враг внутри страны номер один — это Андрей Сахаров!»

Сахаров и Солженицын.

Сахаров, Россия и мир.

Меркнущий огонек

Знакомство с Сахаровым было одним из важнейших событий моей жизни, большим счастьем для меня. Идеи и деятельность Сахарова и без прямого контакта с ним наверняка сильно повлияли бы на меня, но личное знакомство и общение дали более глубокую основу для их восприятия, понимания, придали особые краски.

У Фрейда есть понятие «сверх-я». Это то, что закладывается в наше подсознание от образа людей, которых мы любили или очень уважали, чаще всего от образа наших родителей или кого-то из них. «Сверх-я», по Фрейду, хочет видеть нас такими, какими хотели бы видеть любимые и уважаемые нами люди. Так вот, образ Сахарова стал для меня второй составляющей моего «сверх-я», наряду с образом моего отца. Я понял это, когда осознал, что предпринимая какие-либо социально значимые действия или при работе над какими-либо важными публикациями я непроизвольно сверяюсь в глубине сознания: как бы поступил или что бы в этом случае сказал Сахаров?

Мое знакомство с Сахаровым началось с того, что через общих знакомых он пригласил меня подписать составленные им обращения к юбилейной сессии Верховного Совета СССР об амнистии политических заключенных и об отмене смертной казни.

Тогда я впервые очутился на знаменитой сахаровской кухне в его квартире на Земляном Валу. В первый момент Сахаров показался мне человеком суховатым и замкнутым, но это впечатление скоро рассеялось. В дальнейшем, встречаясь с Сахаровым, я не раз поражался тому уважению, с каким он относился к своим собеседникам. Временами становилось даже неловко: возникало ощущение, что Сахаров смотрит на тебя, что называется, снизу вверх.

Удивляло полное отсутствие в нем видимых качеств вождя или борца. Сахаров не «вдохновлял», не поучал, не призывал, не стремился категорично обо всем судить. Он скорее являл собой тип антивождя.

Осенью 1972 года, как уже знает читатель, мною занялся «генерал Карпов», и я пришел к Сахарову посоветоваться, что мне делать.

Сахарова очень испугал мой рассказ о звонках Карпова, он с грустью смотрел на меня и высказал предположение, что дело серьезное. Не пытался меня приободрить, на что я в душе надеялся, и не решился мне ничего посоветовать. Посоветовал только поговорить с Юрием Шихановичем.