Эдуард Лимонов - Лимонов против Путина
Порой бесстрастность, нечеловечность президента Путина работает против него, как в случае с подлодкой «Курск». Тогда, вы помните, он остался в горячем Сочи, на берегу южного моря, в то время как даже только по долгу службы президента он должен был пулей, на скоростном самолете вылететь бы к берегам Баренцева моря. И там руководить спасением моряков, хотя бы смелой попыткой спасения. Он должен был немедленно сам встать там в воду на берегу, в сапогах, и гонять спасателей. В резиновых сапогах… Он должен был использовать все предложения, которые поступили от иностранных государств, воспользоваться любой помощью. А когда, спустя столько-то суток, уже ничего нельзя было бы сделать, он должен был бы, измученным, со следами бессонных ночей, встать на фоне этого холодного моря, ставшего могилой ста восемнадцати российским морякам, и сказать в телекамеру: «Граждане страны, русские люди, я сделал все, я больше ничего не мог сделать!» Однако он так не поступил, и мы видели его загорелым и спокойным на берегу южного моря, в рубашке поло. Он проявил себя бесчеловечным в первый раз тогда. Он проявил себя безразличным. А потом последовал его исторический холодный ответ на вопрос американского журналиста Ларри Кинга: «Что случилось с вашей подводной лодкой "Курск"?» «Она утонула», — простенько сообщил президент, с кротким и спокойным выражением лица. Он даже не догадался объявить траур в стране. Еще тогда стало ясно, до какой степени безразличны ему соотечественники. Лицо президента озаряется искренними улыбками, радушием и симпатией, только когда мы видим его встречающимся с большими западными лидерами, с друзьями его: с Бушем, с Берлускони, со Шредером. Тут включается его обаяние. Вопрос: почему он с нами не бывает таким, с российскими гражданами? Он что, считает, что с нами надо строго или, как минимум, бесстрастно?
По большей части мы видим его в телевизоре на фоне старомодной, "а ля царь", мебели Кремля. Он сидит на парчой расшитых кушеточках с резными и загнутыми ножками, на таких же стульях. Обои и занавески, на фоне которых мы его видим, обязательно имеют на себе рисунок двуглавых орлов. С намеком или с красноречивым заявлением: вот царские атрибуты власти президента. Но у нас же республика со времени февральской революции 1917 года! Или я не так понимаю двуглавых орлов? Так как я долго жил во Франции, то помню, что на подобной мебели, на кушеточках с гнутыми ножками, отсидел два президентских срока Франсуа Миттеран. Но королевских лилий и корон там все же не видел я, в Елисейском дворце, по телевизору. Пал Палыч Бородин, реставратор кремлевских палат президента, по-видимому, следовал образцам Елисейского дворца французских президентов, потому что обстановка Белого Дома американского президента менее гнутая, кушеточки там линейнее и проще. Мое мнение: президент страны Россия, где от одной трети до половины населения бедняки, не должен бы показываться в такой дурной обстановке старомодного богатства. Мое мнение, что телевизионные ежедневные встречи Путина с министрами за одним и тем же крошечным столиком, показываемые всей стране, — суть неуклюжая театральная постановка. Что столик этот предназначен изначально был создателями чуть ли не для игры в карты. Никаких доказательств того, что этот стол служит президенту для работы, нет: ни разбросанных бумаг, ни папок или файлов с делами, ни компьютера. Зачем оглуплять население таким пошлым способом? Имитировать работу. Вот он, Путин, деловым монотонным голосом решительного президента (пряча глаза) задает вопросы министру: «Почему не сделано то-то и то-то?» Министр с папочкой, кашлянув, заученно утверждает: «То-то уже сделано, а вот это и то будет сделано через неделю». Гражданин должен быть доволен. Президент трезв, работа идет. Министр кашляет, в папочке дела. А может, старые газеты?
