Василина Орлова - Квартет
Прибывшие из солнечных краев рабочие налаживаются чинить асфальт, а через дорогу, на засугробленном бульваре, русские женщины, одетые в телогрейки и оранжевые жилеты, колют намерзший на камнях лед, сгребают лопатами груды посеревшего, ноздреватого снега, ворочают окаменевшие пласты. Одна из них совсем молода, волосы растрепались из-под косынки, она не убирает пряди, напротив, локтем откидывает косынку назад, раскраснелась, вспотела. Другая старше, в вязаных толстых рейтузах с незамысловатым зубчатым орнаментом. Каждое движение делает надсаживаясь. И новая гора заледенелого снега переворачивается и летит на обочину дороги.
Вхожу в келейку для собраний, здесь уже все мои коллеги. Лишь нынче, кстати, заметила мелкую надпись на двери: «Только для сотрудников. Остальным по специальному благословению отца Нафанаила». И еще: «Здесь не справочная, не кофейня и не место для разговоров».
Комнатка небольшая, но и не очень маленькая. Основную часть ее, кажется, занимает книжный шкаф: Симфония на Ветхий и Новый Завет, Библия, Четьи-Минеи, Синаксарь, Псалтирь и молитвословы, письма святых отцов, творения св. Игнатия Брянчанинова, труды Феофана Затворника, «Точное изложение Православной веры» Иоанна Дамаскина, «Жизнь по добротолюбию» и другие книги. По правую сторону в углу под потолком — икона Спаса Вседержителя, по левую — Владимирской Божией Матери.
— Совершая добрые дела, мы должны не гордиться, а бояться. Ведь Господь строже нас спросит на том свете.
— Верно, но тебя послушать — так лучше, может быть, и вовсе не делать добрых дел?
— Тех дел, что ты в гордыне своей считаешь добрыми, может, и не стоит совершать. Но вообще добрых дел нельзя не делать, ведь это потребность души. Просто приятно сказать правду или помочь кому. От этого — чувство полноты. Но оно рассыпается, если начать опрокидывать дело — рассказывать о нем или гордиться им. Так ты не делаешь доброе дело, а только причиняешь ущерб своей душе.
Отец Иоанн, веб-мастер, явно имеет все наклонности к проповеднической работе. На подоконнике разлапистая фиалка в импровизированном горшке — разрезанной пластиковой бутыли. На столе — сухой букет: спелые пшеничные колосья. Беру один осторожно, вышелушиваю зернышко. Алексей берет с дивана фотоаппарат «Никон», щелкает меня пару раз.
— Ты б хоть предупредил, я бы, может, причесалась.
— Ничего. Ты уже причесалась.
Здесь не очень-то прибрано на столе, как и в прошлый раз и, видимо, все время. Мы обсуждаем, что ставить сегодня на сайт.
— Бывает, — говорит Надежда, — имя более величественное, чем его носитель. И оно как-то так наобум, наизнанку выковеркивается. До своего имени надо еще дорасти.
Я иду в нашу келью, Надежда допивает кофе и скоро присоединяется. Третье место пустует.
— Ездили ребята в больницу к Косте, — начинает она. — Причастили его, всё. Лежит в общей палате. Человек восемь, не все ходячие, некоторые курят прямо там. Два дня лежит, даже гипс еще не наложили. Так попал — под выходные, видимо. Надо бы в отдельную палату его переместить. Заплатим, так, может, и положат. А то Алексей говорит, столько мата я в последний раз в армии только слышал. Зачем ему это? Посмиряться — оно, конечно, полезно, но хватит уже смиряться — ему достаточно, он уже, наверное, все понял. Хватит. Надо теребить ребят, надо деньги собрать. Кто знает, зачем ему все это. Может, он колебался, принять ли монашество, а теперь посмотрит, какая она есть, жизнь мирская, в той палате, и примет. А то здесь работаешь и уже забываешь, как оно там вообще-то снаружи, — здесь благодать такая, благость.
Она выпалила все — видно, намолчалась, и поделилась теперь, и снова нырнула в свои новости, пошла просеивать сайты, перебирать порталы, замолчала.
Вошел Алексей:
— Прочитал я статью Антона. А он сам вообще-то воцерковленный?
— А что, не поставишь статью, если — нет?
— Да я так спросил, — немного смутился Алексей. — Так, подумал, интересно. Видно, что он многое знает-то.
— Ну, он мне раз сказал, что у него дед был священник.
— Ага, и поэтому в храм ему ходить не обязательно. У него проездной вроде? На все виды транспорта. Единый…
И словно специально, в продолжение беседы, материал для правки: один монах беседует с другим, французом, бывшим униатом, который не то чтобы «принял» — стал исповедовать православие.
