Никколо Амманити - Как велит бог

Тут-то и наступал им конец. Ты просовывал в раковину кончик ножа, тупоумные моллюски захлопывались, однако лезвие было уже внутри. Ты его поворачивал, и раковина раскалывалась, а в воду выстреливало коричневое облачко мяса и экскрементов.

К чему панцирь, если тебя приучают не пользоваться им?

Лучше уж совсем без него, голышом, если он только помогает ножу тебя прикончить. Рино был как это лезвие ножа. Четыресыра привык к нему, и поэтому Рино мог причинить ему больше зла.

И Кристиано не лучше отца: скрывает от него правду, чтобы обжулить.

"Эти двое подлизываются ко мне, а потом возьмут и прикончат. Рино откроет глаза, вырвет иголку из вены и, наставив на меня палец, заорет: "Это он, он убил девочку, бросьте его за решетку!"

Так он и сделает. Четыресыра его хорошо знал. Рино никогда не поймет, что он убил Рамону, потому что...

У него снова перед глазами встала белая рука с тонкими пальцами, сжимающими его твердый, как мрамор, член.

Затылок пробило ледяной дрожью. Он закрыл глаза и почувствовал, как летит вниз с небоскреба.

Очнулся он на полу, распростертый между скамейками для молящихся, тяжело дыша и сжимая в руке распятие.

Четыресыра расстегнул рубашку и надел цепочку на шею. Подвеска легла на поросшую темной шерстью грудь. Он чувствовал, как благотворная сила креста теплым потоком растекается по ноющему телу, по треснутым ребрам, проникает в рану, пронизывает израненную и поруганную плоть.

Он коснулся тела кончиками пальцев, и ему почудилось, будто он ласкает гладкую кожу Рамоны. И в сокровенных недрах влажного женского тела ему явился младенец Иисус.

"Нам, грешным, невозможно проникнуть в Его промысел, как невозможно ничего разглядеть безлунной зимней ночью. Нам требуется антенна для связи со Всевышним", — сказал ему Рики.

Теперь у него была антенна.

Четыресыра поднялся и, прихрамывая, вышел из капеллы.

Теперь он знал, что ему делать. Он должен убить Рино.

Если Рино очнется, он на него донесет.

Вот кто противится воле Бога.

Бог почти лишил его жизни, и Четыресыра доведет дело до конца.

Ведь он и Бог — по сути, одно.

Тяжело дыша и сжимая под мышкой часы в форме скрипки, Четыресыра пересек вестибюль и сел в набитый врачами и посетителями лифт.

На третьем этаже он вышел.

Четыресыра помнил, что самых тяжелых больных держат здесь. Он тоже побывал тут после того случая с удочкой, а потом его перевели этажом выше.

Стараясь проскользнуть незамеченным, он прошел через родильное отделение. Люльки с новорожденными за прозрачной стенкой. Застекленная дверь. Длинный коридор с рядами закрытых дверей. Он добрался до отделения интенсивной терапии. На двери висел листок с часами посещений.

Время визитов закончилось.

Четыресыра попробовал повернуть ручку. Дверь открылась. Почесывая щеку, он проскользнул в коридор.

Свет в этом отделении был приглушенный, потолки ниже. Вдоль стены — ряд оранжевых пластмассовых кресел. В окно было видно лиловую полоску, отделявшую темноту ночи от земли.

Здесь, похоже, все вымерло.

Четыресыра собрался с духом и вошел. Стараясь не шуметь, он прикрыл дверь и чуть дыша стал пробираться вперед. Справа приоткрытая дверь вела в большую темную палату. В глубине ее могильный свет лился сверху на кровать, на которой неподвижно лежал человек.

Вокруг светились датчики и зеленоватый монитор.

Чувствуя, как скрутило в животе, Четыресыра подошел к кровати.

Рино лежал с закрытыми глазами. Казалось, он спит.

Изогнув шею, Четыресыра стал его рассматривать. Наконец он взял Рино за руку и потянул, как тянут ребенка, который не хочет вставать с постели.

— Рино... — Он опустился на колени рядом с кроватью и, продолжая держать его за руку, прошептал в самое ухо: — Это я. Четыресыра. Вернее... Коррадо. Коррадо Румиц. Так меня зовут. — Он погладил Рино по щеке. — Рино, скажи мне, пожалуйста, где Рамона? Это важно. Она нужна мне для одного дела. Очень важного дела. Ты мне скажешь, а? Мне нужно тело. Если скажешь, Бог тебе поможет. Знаешь, почему ты в коме? Это сделал Бог. Он наказал тебя за то, что ты со мной сделал. Но я на тебя зла не держу. Я простил тебя. Ты сделал мне больно, но это не важно... Я добрый. А теперь, прошу тебя, скажи мне, где Рамона. Будет лучше, если скажешь. — Он посмотрел на него какое-то время, шмыгая носом и почесывая щеку, потом нетерпеливо фыркнул: — Понял, не дурак... Ты не хочешь мне говорить. Ну и ладно. А я принес тебе подарок. — Он показал Рино часы и поднял их над головой, готовый размозжить ему голову. — Это все тебе...

