Наталья Нестерова - Позвони в мою дверь
— Надо поговорить.
— Надо, — согласился Петров.
Но он не торопился. Допил кофе, рассказал анекдот, выслушал аналогичный, на ту же тему, живо отреагировал.
* * *— Хочешь коньяку? — спросил Ровенский, когда Петров вошел и без приглашения уселся.
— С тобой пить не буду.
— Значит, я один.
Он плеснул себе в стакан и залпом осушил его.
Петров лишний раз убедился, что проигрывать.
Юра не умеет. Теперь он все валил на жену. Мол, это была идея Лены, он, дурак, пошел у нее на поводу.
— Что ты за бабу прячешься? — брезгливо сморщился Петров. — Дела вашей семейки меня не интересуют.
«И спрашивать тебя, — мысленно добавил Петров, — как же ты мог, смысла нет».
Спросил Ровенский:
— Чего ты хочешь?
— Прежде всего уточнить. Ты уразумел, что теперь каждый прыщик, которой вскочит у меня, у моей жены или детей, должен приводить тебя в трепет? В моем добром здравии ты кровно заинтересован.
— Да, конечно, — с трусливой быстротой ответил Ровенский. — Но чего ты хочешь?
— Всего Юра! Я хочу и получу все! В обмен на твою паршивую жизнь в далекой загранице.
Жуткая догадка осенила Ровенского.
— Ты! — прошипел он. — Твоя игра! Давно задумал прибрать «Класс» к своим рукам и теперь осуществил подлую многоходовку!
— Думай, что хочешь, — ухмыльнулся Павел.
Мысленно Петров подсчитывал, сколько времени понадобится юристам, чтобы подготовить необходимые документы. У Потапыча он акции купит, у Юрки отберет. Два дня, решил Петров. Пусть работают по ночам, но управятся за двое суток.
— В пятницу ты подпишешь бумаги, — сказал он Ровенскому. — И попрощаешься с ребятами. Легенду придумай сам. Я бы, конечно, желал вышвырнуть тебя пинком под зад, но это повредит бизнесу. Если в эти два дня ты сделаешь хоть одно финансовое распоряжение, считай, что никакой договоренности не было, я даю ход уголовному делу. Сам понимаешь, увидеть твою морду за решеткой мне в кайф.
Через неделю тебя и твоей верной женушки не должно быть на территории бывшего СССР. И на всю оставшуюся жизнь путь вам сюда заказан.
Ровенский нервно сглатывал. Кадык дергался, словно на шее под кожей сновало вверх вниз большое насекомое.
— Петров! Если я попрошу у тебя прощения…
— Не трудись! Я мечтал заглянуть тебе в глаза, когда припру к стенке. Такое желание, наверное, обуревает всех мстителей. Совершенно напрасное. У гнид глаз нет.
— Если бы ты не спрыгнул, ничего бы не случилось!
— Случилось бы гораздо худшее. Сейчас, по крайней мере, мы оба остались в живых.
— Давай обсудим детали сделки.
— Нет! С холдинга ты не получишь ни нитки!
— Выставляешь меня нищим?
— Хочешь, я назову точную цифру прикопленного тобой за границей?
— Не хочу!
— Правильно. А то я бы нечаянно проболтался, как и этого добра могу тебя лишить.
Ровенский вскочил, залился бордовой краской.
«Ну, попробуй, вмажь мне, — мысленно подталкивал его Петров. — А я тебе отвечу! Расквашу твою морду под баклажан».
Но Ровенский только выругался:
— Сволочь!
— Подонок!
Это были слова прощания.
* * *Петров подъехал затемно. В окнах горел свет, в гараже Зинина «ауди». Он рванул в дом. Так и есть: сидит, оловянные глаза к нему подняла, в руках его посмертное письмо. Он испытал острую и мгновенную радость. Еще несколько минут назад сокрушался, что не с кем отпраздновать победу. И вдруг такой подарок!
— Какого черта ты приперлась? — прохрипел Петров. — Где дети?
— Путешествуют по Европе, — машинально пробормотала Зина.
Она не могла выйти из оцепенения, поверить, что он стоит перед ней, живой и невредимый.
Зина не плакала, как предполагал в своем послании Петров, но с ней творилось неладное. Это были рыдания без слез: судорожное дрожание рук и головы, лицо перекошено, глаза сухие и ненормально блестящие, из горла вырываются хрипы и каркающие звуки. Выглядела она ужасно.
Петров испугался, бросился к ней, как был — в пальто и заснеженных ботинках, — крепко обнял:
— Я с тобой! Все хорошо! Все очень хорошо Мы победили. Мы теперь владеем холдингом. Ты меня слышишь? Понимаешь? Я победил! Я тебя очень люблю!
Зина продолжала дергаться. Она не помнила, сколько времени пробыла на том свете — в мире без Петрова. Возвращалась в судорогах боли — не телесной, не душевной — будто снова рождалась на свет, но теперь уже большая, взрослая продиралась в игольное ушко, Петров ее вытягивал.
