Стивен Фрай - Теннисные мячики небес
Сопровождающая снимок статья сообщала немногое. Говорилось лишь, что условия в лечебнице были «средневековые» и что имеются свидетельства о физических и сексуальных злоупотреблениях. Ничего такого, что заслуживало бы первой страницы. Если все это стряслось в Англии, Оливер еще понял бы, почему такое сообщение попало в английскую газету, но чего ради докучать лондонцам рутинной ерундой подобного рода? Сексуальные злоупотребления, вот в чем дело, решил он. Эти слова позволят продать по всей стране миллионы экземпляров. Законопослушные граждане любят почитать о них за завтраком или в поезде. И поцокать в ужасе языком, между тем как в сокровенных глубинах их начинают шевелиться самые потаенные, самые темные фантазии.
– Простите, что заставил ждать. Надеюсь, вам здесь удобно. Я вижу, вы плакали, вот возьмите мой носовой платок.
– Саймон? – Оливер вытаращил глаза. Коттер был без очков. И волосы выкрасил в соломенный цвет. Хотя нет, избавился от краски. Светлые волосы его пронизывала седина.
– Саймон? – переспросил Нед. – Не знаю такого. Приглядитесь получше.
Оливер пригляделся и понял, что смотрит в голубые глаза Неда Маддстоуна.
– Холодильник не в точности тот же, – заметил он наконец.
– Да, – сокрушенно признал Нед. – Но ничего более близкого я раздобыть не сумел. Думал, это поможет вам почувствовать себя как дома.
– О да, помогло, даже очень. – Держался Оливер замечательно. – А вам немало пришлось повозиться.
Нед обвел кухню взглядом.
– Спасибо. Я всегда говорил, что хороший дизайн – это искусство изъятия, а не прибавления. Вы, полагаю, заметили, что, помимо холодильника, здесь нет других предметов обстановки, – причину этого вы вскоре узнаете. В общем-то этот старый дом особых изменений не претерпел. А, ну да, есть еще «Ага». Все та же, давняя. Да, «Ага», подумать только! Что бы мы без нее делали?
– Я, собственно, не о том. Я имел в виду Эшли Барсон-Гарленда, а теперь еще и беднягу Гордона Фендемана. Мне следовало бы догадаться, какая между ними связь.
– Люди то и дело повторяют мне эти слова. Но не вините себя, дело-то давнее. Только, знаете, не стоит говорить «бедняга Гордон Фендеман». Он теперь счастлив. Отбыл в лучший мир.
– А вы прямо ангел отмщения, не так ли?
– Стараюсь, Оливер, стараюсь, как могу. Как вы скоро обнаружите.
– Значит, из «адской лечебницы в Швеции» вы все же сбежали? – Оливер подбородком указал на газету.
– А, я так и думал, что это вас позабавит. На самом деле все это глупости, номер отпечатан специально для вашего развлечения. Вам будет приятно узнать, что милейший доктор Малло все еще на месте. Только теперь он работает на меня. У меня имеются кое-какие документы, которые он предпочел оставить известными только нам двоим. Как вы знаете, человек он весьма разумный. Любит называть себя рационалистом. Напыщенно, но довольно трогательно.
– Вам совершенно необходимо читать мне лекцию? Если в этом и состоит мое наказание, могу сообщить вам, что я замечательно умею отключаться.
– Мой добрый старый друг, неужели я читал вам лекцию? Как некрасиво с моей стороны. Позвольте предложить вам стакан молока. Нет? Тогда выпью я. Вы совершенно уверены? Ну ладно. Густое, свежее. Не пастеризованное и обезжиренное, как в прошлый раз. В конце концов, всякая аутентичность имеет пределы.
Оливер лихорадочно думал. С пластиковыми браслетами на запястьях ему не справиться. Он уже понял, кто вел машину, – сержант Флойд из отдела по борьбе с наркотиками, которого он подкупил когда-то, чтобы тот помалкивал об аресте Неда. Кто такие двое других, он все еще не имел представления, однако одна малоприятная идея на этот счет у него имелась.
– И как же вам удалось сбежать? Должен признаться, вы не произвели на меня впечатления человека, способного на это.
Нед присел за стол напротив Оливера.
– Думаю, вы знакомы с Бэйбом. Вы ведь состояли в команде, которая пыталась выбить из него сведения, когда обнаружилась пропажа денег.
– Стало быть, это мистер Память сложил для вас кусочки разрезной картинки? Ваших ограниченных способностей на это, полагаю, не хватило бы.
– Теперь его способности перешли ко мне.
– Ой, не думаю, старый вы шарлатан. Бэйб был человеком особенным.
– Что ж, – ответил Нед, не позволяя себе впасть в раздражение. – Хотя бы на этот счет мы с вами придерживаемся единого мнения. Знаете, он помнил даже вашу мать. И это после того, как один только раз увидел ее имя в деле. Дату рождения, все.
