Наталия Костина - Только ты
– Маргарита Пална, а давайте Лысенко прямо сейчас позовем и еще раз вместе все обсудим? – хитроумно предложила Катя.
* * *– Нет, Рит, это дело неподъемное для нас троих, – задумчиво сказал майор. – Сама посуди: улики собрать нужно? Нужно. Наружка понадобиться может? Очень вероятно. А где мы ее возьмем? В бюро добрых услуг? И потом – он же далеко не дурак, все ходы-выходы лучше нас с тобой знает… Если что-то будет сделано несанкционированно, он как пить дать вывернется. И потом – дело ж закрыто! Его небось уже и в архив сдали!
– Дело я в нужный момент затребую, – пообещала Сорокина. – И открою снова. По вновь выявившимся обстоятельствам!
– Каким обстоятельствам? – осторожно спросил Лысенко.
Если честно, ему очень не хотелось ввязываться во все это. Пойти на поводу у Ритки Сорокиной – значило похерить всю текущую работу и потихоньку, тайком ото всех, заниматься сомнительной самодеятельностью – из-за которой, конечно, с работы не вылетишь, но неприятностей нажить можно. И потом: у него теперь Кирка! Он не может торчать на службе сутками напролет – ему ребенка воспитывать надо! Иначе какая от него будет польза?
Может быть, отговорить Ритку от всей этой нелегальщины, пока не поздно? Нет, вот этого он как раз сделать не сможет… и не потому, что если Ритка упрется, то ее и краном не сдвинешь, – просто если она права, то настоящий маньяк, человек с опытом преступника и больной психикой, до сих пор находится на свободе. И если ему весь этот кошмар – одиннадцать убитых женщин – сойдет с рук, он будет и дальше безнаказанно делать такие вещи. Не сейчас – так через год, два, три, пять… И эта мина с часовым механизмом будет тикать себе и тикать… пока не рванет в каком-нибудь новом месте. А у него – малышка и женщина, которые ему дороги. Слишком дороги, чтобы хоть на минуту представить, что их путь и дорога этого человека могут где-то случайно пересечься…
– Кое-какие улики у нас уже есть, – веско проговорила следователь. – Но, как всегда, если руководству выгодно все спихнуть с рук, то одно идет в ход, а другого как будто и не существует!
Игорь вздохнул. Практика была известная. Одно замалчивалось, а другое, более выигрышное или понятное, либо вообще за уши притянутое, но надежное, подписанное десятком непонятно откуда взявшихся свидетелей, выплывало на первый план. И неважно было, что свидетели больше придумали, чем увидели, или что нужные сведения им подсказали и показали, ткнули пальцем в конкретного человека, – все это тут же, без сомнений и излишних реверансов протоколировалось и считалось таким же надежным и незыблемым, как и весь Уголовный кодекс. Кроме того, ни для кого давно не было секретом, что часто и густо свидетельские показания, или даже признания в совершенных преступлениях выбиваются из людей силой. Он сам слишком хорошо знает систему, причем знает ее изнутри. Потому-то Зозуля, так кстати подвернувшийся в деле маньяка, для системы беспроигрышный вариант, просто суперприз. И на него повесят не только эти одиннадцать убийств с розами, но и все висяки по городу… лет этак за пятнадцать. То есть и за те годы, когда этот злосчастный сержант с портфельчиком в начальную школу ходил. Кто и что будет сопоставлять, если подвернулся такой случай?! Да еще будут сожалеть о том, что нельзя будет присобачить до кучи и глухари, образовавшиеся после его смерти! Объективным и беспристрастным в их деле мог быть разве что компьютер… а люди всегда предвзяты и замечают только то, что им нужно. Выгодно. Подходит. То, что хочется. А остальное – с глаз долой, из сердца вон!
– Лады, – кивнул он. – Я подписываюсь на эту твою авантюру. Жаль, Колька уехал… он бы помог. Давай еще раз, Рит… все по порядку.
Они просидели втроем до самой ночи. Обсуждали, спорили, обдумывали каждый шаг, каждое действие, пока у Сорокиной на столе не взорвался бешеной трелью телефон.
– Прокуратура! – гаркнула она в трубку, но тут же лицо ее смягчилось: – С тренировки? Голодный? – ворковала следователь. – А уроки сделал? Что значит – есть нечего? А котлетки? Как кончились?! Папу мне дай!
Пока следователь проводила дознание, по какой причине и когда закончились котлеты, Игорь пихнул подругу локтем:
– Кирку мою посмотреть хочешь?
Девчушка и впрямь была очаровательная и, что самое смешное, очень походила на Лысенко. Такой же острый любопытный носик, голубые глаза… И светлые лысенковские волосы, и его же манера хитро щуриться. Катя хотела было сказать, что девчушка – просто копия он, но потом передумала. Игореша тут же раздулся бы, совсем как его любимые индюки, и тогда с ним вообще никакого сладу не стало бы – о своей драгоценной Кирке он мог говорить с утра до вечера, безо всякого перерыва.
