Сью Таунсенд - Адриан Моул и оружие массового поражения

Парвез подергал за нужные ниточки и устроил мне встречу с консультантом по долговым обязательствам в Бюро консультаций для граждан. Мне не пришлось выстаивать чудовищную очередь. Все, что от меня требовалось, – взять с собой как можно больше финансовых документов: счетов, неоплаченных накладных, банковских отчетов, квитанций, документов о зарплате и пр. На всякий случай прихватил и все свои кредитные, магазинные и дебетовые карточки.

Мышиные туфли на ногах Юнис Холл (так зовут моего консультанта) были под цвет ее волос. С первого же взгляда я проникся доверием к этой женщине и немедленно сознался во всем. Какое облегчение поговорить с посторонним человеком – с тем, у кого еще не сложилось обо мне предвзятого мнения.

Минут двадцать Юнис Холл терпеливо выслушивала рассказ о моих проблемах. Потом начала поглядывать на часы, но я никак не мог остановиться.

Наконец она сказала, немного резковато:

– Мистер Моул, я не компетентна в вопросе, обманывал ли нас мистер Блэр относительно оружия массового поражения. Я консультирую по долговым обязательствам.

Затем забрала у меня финансовые документы и принялась молча их изучать.

Передал ей записку Парвеза, в которой он разъяснял мою ситуацию с налогами.

– Ваш финансовый инспектор сообщил, что вы не платили налогов в 1996, 1997, 1998 и 1999 году, – оторвалась от бумаг Юнис Холл.

– Получается, что не платил, – ответил я и попытался описать мои тогдашние обстоятельства: карьера специалиста по замороженным потрохам; развод с нигерийской принцессой; телевизионная передача, которую я вел в качестве знаменитого повара; дом, полученный в наследство; статус отца-одиночки; пожар, который уничтожил дом и все, что в нем было, включая бесценные рукописи.

– Какого рода рукописи? – переспросила мисс Холл.

Объясняя, что я автор нескольких неопубликованных произведений, вдруг с грустью подумал, что теперь я скорее распространитель литературы, чем ее создатель.

Поведал о годах, прожитых в ветхом муниципальном жилье, вместе с двумя сыновьями, на пособие для неимущих.

Когда я умолк, Юнис Холл подытожила:

– Значит, вам хватило пяти лет, чтобы из богача превратиться в нищего, и все это за счет налогоплательщиков.

В свое оправдание я заметил, что совсем недавно был вынужден заплатить за частную медицинскую и стоматологическую помощь, поскольку в моем районе отсутствуют учреждения Национальной службы здравоохранения, – разве я не сэкономил таким образом государственные деньги?

– Вы живете в мире фантазий, мистер Моул.

Попросил уточнить, что Юнис Холл имеет в виду.

– Вы обратились ко мне за помощью, потому что у вас очень большие долги. Первое, что я обязана сделать, – заставить вас осознать свою ответственность, а это возможно, только если вы станете жить в реальном мире. Не в выдуманном мире африканских принцесс, телезвезд, наследств и пожаров, в которых сгорают ваши ценные рукописи. Вы нуждаетесь в куда более серьезной помощи, чем я могу предоставить, мистер Моул.

Умолял ее не бросать меня, и она согласилась:

– Хорошо, но отныне вы должны говорить мне только правду.

Пристально, очень пристально она посмотрела мне в глаза, будто настоящий гипнотизер, и я вдруг вообразил, как просыпаюсь через три минуты, а миссис Холл говорит, что, пребывая под ее чарами, я пресмыкался, выполняя все ее вздорные капризы.

Пообещал сделать все, что необходимо, только бы выбраться из долговой ямы.

– В первую очередь найдите себе жилье, которое соответствует вашим доходам, – дала задание миссис Холл.

Вернувшись домой, позвонил риелтору Марку УБлюдку и оставил сообщение с просьбой зайти как можно скорее, чтобы оценить мои апартаменты на Крысиной верфи.

Проснулся от зулусских песнопений. Это звонила Георгина, она в Биби-на-Уолде и только что примерила платье подружки невесты.

– Оно вовсе не цвета мяты, – сообщила Георгина, – оно цвета лебединого дерьма.

– Не расстраивайся. Ты ведь наденешь его всего раз в жизни.

– Дело не только в этом гребаном платье, – пожаловалась Георгина. – Два с половиной месяца назад я записалась в очередь на сумочку от Гуччи. Вчера позвонили из магазина, подошла моя очередь. Я ухнула месячную зарплату на эту сумочку из коллекции позолоченных кожаных изделий Гуччи. Но, Киплинг, вот смотрю я на нее, и мне совсем не радостно.

