Дженнифер Доннелли - Чайная роза
И тут послышался топот копыт. Фиона подняла глаза и увидела приближавшуюся карету. Карета была гладкая и черная, отполированная до зеркального блеска. В боковых фонарях полыхало пламя. Ее везли два жеребца цвета ночи. Когда они били копытами по мостовой, от их подков летели синие искры. Именно так выглядела бы карета дьявола, если бы он решил отправиться на полночный шабаш. То, что Фиона увидела позже, убедило ее в собственной правоте.
Поводья держала Фрэнсис Сойер — точнее, то, что от нее осталось. Лицо у нее отсутствовало: Джек-потрошитель срезал его. Ее череп ярко белел в свете газовых фонарей, сломанные кости были липкими от крови. С изувеченного тела свисали окровавленные лохмотья рваного платья. Фиона видела, как ее ребра расширялись и сжимались наподобие аккордеона. Наконец кости рук натянули поводья, и лошади остановились. Она повернула голову — при этом влажные края перерезанного горла скользнули в разные стороны, — посмотрела сквозь пустые черные глазницы и хриплым булькающим голосом сказала:
— Он здесь.
Прижавшаяся к воротам, потерявшая способность двигаться и кричать, Фиона перевела взгляд с кучера на пассажира кареты. Окно было открыто, но она видела только его силуэт. Высокий цилиндр, руки скрещены на рукояти трости. И все же… она его узнала. Джек. Темный человек. Его пальцы сжали подоконник, дверь распахнулась, и из кареты вихрем полетели чайные листья. Он вышел наружу, прикоснулся к цилиндру, отдавая ей насмешливый салют и обнажив в улыбке острые белые зубы, запачканные кровью. Это был не Джек, а Уильям Бертон. И он держал нож.
Он поднял правую руку и бросился на девушку. Клинок с громким «чвак» по рукоятку вонзился в ее грудь. Она вскрикнула от боли. Бертон вынул нож, лизнул капавшую с лезвия алую влагу и сказал:
— «Ассам». Для «Дарджилинга» слишком крепко, для «Дуэрса» слишком богато. — Он снова поднял нож, но к тому времени ее паралич прошел. Она бросилась на него как безумная.
— Прекрати, Фиона! — крикнул он, отстраняясь от ее рук. — Господи Иисусе!
— Я убью тебя! — крикнула она и вцепилась ему в лицо.
— Уй! Ах ты, маленькая… Больно! — Он схватил ее за запястья и встряхнул. — Проснись, дура! Это я, Майкл, а не какой-то чертов призрак!
Фиона очнулась, открыла глаза и увидела сердитое, опухшее со сна лицо. Лицо ее дяди. Не Бертона. Девушка огляделась по сторонам; ее сердце продолжало колотиться. Она сидела в кресле в гостиной Майкла. У ее ног лежали гроссбух и экземпляр лондонской газеты «Таймс». «Я в Нью-Йорке, а не в Лондоне, живая и здоровая, и мне ничего не грозит», — сказала она себе. Но все же опустила взгляд и посмотрела на свою грудь, стремясь убедиться, что в ней не торчит нож.
— Дядя Майкл… извините… я спала… — заикаясь, пробормотала она.
Он отпустил ее:
— Какого черта? Кричишь, бросаешься на людей… Напугала меня до смерти. Я думал, кто-то тебя убивает.
— Я тоже так думала.
— Кстати, что ты здесь делаешь? Почему не в постели?
— Проверяла книги. Для магазина. И, наверное, уснула.
— Ну что, теперь оклемалась? — ворчливо спросил Майкл.
— Да, — ответила Фиона и тут же ощутила новый приступ дрожи. Заметив это, дядя велел ей оставаться на месте и зашлепал на кухню. Девушка услышала шум льющейся воды. «Проклятие, опять кошмар! — подумала она. — На сей раз худший из всех». Она закрыла лицо руками и негромко застонала. Джек. И Бертон. В кошмаре они слились, стали одним человеком, адским отражением ее величайших страхов. Да, призрак. Король призраков.
Она приказала себе забыть страшный сон и наклонилась, чтобы подобрать бумаги. При этом взгляд Фионы упал на страницу «Таймс» со статьей, которую она читала, перед тем как уснуть. Статья называлась «Выгодное предложение чаеторговца», а подзаголовок гласил: «Амбициозный план расширения „Чая Бертона“».
