Захар Прилепин - Десятка
Так обычно мы беседовали в рюмочной «Второе дыхание». Как жить в Москве, чем заняться, если уволят, как прокормиться, не представляли. Иногда то я, то Володя приносили с собой журнал «Вакансии» и листали его, читали объявления, выбирали, а в итоге неизменно приходили к выводу, что все эти вакансии не для нас. Всем нужны специалисты (от управляющих предприятиями до сантехников), с опытом работы, желательно до тридцати пяти лет…
Постепенно почти шутливые, по-пьяни брошенные слова о самоубийстве стали превращаться в довольно-таки реальный план, и мы с увлечением отстаивали преимущества каждый своего метода. Нам казалось, что это на самом деле единственный выход и даже необходимость: проглотить шесть таблеток ноотропила или забраться куда-нибудь в глубь Лосиноостровского парка, привязать на надежный сук петлю (я уже научился завязывать на галстуке этот специальный узел) и сунуть в нее голову. Несколько секунд потрепыхаться, а дальше — блаженная пустота.
«Суици-ыд, — вспоминалась песня, — пусть будет легко-о!»
И фигня это все — жены, дети. Женам нужна уже только наша зарплата, которой им всегда не хватает (то одно, то другое, и все как бы исключительно на детей), а дети… Лет до пяти, хоть и плачущие, капризничающие, но они действительно родные и дорогие существа, их приятно тискать, целовать, можно часами любоваться ими, а теперь, когда им уже по семь-двенадцать — чужие какие-то. И дальше, по всем приметам, чужесть эта будет только сильнее.
Родителей жалко, если я с собой что-то сделаю. Но, с другой стороны, — когда мне было лет четырнадцать и они в очередной раз и как-то особенно агрессивно на меня набросились с упреками, что я ничего не делаю по дому, плохо учусь, с ними общаюсь через губу, я ответил: «А я не просил, чтобы рождали. Зачем вы меня родили? Я не просил». Они тут же замолчали, и с тех пор больше меня не упрекали, а если им что-то от меня нужно было, просили как об одолжении. И те полудетские слова я готов был повторить им и сейчас: «Я не просил»… Действительно, зачем родили? Чтобы мучился?
Вообще, — это особенно отчетливо, остро осознавалось в душной нечистой рюмочной, — все получилось неправильно, плохо. Как-то катилась, катилась жизнь незаметно и вроде бы сама собой, как камень по пологому склону, и вот забуксовала. А чтобы подтолкнуть ее, сил нет. Да и зачем, в сущности, толкать, куда? К старости, немощи, маразму, пенсии, на которую ни фига не купишь…
Нет, все-таки, наверное, лучше уйти теперь. А что? Ничего исключительного. В мире ежедневно кончают с собой по нескольку десятков людей. В месяц — тысячи, в год — десятки, а может, и сотни тысяч. Значит, это действительно выход, и природа вложила в нас такую функцию. По существу, никому я ничего здесь уже не обязан…
— Да и я тоже, — поддерживал Владимир, полысевший, порыхлевший по сравнению со студенческими годами, — я тоже никому не обязан. Пусть расхлебывают, если хотят, а я — не хочу. Я не животное, за существованье бороться. И мне ничто не интересно… Когда-то думал, что секс — главное. Так, наверно, и есть, то есть — должно быть. Но что-то совсем он вялый какой-то стал, и после него чувство такое, что лучше б и не было.
— Ты секс с женой имеешь в виду?
— Ну да.
— У меня со своей так же… Любовниц для этого заводят.
Володя вздохнул:
— Для любовниц деньги нужны. А главное — энергия. А тут — утром на работу, вечером с работы. Теперь вот времени полно, зато денег… Да и какой смысл вообще?.. Нет, куплю ноотропила и — на хрен.
— А я в Лосиноостровский парк с веревкой.
— М-да, Ромка… Ну, давай накатим по глотку.
Посетителей «Второго дыхания» мы особо не разглядывали, правда, любой в тесном зальчике волей-неволей попадал в поле зрения. Да и кто там мог быть интересный… В основном тихие, измученные алкоголем полубомжи, медленно, через силу, казалось, набиравшиеся дешевой водкой; они даже в компании почти не разговаривали, пили, словно противное, но необходимое лекарство, пережидали минут пятнадцать, а потом, насчитав на следующие пятьдесят граммов, подбредали к стойке… Заходили и быстро проглатывали водку вполне благообразные мужички — бытовые алкоголики… Иногда в рюмочную спускались пацаны-музыканты с гитарами в чехлах, шумно, со спорами брали водку или пиво, закуску, устраивались в углу и начинали галдеть, ржать, толкать друг друга; очень они раздражали нас своей жизнерадостностью… Бывало, на лесенке появлялись симпатичные, совсем молодые девушки, но тут же, поняв, куда попали, вскрикивали: «Ф-фу!» — и выбегали.