– Георгина, сдается мне, тебя поразил синдром раскаявшегося потребителя. Просто держись подальше от Бонд-стрит.[78]

Георгина долго молчала, а потом сказала:

– Но я записалась на серебряные туфли. Может, отменить, а?

Свадьба состоялась в зимнем саду гостиницы «Наследие». Дожидаясь невесту с подружками, мы с Умником едва не зажарились в своих костюмах – солнце так и шпарило сквозь двухкамерные стеклопакеты.

Священница Маргарет встала позади импровизированного алтаря-клумбы. Гостиничный музыкальный центр заиграл «Прибытие царицы Савской». Мы обернулись и увидели Маргаритку – в сопровождении Георгины, Гортензии и весьма крупной кузины Умника она прошествовала мимо гостей к алтарю.

Платье Маргаритки из кремового шелка открывало плечи. Лицо невесты скрывала фата. Георгина была абсолютно права относительно цвета своего платья, да и рукава с буфами и скошенный подол явно не делали ее краше.

Я впервые увидел Майкла Крокуса в костюме и с подстриженной бородой. Его подбитый глаз все еще напоминал о радостях мальчишника, когда бармен Фергал врезал ему, обозвав «протестантской сранью». Нетта была одета как типичная мать невесты – костюм абрикосового цвета, шляпа с огромными полями.

Зато моя мама нарушила неписаное правило и явилась в белом. Со Зверя содрали его рванину и нарядили в белоснежную рубашку, костюм-тройку с иголочки и серый шелковый галстук с желтыми слониками. Он напоминал Роберта Редфорда, только повыше и помолчаливей.

Когда Маргаритка приподняла вуаль, я заметил, что она без очков, но в макияже, который явно был нанесен мастером своего дела. Складки в уголках рта, придававшие ее лицу выражение вечного недовольства, исчезли.

Впрочем, дорогой дневник, верно говорят, что любая невеста – красавица до тех пор, пока не начнутся танцы, и тогда волосы взлохматятся, а косметика потечет.

Мне предстояло произнести речь, и я дико нервничал, но, когда настал мой черед, слова легко и непринужденно полились изо рта, и лишь когда мама зашипела: «Ну хватит!» – я обнаружил, что превысил регламент в двадцать минут.

Я предложил тост за подружек невесты, Георгина посмотрела на меня в упор и изобразила языком нечто невероятно сексуальное. Не знаю, что на меня нашло, дорогой дневник, но мне вдруг страшно захотелось сказать правду при всем честном народе. Поведенческие тормоза вдруг отказали, и я услышал, как говорю:

– Пока я не сел, а вы еще меня слушаете, хочу объявить: мы с Георгиной любим друг друга, и любим давно.

Сдуру (теперь-то я это понимаю) я ожидал взрыва аплодисментов, приветственных выкриков и даже завываний в американском стиле, но ничего такого не последовало. На свое место я опустился в полнейшей тишине, которую нарушил лишь скрип стула Георгины, которая вскочила и стремглав вылетела вон.

Никто не знает, где Георгина. Ее чемодана в Биби-на-Уолде нет.

В каких только грехах вчера не обвинял меня целый хор разгневанных голосов, и в этом хоре выделялся самый свирепый голос – Маргариткин. Она твердила, что я намеренно сорвал ее свадьбу.

Весь вечер я расшаркивался и просил прощения у Умника, Нетты Крокус и моей матери – за то, что «подставил ее». А сегодня утром отправил покаянное электронное письмо администратору гостиницы: извинялся, что не сумел предотвратить драку на автостоянке между мамой и Неттой Крокус, во время которой была опрокинута тележка с выстиранным и отглаженным бельем.

Но пока я занимался самобичеванием, в моей голове упорно звучал тоненький возмущенный голосок: «Как же так, я всего лишь сказал правду!»

Рано утром зашел Марк У’Блюдок, чтобы оценить мое обиталище. Сказал, что клиенты каждый день выстраиваются в очередь у его конторы, потрясая чековыми книжками и сгорая от желания приобрести недвижимость на Крысиной верфи.

Особенно ему понравился холодильник. Правда, зря он в присутствии У'Блюдка начал жаловаться на протухшие яйца – это плохой знак. Риелтор прикинул, что если кое-где подмазать и убрать крысоловки, то за квартиру можно слупить 220 000 фунтов.

Он вышел на балкон и осмотрелся с довольным видом:

– Сейчас никто не может позволить себе жить в Лондоне, а Лестер всего в семидесяти минутах езды.

Спросил, почему я продаю квартиру.

Ответил, что слишком близко подлетел к солнцу.

Он озадаченно уставился на меня, но еще сильнее озадачился я сам. Почему я так сказал? Что со мной вообще происходит?