«Так вот в чем дело», — подумала Фиона. Как обычно, Она купила газету днем, надеясь найти новости о тред-юнионе докеров, а вместо этого увидела статью о Бертоне. Представление о рынке ценных бумаг у нее было самое смутное, но она помнила, что отец говорил об эмиссии[34], которая якобы была одной из причин упорного нежелания Бертона повышать оклады своим рабочим. Фиона знала, что объявление о продаже акций должно было стать звездным часом ее злейшего врага. Действительно, в статье указывалось, что курс распространяемых акций соответствует его ожиданиям. Далее говорилось, что Бертон собирается потратить полученные деньги на обновление своей лондонской фабрики и приобретение собственной плантации в Индии — это позволит ему более эффективно выращивать и фасовать чай. В статье цитировалась его фраза: «Моя цель — через два года значительно понизить стоимость чая для потребителя и одновременно обеспечить высокий процент прибыли для моих акционеров». Однако автор статьи указывал, что пятьдесят один процент от полутора миллионов фунтов, составлявших суммарную стоимость распространяемых акций, а следовательно, и контроль над компанией останется в руках ее нынешнего владельца. Понимание того, что Уильям Бертон процветает, в то время как ее отец и все родные за исключением Сими лежат в сырой земле, ранило Фиону так же больно и глубоко, как нож в кошмаре. Не дочитав статью, девушка бросила газету, взяла гроссбух и с радостью убедилась, что доход от магазина превысил платежи банку и начал приносить прибыль. Это позволяло ей чувствовать себя в безопасности. Но после ночного кошмара заработанная сумма показалась ей смешной мелочью. По сравнению с богатством Бертона это было ничто.
Когда «Британник» оставил Англию за горизонтом, Фиона поклялась отомстить Бертону. «Все это одни слова», — теперь подумала она. Стояла первая неделя мая; она провела в Нью-Йорке уже больше месяца, но по-прежнему не имела представления, как осуществит свою месть. Девушка понимала, что нанести ущерб такому могущественному человеку, как Бертон, можно будет только с помощью очень больших средств, но так и не знала, где их взять. Уилл говорил, что она должна опираться на свои знания. Но беда заключалась в том, что имевшиеся у нее знания для быстрого обогащения не годились. Овсяные хлопья, печенье и яблоки — это не серебро и не нефть. Нужно было найти то, что принесет ей состояние… но что именно?
В гостиную вошел Майкл с чашкой чая.
— На, пей, — сказал он. Этот жест удивил Фиону. Она не привыкла к знакам внимания с его стороны, но приняла чашку с благодарностью. Дядя посидел с ней еще немного, зевая и потирая лицо. Девушка в который раз поразилась его сходству с отцом. В мозгу мелькнуло беглое воспоминание о том, как отец выглядел в ее сне. Он пытался что-то дать ей… Но тут Майкл сказал, что идет спать и советует ей сделать то же самое. Он надеется, что сегодня призрак больше не появится. А если появится, то уйдет так же быстро, как и пришел.
— Не думаю, что мне удастся уснуть, дядя Майкл, — ответила Фиона. Она понимала, что пролежит до утра с открытыми глазами, заново переживая кошмар. Единственное противоядие от страха — это работа. Работа позволяет забыть про все на свете. Девушка потянулась к фартуку, висевшему на спинке стула, и надела его.
— Уже полночь, — сказал Майкл, — Куда тебя несет?
— Вниз. Нужно подготовить магазин к открытию.
— Подожди хотя бы до рассвета. Зачем торчать там одной?
Фиона устало улыбнулась. Одной? С жуткими привидениями и воспоминаниями?
— Одна я не останусь, дядя Майкл, — сказала она. — Компанию мне составит призрак. И все его друзья тоже.
Когда по ночам Никласа Сомса одолевала бессонница, он любил бродить по улицам Манхэттена. После наступления темноты здесь было тихо и спокойно. Чудовище отдыхало. В это время город принадлежал только ему, Нику. Тротуары были пусты. Магазины закрыты. Свет горел лишь в окнах пивных и ресторанов. При желании можно было остановиться и осмотреть что угодно. Людей вокруг почти не было, и никто не сказал бы ни слова, если бы ему вздумалось изучить интересное здание или симпатичный дворик.
Сегодня он прошел порядочное расстояние. От гостиницы на углу Пятой авеню и Двадцать третьей улицы через Вашингтон-сквер до Бликер-стрит. Было уже поздно, за полночь. Наконец почувствовав усталость, Ник решил выйти на Бродвей и поискать кеб.
Сомс Собирался перейти Бликер-стрит и вдруг увидел их. Двух мужчин. Они шли рядом. Не держась за руки, не прикасаясь друг к другу, но все и так было ясно. По тому, как один наклонялся к другому. По общему смеху. Это было знакомо.
Один из них открыл дверь салуна, пропустил другого, и пара исчезла. Ник стоял неподвижно, как фонарный столб. В салун прошли еще двое. А потом один. За ним сразу четверо. Когда Ник набрался смелости перейти улицу, он увидел рядом с дверью табличку с надписью «САЛАЗКИ». Перед ним мелькнула чья-то рука и легла на дверную ручку.