— Что вы здесь делаете?

Четыресыра подскочил в воздух, как пробка от шампанского. Опустив часы, он резко обернулся.

В дверях, скрытый полумраком, кто-то стоял.

— Сейчас не время посещений. Как вы сюда вошли?

Высокий худой человек в медицинском халате приблизился к нему.

"Он не заметил. Не заметил. Было темно".

Сердце ошалело колотилось в груди.

— Дверь была открыта...

— Вы видели расписание?

— Нет. Я увидел, что дверь открыта, и подумал...

— Простите, но вы должны уйти. Приходите завтра.

— Я пришел проведать друга. Уже ухожу, не беспокойтесь.

Врач подошел ближе. Маленькая, наполовину лысая голова делала его похожим на стервятника. Или нет, на новорожденного голубя.

— Что вы собирались сделать с этими часами?

— Я? Ничего. Я искал...

"Ну, давай. Скажи что-нибудь..."

— ...место, куда бы их повесить. Кристиано сказал мне, что Рино в коме, и я подумал принести ему часы. Это может помочь ему очнуться. Нет?

Врач кинул взгляд на монитор и покрутил колесико на одном из приборов.

— Не думаю. Вашему другу сейчас нужен только покой.

— Хорошо. Спасибо, доктор. Спасибо. — Четыресыра протянул ему руку, но тот не пожал ее, а проводил его до дверей.

— Это отделение интенсивной терапии. Так что категорически необходимо соблюдать часы посещений.

— Извините меня...

Врач захлопнул дверь у него перед носом.

Вторник

Ровно в четыре утра зазвонил будильник.

Кристиано Дзена прихлопнул его рукой. Он как повалился на кровать, так и проспал как убитый много часов подряд. Даже в туалет не вставал. Мочевой пузырь чуть не лопался. Но чувствовал он себя лучше.

Он включил фонарик и потянулся.

За окном — усыпанное звездами черное небо.

Кристиано помочился, сполоснул холодной водой лицо и оделся потеплей. Стараясь не шуметь, спустился по лестнице. Внизу температура воздуха была повыше.

Беппе Трекка спал, уткнувшись лицом в спинку дивана. Он свернулся в клубок под слишком коротким одеялом, одна пятка торчала наружу.

Кристиано на цыпочках пробрался на кухню, тихонько прикрыл дверь, достал пачку сухих хлебцев и молча сгрыз их один за другим. Потом запил съеденное двумя стаканами воды.

Теперь, поспав и поев, он был готов.

С этого момента каждый шаг надо взвешивать как минимум трижды.

На кухонном столе лежала оставшаяся от Рино пачка "Дианы"

"Выкурим-ка сперва сигаретку"

Отец всегда так говорил, прежде чем взяться за дело.

"Интересно, пока Рино в коме, ему хочется курить или нет?" Может, придя в себя, он избавится от этой привычки.

Кристиано взял коробок и достал одну спичку. Приставил ее к коричневой полоске.

"Так, если загорится с первого раза, то все получится"

Он чиркнул спичкой, та выдержала секундную паузу, словно не решаясь загореться, но потом, как по волшебству, вспыхнуло голубое пламя.

"Все получится..." Кристиано закурил, сделал две глубокие затяжки, но у него закружилась голова.

Он затушил сигарету под краном.

"Я готов", — прошептал он.

Пока Кристиано курил, Четыресыра, в трусах и халате, сидел перед телевизором, прихлебывая из двухлитровой бутыли фанту.

На экране усатый повар готовил рулетики из корейки и кускуса, расписывая, какая выходит изысканная и оригинальная закуска для пикника на природе. Потом пустили рекламу, после чего эксперт по части хороших манер, низкорослый тип с крашеными волосами, начал объяснять, как раскладывать на столе приборы и как целовать даме ручку.

Четыресыра нажал ногой кнопку старта на видеомагнитофоне, и появилась Рамона, закованная в наручники, в кабинете шерифа.

— И что же мне сделать, чтобы не попасть в тюрьму?

Генри, мускулистый чернокожий полисмен, поигрывая дубинкой, смерил Рамону взглядом.

— Нужно внести залог. Кругленькую сумму. И что-то мне подсказывает, что денег у тебя нет.

Выпятив свои большие сиськи, Рамона лукаво ответила:

— Это правда. Но есть и другой способ. Попроще.

Генри снял с нее наручники.