— Ду-ду-думала Господь тебя упо-по-коил, — проклацали ее зубы.
Зина несла бред, но Петров терпеливо ее слушал, гладил по голове, плечам, спине, кивал безумным речам.
— За тебя мусульманин молился. Нет! Он же свинину ел на завтрак в самолете! Обманул меня!
Спать хотел. Сказал: на восток и губами шевелил.
Я поверила, когда вспомнила твою коленку железную. Трость в спальне стоит. Я ее уберу, а ты опять в угол ставишь. Я думала, что я умерла, потому что ты умер и письмо мне оставил.
Петров порвал свое послание на клочки:
— Видишь? Все! Нет его. Забудь навсегда.
— Ты — это правда ты? — Зина перестала дрожать и говорила связно.
Он взял ее руку и стал хлопать себя по плечам, голове:
— Потрогай меня. Чувствуешь? Это я во плоти.
— Сбрей бороду! — вдруг потребовала Зина, когда ее пальцы коснулись лица мужа. — Немедленно!
— Хорошо, — быстро согласился Петров.
— Сейчас же! — настаивала Зина.
Торопиться с бритьем было глупо, но Петров согласился бы и пальцы себе отрезать, лишь бы Зина успокоилась.
В ванной Зина торчала у мужа за спиной, держалась за край его сорочки. Совсем как Маняша, любившая захватить в кулачок мамину юбку или отцовскую штанину, когда руки у родителей были заняты.
— Это ты! — сказала Зина, жадно вглядываясь в зеркало. — Мой муж. Только похудел.
— На семь килограммов, — гордо подтвердил Петров и слегка обиженно спросил:
— Неужели не заметила, что я от живота избавился?
— Зачем ты прикидывался Другим? — ответила Зина вопросом на вопрос.
— В каком смысле?
— В сексуальном.
У Петрова от неожиданности дрогнула рука, и он порезался.
— Надеюсь, изменения не в худшую сторону?
— В лучшую, — заверила Зина. — У меня с головой все в порядке, не смотри на меня как на умалишенную.
Она провела пальцем по ранке на щеке, посмотрела внимательно на капельку крови, слизнула ее.
У Петрова на секунду закружилась голова: эта женщина была дорога ему в нечеловеческой, в непереносимой степени. Он терял сознание, потому что оно не способно вместить его чувство. Он даже не мог обнять Зину — руки висели безвольными плетями.
Она сама прильнула к нему, обвила руками шею.
Они молча стояли в ванной. Капала вода из крана, надрывался телефон в гостиной. Зина первой пришла в себя, насторожилась:
— Вдруг Валя? Дети?
Вернулись в комнату. Петров ни с кем не хотел разговаривать. Но с другой стороны, ему требовалась передышка, чтобы утихомирить взбунтовавшееся сердце. Он снял трубку.
— Петров? Это Козлов!
— Козлов, это Петров!
— Ты охренел, буржуй? Полмиллиона долларов!
Мной теперь органы заинтересуются.
— Деньги чистые, придержи кишечные газы.
— Наверное, нужно тебя поблагодарить? — задумчиво спросил Козлов.
— Обойдусь. Мы, меценаты, народ нетребовательный.
— Я открою клинику неотложной помощи для детей, давно мечтал.
— Это дело.
— Себе тоже отщипну, не думай.
— Думать не обучен. Считай, что для клиники открыт бессрочный кредит. Собери лучших травматологов. Если у какого-нибудь пацана коленка гнуться не будет, я с тебя шкуру спущу.
— Как Зина?
— Отлично.
— А?..
— У Татьяны все нормально.
— Надо пережить.
— Надо, Козлов.
— Ладно. Не забывай протез смазывать.
— Как это? — удивился Петров.
— Коньяк вовнутрь, — хохотнул педиатр и положил трубку.
Как обычно, Петров не успел ему ответить.
Пока они разговаривали, Зина пыталась навести порядок в голове, где царила полнейшая сумятица.
Она «расчистила площадку», отодвинув в стороны обиды и страхи, напрасные подозрения и преступное неведение, отчаяние и надежды. Она была почти готова вести внятный разговор. Только боялась хоть на секунду расстаться с Павлом, потерять его из виду. Так бывает: когда страшишься отойти от колыбели с младенцами.
Петров положил трубку и тут же снова ее снял.
Звонила Валя: измучились неведением. Выкладывая приятные известия, по тону Зининой сестры Петров понял: дело не только в московских проблемах. Он даже точно знал, кто добавил новые проблемы…
— Прекрасно. — Он резко понизил голос, зашептал:
— Что у вас произошло?
Петров подмигнул Зине и с трубкой пошел на кухню, вроде бы водички попить. Но Зина тут же поднялась, догнала, схватила его за ремень брюк и поплелась следом.