– Должно быть, он здорово обрадовался, когда в его руки попал чистый холст, – сказал Оливер. – Туповатый юнец, жадно рвущийся к знаниям. Он научил вас всем этим языкам. Напичкал азами философии и математики. Да и побег ваш, готов поспорить, тоже устроил он. Сами вы с этим не справились бы. Кишка тонка. И что же, мне следует ожидать, что он того и гляди войдет в эту дверь? «Ага, изнеженный азиатский нефрит, вот сегодня я выпил бы!» Что-то в этом роде? Мой прежний начальник любил его изображать.
– Бэйб мертв. Да, побег подготовил он. Да, он учил меня. Да, я был туповат. Но вы же не ожидали, что я куплюсь на столь очевидную уловку.
– Ну еще бы, наш герой выше этого, не так ли? Растратил страсти все. И кто же вы теперь? Немезида? Молот Господень? Ледяная Рука Судьбы?
– Да что-то в этом роде, – ответил Нед. – У вас будет куча времени, чтобы решить, что я собой представляю. Вы сможете также поразмыслить над тем, что собой представляете вы. Впереди у вас годы и годы. К тому же рядом с вами будут Мартин, Пауль, Рольф, добрый доктор Малло, они помогут вам прийти к решению. Наилучший из возможных уход. Больше, боюсь, вы никого не увидите. Персонал невелик, но, поскольку вы будете единственным пациентом, я уверен, вам не покажется, что обслуживают вас плохо.
– Да что вы…
– Вот путешествие может оказаться болезненным. Впрочем, не более болезненным, чем мое. Мой водитель, Джон, парочка его друзей, братьев Дрейпер, и бывший суперинтендант Флойд отвезут вас за море. Джон, водитель, – вы его знали как мистера Гейна, он немного растолстел, но присущего ему обаяния не утратил – выломает вам плечо, будет довольно больно. А поскольку это дурно скажется на плавности вашей походки, Рольф сломает и второе.
– Вы сумасшедший.
– Если я сумасшедший, то и вы тоже. С вами не произойдет ничего такого, что не происходило со мной. Но вы человек взрослый. А я был испуганным ребенком.
– Моя семья! У меня есть семья. Вы сидели за одним столом с моими детьми!
– И у меня была семья, Оливер. И у Фендеманов. Когда вы попросили меня надиктовать на магнитофон имя Питера Фендемана, вы думали о семье Порции?
– Но с ее отцом все в порядке. Его выпустили через неделю. При аресте спецназ вел себя немного грубо, однако вскоре его освободили. Он и сейчас жив, не так ли? Он счастлив. И подумайте… – Оливер уже цеплялся за соломинку, – подумайте, почему он назвал дочь Порцией? Помните Порцию из «Венецианского купца»? «Не действует по принужденью милость; как теплый дождь она спадает с неба на землю и вдвойне благословенна: тем, кто дает и кто берет ее». [85]
– Нет, это просто замечательно, что вы вспомнили о шекспировской Порции! Счастливое совпадение – я как раз собирался сказать еще об одной возможности, которая будет вам предоставлена, если вы действительно не хотите остаться до конца ваших дней гостем доктора Малло.
– Да? И что же? Что это?
– У Шекспира – на случай, если вы запамятовали, – есть две Порции. Одна, как вы только что совершенно справедливо отметили, в «Венецианском купце». Но вы забыли упомянуть о другой. О Порции из «Юлия Цезаря».
У Оливера кружилась голова.
– Не понимаю.
– Она, если помните, предпочла покончить с собой, проглотив горящие угли. В детстве это всегда вызывало у меня острый интерес. Как это возможно? Так вот, эта плита, «Ага», старой конструкции. Работает на твердом топливе. Боюсь, других средств, позволяющих лишить себя жизни, в этой комнате не имеется. Я все основательно проверил, а мне ведь известно, как меблируют комнаты, чтобы предотвратить самоубийство. Пол и стены обиты резиной, ничего металлического, каменного или деревянного здесь нет. Вы можете, конечно, побиться головой об холодильник, но сомневаюсь, что это убьет вас, зато соглашение наше аннулирует наверняка. Решайте сами. Пластмасса ваших наручников отличнейшим образом расплавится, если их приложить к печи. Мучительно, сколько я себе представляю, зато действенно. Вы просто поднимаете крышку печи и угощаетесь. В общем и целом, Оливер, решать вам. Наглотаться, подобно Порции, горящих углей или провести остаток дней в сумасшедшем доме. На то, чтобы принять решение, вам отводится десять минут.
– Вы безумец!
– Да, вы все время это твердите. Не понимаю, что можно изменить, повторяя одно и то же. Если это неправда, вам вряд ли стоит ожидать, что оскорбление меня поколеблет. Если же правда, тогда, полагаю, обращаться ко мне с мольбами и вовсе бессмыслен-то. Так или этак, Господь все едино милостив, а больше и говорить не о чем. Девять минут сорок пять секунд.