Пару раз мы видели там похожих на нас — неплохо одетых, еще не старых. Тихо, но горячо они что-то говорили друг другу, в чем-то убеждали. Судя по всему, у них были те же проблемы, что и у нас, и они пытались найти пути их преодоления. Хотелось подойти и все им объяснить. Убедить, что нет выхода — только веревка и ноотропил…
Однажды наше внимание привлек высокий, метра два, мужчина. Грузноватый, одетый в черное, в кожаной, не смотря на жару, куртке, волосы ниже плеч, хотя такая прическа совсем не шла ему. Какой-то нелепый он был, как нынешний Оззи Осборн. И особенно странно он передвигался — на прямых ногах, шаркая, но не старчески, а точно робот из фильма «Гостья из будущего». И шеей не двигал, а поворачивал голову вместе со всем туловищем.
Еще когда он спускался по небольшой, но крутой лестнице в зал, и я, и Владимир на него посмотрели, а потом невольно, отвлекаясь от разговора, следили за ним.
Мужчина прошаркал к бару, заказал стаканчик водки и два бутерброда с колбасой. Голос у него был обычный — мягкий, типично московский тенорок, — и от этого я успокоился: в первый момент, когда увидел его, уже прилично подпивший, решил, что это некто оттуда, куда мы с Володей все собираемся, но никак не отправляемся. Вот устал слушать и пришел помочь. Стало жутко.
Но голос стер эту жуть, я продолжил излагать Володе свою мысль:
— Знаешь, я в последнее время много читаю. Что еще делать… Оказывается, вся литература, философия, вообще культура доказывают одно: жизнь это цепь страданий. Одно страдание сменяет другое, и так бесконечно, до полного добивания человека. И в итоге человек ждет не дождется, когда же придет смерть-избавление. Понимаешь? Ему уже невыносимо становится, ничего не мило совершенно. А?
— Ну да, — кивнул Владимир. — И что?
— Что?! А смысл страданий какой? Смысл, а?
— Да никакого, наверно.
— Вот и я про то же. Для самоукрепления, чтоб силы жить были, выдумывают тот свет, царство небесное, прочую лабуду, а на самом деле…
— Ты прав. — Владимир протянул для чоканья свой стаканчик. — Давай.
Мы выпили теплой, горькой водки. Я шумно выдохнул, помотал головой, обвел взглядом зальчик «Второго дыхания». «Вот она, наша могила». И сказал вслух:
— По большому счету, Вов, мы свою миссию исполнили — в армии послужили, произвели по два гражданина России, так или иначе их обеспечили… Ты кредит за квартиру успел выплатить? — Володя кивнул. — И я тоже… В целом — оправдали свое пребывание. А остальное… Я не хочу больше мучиться, не хочу бегать и искать… Меня завтра выкинут из агентства, и куда проситься?
— Да никуда. Только в крестьяне.
— Туда — нет! Лучше в петлю. В Лосиноостровский парк, на ближайший сук…
Наши разговоры шли по кругу. Мы встречались три-четыре раза в неделю (почти каждый рабочий день) и говорили об одном и том же. Но это, как ни странно, не надоедало.
— Я устал. Я не вынесу, если меня попрут на улицу, — бубнил Владимир слезливо.
— И я! Я тоже… Куда мне? — отвечал я. — Пять лет учился на специалиста по рекламе, пятнадцать лет отработал, и хорошо отработал. Устраивал. И что? Одна дорога — на сук. Суици-ыд, — тихо запел-зарычал, — пусть будет легко-о!
— Да давай отравимся, — в который раз заспорил Володя. — Шесть таблеток всего. И там. А вешаться… Обмочишься, язык вылезет синий. Еще и столько всего обдумать успеешь, пока удушение длиться будет. Я тут в интернете просматривал свидетельства выживших. Страшно. Зачем тебе?..
— А я хочу, чтоб страшно, — упрямился я. — Хочу подумать. Я ни разу в жизни ни о чем всерьез не подумал. Жил и жил. Школу закончил, в институт поступил. Случайно почти. Прочитал где-то, что за рекламой будущее — и решил. И — дальше по инерции, по общему плану. Женился, даже не думая. Хорошая девушка, небедная, неистеричка, и… Тогда была неистеричка… Работал. Хорошо, считаю, работал, но ведь не думал. Не думал всерьез.
— Думать — вредно, — парировал Володя.
— За пять сек до черноты — полезно… Нет, не знаю, как ты, а я вешаюсь. Вот тебе клык: только меня официально увольняют в агентстве, беру веревку и еду в Лосиноостровский…
— А я глотаю колеса. Сегодня же куплю упаковку!
И мы подняли пластиковые стаканчики, чтобы закрепить свои обещания водкой.
— В тайгу вас надо с зажигалкой и перочинным ножиком, — раздалось от соседнего столика.