«— Но вы же попали в самую, можно сказать, дыру. Из Франции — невесть куда, в хиреющую деревеньку на пятнадцать дворов.
— Ну, это полезно для монаха.
— Непролазная грязь, насекомые.
— Это все полезно для монаха. Учит смирению. Да и понравились мне здесь люди — чистые, открытые душой. Представьте, вот Господь приглашает всех на гору Фавор, чтобы увидеть преображение. И в кассе раздают бесплатные билеты. На автобус. А есть особый билет, но его нельзя купить — за него просто надо платить. И идти при этом пешком на высокую гору, и каждые сто метров еще и еще платить, чтобы иметь возможность идти дальше».
Купила магазинного печенья. Рулетики — практически вечные. Срок хранения — май. Все равно как «навсегда». Не дотянут по-любому. Пьем с Надеждой чай. Она говорит:
— Иной раз смотрю на какого-нибудь бомжа и думаю, насколько человек сильнее меня — ведь я бы ни за что не вынесла такой жизни. А ему дано это испытание. Значит, он может перенести. Он ведь в любой момент может покаяться. Господь не дает больше, чем человек может вынести, но — по силам ему, по самому краю, всклень.
Глава 8
Как-нибудь
Катька Хохлома позвонила. Некогда вечная моя подружка. Выпавшая из поля зрения года четыре назад. Неужели всего четыре? То есть неужели уже целых четыре года прошло?
— Знаешь новость? Про Вальку. Слушай! Она живет теперь с другим.
— Да сама-то ты как?
— Я? Устроилась вот на работу. Редактором одного глянцевого журнала. Журнал о красивой жизни, предметах роскоши, редких видах спорта, экзотическом отдыхе и все такое. А ты что, где?
— Да — редактором. На сайте.
— На каком?
— Ну, на православном.
— Ой, да что ты! Как интересно. И как они?
— Что — как?
— Относятся к тебе как?
— Да нормально, хорошо относятся.
— Ну, я в том смысле, что ты же ведь молодая женщина. Они боятся же их.
— Кто?
— Ну — они.
C чего взяла? И кто — они?
Мы встретились с ней вечером, в сияющей целлофановым блеском кофейне. Пили кофе, ели хрустящие сэндвичи. Модные разноцветные лампочки сидели в глазах, как иголки. Хорошо, что не постный день, отметила я про себя, — мне бы точно не удержаться.
Катька Хохлома изменилась несильно. Тот же ворох бус на шее — этакий индеец, вышедший на тропу войны. И настроена соответственно — решительно и грозно.
— Первым делом разгоню прежних сотрудников — нечего бездельничать в моем журнале!
Узнаю Катьку. Ох и достанется от нее ни в чем не повинной редакции. Со всех сдерет скальпы.
— Ну и чего ты — там, в монастыре-то?
— А что?
— Ой, а я тебе не рассказывала, как к Ивану Лаптину на семинар ездила?
— Что за семинар?
— По просветлению.
— Катя, — сказала я, понимая, что лучше бы помалкивать. — Это может быть опасно.
— Да у меня вообще там истерика один раз была! — воскликнула Хохломская, округлив глаза, и быстро прибавила: — Дурное выходит.
— Ой, смотри. Запудрят тебе мозги.
— Мне? Да ты что! Как мне можно запудрить мозги? У меня и мозгов-то нет.
Еще Катя говорила — она хочет «пойти пожить в монастырь». Любого ли туда принимают? Ну, отвечала я, не знаю, надо, наверное, посоветоваться с батюшкой, а вообще, кажется, да.
— Только не в Москве, конечно. Лучше где-нибудь на природе, — промурлыкала она, стуча лакированными ногтями по столу.
— На одном из Сейшельских островов, — в тон сказала я.
— Придется, конечно, рано вставать.
— Работать, ходить на службы, читать молитвы.
— Молитвы? Что, обязательно? Ну ладно, в принципе, я все могу делать.
— Исполнять все, что тебе скажут.
— Так уж и все! А если абсурдное что-нибудь?
— И еще придется отказаться от косметики.
— Разумеется.
— Вызывающей одежды.
— А мне рясу выдадут?
— Маникюра.
— Почему?
— Ну Катя!
— Ах, Мариш. Да ведь такие условности! Верующим вообще должно быть все равно, есть у меня маникюр или нет.
Катя принялась объяснять мне, что такое маникюр в жизни женщины. Да, особая статья. Если у женщины покрашены ногти — значит, ей хватает на них времени. И следовательно, она живет в довольстве и достатке. Или, наоборот, выкраивая минуты из дня, наносит лак не высыпаясь — ведь долгая процедура, весь уход, забота, сперва прозрачный слой, потом один или два — цветных, снова прозрачный. Для верности. Так надежнее. Будет дольше держаться.