– Это мы с ней уток на пруду кормим… Это на пони катаемся… Это она и Васька: она его прям дрессирует! Он что хочешь от нее терпит! Хороший кадр, да? У меня мобильник не зеркалка, конечно, но ничего снимает… Это я и Лилька, а Кирки не видно – она как раз за сиденьем спряталась, хотела выпрыгнуть и нас напугать! Колька снимал… А это она ему на руки влезла – а он прям растаял! Я тут на диск перекачал – хотел по дороге распечатать, а мастерская, в которой я раньше фотки делал, закрылась! Хотел Лильке на Новый год сюрприз преподнести – альбом с Киркиными портретами во всех видах – а тут такой облом! Придется новую искать.
– Давай я тебе распечатаю. Я завтра у Наташки буду, у нее такой принтер есть… сразу на фотобумаге печатает. Думаю, она не откажет.
– О, давай! – Лысенко обрадовался и вынул из сумки диск. – Только ты смотри осторожно… не поцарапай!
– Они там все котлеты сожрали! – отдуваясь, как после забега, сообщила Сорокина. – Всю кастрюлю! Говорят, их там мало было! Чушь собачья – я все рассчитываю на неделю! Точно, или к моему дружки на пиво заходили, или Сенька с хлебом потаскал! Вместо того чтобы супа нагреть и поесть горячего, приноровился котлеты на хлеб и всухомятку! А теперь что делать?
– Сосисок можно купить, – посоветовала Катя.
– Нет в них ничего живого, в сосисках этих, – сварливо отчеканила следователь. – Вот пусть теперь чего хотят, то и делают! Что я – двужильная на всех пахать? И дома, и на работе…
«И после работы, по собственному почину», – хотел было добавить Игорь, но смолчал. Во-первых, потому что уже пообещал Ритке помочь, а во-вторых… просто это было нужно сделать. Нужно, и все.
* * *Нестыковок было море, но она решила начать с самых главных. А именно: какая машина приехала за Зозулей, после чего он как в воду канул? Сначала и она сама, постоянно просматривавшая материалы, добавлявшиеся в дело, да и Сорокина тоже не обратили на это сообщение особого внимания. Рита даже в протокол это не занесла – как не заслуживающую внимания мелочь. Однако потом, когда они вдвоем в который уже раз слушали записанную на диктофон беседу, Катя обратила внимание на этот, казалось бы, незначительный факт, ранее соотнесенный с совсем другим событием. Но теперь это была зацепка, и, возможно, именно она приведет их куда нужно. Хотя все равно дело было, как выразился Лысенко, «ну просто очень стрёмным». Да, то, во что они впутались, повернуться могло как угодно. Однако обратного пути уже не было. И для того, чтобы доказать, что они ввязались во все это не напрасно, им нужны были факты, а не догадки и домыслы. Те самые факты, которые называются «неопровержимыми уликами».
Погода была мерзкой: хмуро, пасмурно, с неба сыпало моросью, а ветер дул так, что она даже капюшон натянула поверх шапки. Однако, несмотря на поднятый капюшон, тут же перекрывший весь боковой обзор, Катя уловила очень неприятный момент: за ней следили. Слежка была непрофессиональной: не оборачиваясь и не предпринимая никаких специальных уловок, она давно приметила коренастую женскую фигуру, которая упрямо и прямолинейно таскалась за ней по пятам. Выходило, что не они одни решили заняться сверхурочной работой – и за ними тоже наблюдают? Причем наблюдают непрофессионально – но зачем? Нервы потрепать? Напугать? Чтобы они бросили эту, как выразился Игореша, самодеятельность? Или это относится совсем к другому делу, а не к тому, что так упорно старается дожать Сорокина?
Особо разбираться было некогда, но приводить хвост за собой к свидетельнице было нельзя ну просто категорически. Поэтому Катя нырнула в одну из подворотен, которую знала с незапамятных времен, и быстро вошла в подъезд, из которого был выход на другую улицу – но не прямой, а через лестничную площадку между этажами. Хитрый выход, одним словом. Даже войдя в нужное парадное, сразу его не заметишь. А потом, если и поймешь, куда ведет с лестничной площадки какой-то странный дополнительный пролет, – объект преследования уже до метро доскакал, сел в поезд и был таков!
– Когда это было, число помните? – чуть не с порога стала она допытываться у свидетельницы, тетки лет шестидесяти, любительницы собирать сплетни и подслушивать под чужими дверьми. Хотя сейчас такое нездоровое любопытство свидетельницы было только им на руку: и вопросов наводящих задавать было не нужно – одинокая, страдающая от недостатка общения тетёха сама тарахтела без остановки.