Какой образ правителя, интересно, и очень, мне знать, является идеалом для нашего президента? Ясно, что не трудяга в случайном, разве что не заштопанном пиджаке, у которого папки с делами занимают весь стол, и переселились на кушеточки, и сломали их. Или персональный компьютер которого напрягается всеми мегабайтами и не может вместить всю президентскую документацию. Ясно, что идеал Путина не Ленин, сжигавший свой мозг работой, диктующий трем машинисткам сразу в клубах табачного дыма, испускаемого рабочими и солдатскими депутатами. От Ленина в 1990-91 годах как черт от ладана отшатнулись многие видные члены КПСС, целые батальоны и полки партийных чиновников клали партбилеты — хрясть о стол! С 1990 года отставной подполковник КГБ работал у своего бывшего преподавателя в ЛГУ, у Собчака, как единомышленник, так что не Ленин; Собчак не допустил бы к себе человека с такими идеалами. Понять политический идеал президента можно с помощью его личных эстетических вкусов, более всего проявившихся во время двух его инаугураций. Я уже подробно писал об инаугурациях в главе "Вы, кажется, возомнили себя царем". Он имитирует российское самодержавие, идеологию нашей страны до 1917 года. К самодержавию как к модели и обратился господин президент Российской Федерации. И сознательно, и бессознательно. Более бессознательно, так сказать, зов крови, традиции, ведь у нас каждый участковый держит себя как самодержец, каждый постовой милиционер, крышующий палатки у входа в метро… Я еще вернусь к самодержавию, прошу лишь понять и принять мои наблюдения над правителем России. Это важно.
Приведу цитату из "Нью-Йорк Таймз". Газета докладывает читателю о пресс-конференции президента России. «Даже когда Путин говорил спокойно и даже мягко, его заявления были заметно резки… Во время разговора с кем-либо его тело вело себя как во время поединка. Когда ему задавали вопросы, он часто откидывался к спинке стула, двигая плечами или выравнивая спину, подобно тому, как ведет себя атлет между подходами к поднятию веса… Когда вопрос был задан, он наклонялся вперед, перенося свой вес на предплечья и давая подробные ответы… Его заявления напоминали стиль деятельного микроменеджера». "Вашингтон Пост" характеризовала ту же пресс-конференцию так: «Российский лидер говорил в течение трех часов, разражаясь вспышками гнева и с искаженным гримасами лицом атакуя критиков российской политики».
«Раздраженный, гневный, с гримасами». Никто из иностранных журналистов не увидел президента добрым. Я никогда не видел его добрым. Либо он по натуре своей не может быть добрым, либо он считает, что его должность — президент России — обязывает его держаться злым. Вероятнее всего, он недобр и по натуре своей, и к тому же считает, что царь должен быть строг, гневен. В российской истории народ, заискивая, называл царя «батюшкой», то есть отцом. В самом этом слове «царь-батюшка» какой-то оттенок доброты подразумевается, присутствует, как в хлебном мякише должен содержаться, так народ надеялся на доброту царя. А еще употребляли «царь-государь», чаще всего это обращение встречается в народных лубках о Петре I. Петр I явно не был народу батюшкой, а был злым, усатым, безбородым извергом-отцом. Президент Путин также держится нашим отцом, злым, требовательным, желваки играют, гримасы, спрятанные глаза. Семью поколачивает, улыбки от него не дождешься, подарков не делает. Да еще Петербург не построил, земли отдает. А требует, чтоб все мы и на войну, которую он придумал, с готовностью бежали, и в наших городах свою шкуру террористам подставляли. Вот чечены не хотят в его семье жить, а он их насильно битьем удерживает. Владимир Владимирович, господин Президент, Вы что, твердо верите, что можно заставить Ваших домашних побоями с вами вместе жить? Без любви, побоями? Нет, не верите, я полагаю. Чего же Вы целую страну насилуете Вас терпеть?
Президент России, путая понятия, — слишком много вокруг него двуглавых орлов размножили Пал Палыч Бородин и Баджет Паколли, — считает нас своими подданными, как царь. Но мы не его подданные, а на дворе не XIX век. Мы граждане несвободной страны, да, но мы не подданные злого царя-отца. А он пытается, именно, править нами как злой царь.
Сомнений нет в том, что этот человек, во главе российского государства, заблудился во времени. А с ним и его армия чиновников. И все эти его слуги: прокуроры и жандармы ФСБ, структура его государства — царистская. Лермонтов, вспомним, написал хрестоматийное наше, вспомним:
Россия, нищая Россия,Страна рабов, страна господ,И Вы, мундиры голубые,И ты, послушный им народ…
Так ничего и не изменилось. Все вернулось. Есть все эти «жадною толпой стоящие у трона / Свободы, гения и славы палачи». Все на месте. Можно перекличку устроить.
В "мундирах голубых" у нас ходит прокуратура. Вот они, эти стражи законности, кто между 150 и 200 килограммами весит: Устинов, Колесников; кто тонкий как глист как все заместители генеральные, Колмогоров, Бирюков, Шепель и другие, уходящие вдаль — прокурорский корпус, один прокурор страннее и больнее другого. Устинов (Генеральный прокурор, главный надзиратель за соблюдением законности, предложивший недавно брать в заложники родственников предполагаемых террористов), и его команда. Все отвечают: «Есть! Тут мы! Служить готовы!»
