Томас Вулф - Паутина и скала
– Поднимайтесь, поднимайтесь, лежебоки. Поднимайтесь, поднимайтесь, уже утро. – С легким смехом запрокидывал голову. – Эту песенку каждое утро пел мне отец, когда я был маль shy;чишкой, в округе Эшли, штат Южная Каролина… Ну, ладно, – уже прозаично говорил он спокойным, властным, не терпящим возражения тоном. – Вставайте, ребята. Уже почти полвосьмого. Нy-ну, одевайтесь. Хватит спать.
Поднимались все – кроме Монти, которому нужно было вы shy;ходить на работу в пять часов вечера; работал он в одном из оте shy;лей в средней части города и возвращался домой в два часа ночи. Руководитель разрешал ему поспать подольше и даже спокойно, но строго приказывал остальным не шуметь, чтобы не тревожить спящего.
Сам Джим уходил в половине девятого. И возвращался вече shy;ром.
Они часто ужинали все вместе в квартире. Им нравилась эта жизнь, дух товарищества и уюта. По всеобщему молчаливому со shy;гласию считалось, что они собираются по вечерам, дабы вырабо shy;тать программу на ночь. Тон, как всегда, задавал Джим. Они ни shy;когда не знали его планов. И дожидались его возвращения с не shy;терпением и жгучим любопытством.
В половине седьмого ключ Джима щелкал в замке. Джим вхо shy;дил, вешал шляпу и властно говорил безо всяких предисловий:
– Так, ребята. А ну, полезли в карман. С каждого по пятьде shy;сят центов.
– Это еще зачем? – протестовал кто-нибудь.
– На самый лучший кусок мяса, какой тебе только доводи shy;лось есть, – отвечал Джим. – Я видел его в мясной лавке, когда шел мимо. На ужин у нас будет шестифунтовая вырезка, если не ошибаюсь… Перси, ступай в бакалейную лавку, купи две буханки хлеба, фунт масла и на десять центов крупы. Картошка у нас есть… Джордж, почисть ее, только не срезай две трети, как в про shy;шлый раз… А я куплю мясо. И приготовлю его. Должна прийти моя медсестра. Она обещала испечь бисквиты.
И моментально оживив вечер, отправив ребят по их важным делам, принимался за собственные.
В квартире у них постоянно бывали девицы. Каждый приво shy;дил тех, с кем знакомился, а у Джима, разумеется, знакомых бы shy;ли десятки. Бог весть, где он находил их или когда изыскивал время и возможность встречаться с ними, но женщины вились вокруг него, как пчелы вокруг медового сота. Всякий раз у него бывала новая. Он приводил их по одной, по две, отрядами, десят shy;ками. Это была разношерстная компания. От медсестер, на кото shy;рых у него, казалось, был особый нюх, продавщиц, стенографи shy;сток, официанток из детских ресторанов, ирландок с окраины Бруклина, склонных к вульгарным выкрикам за выпивкой, до хористок, прошлых и нынешних, и стриптизерши из бурлеска.
Джордж не знал, где Джим познакомился с последней, но это была замечательная представительница своего пола. Пышная, обладавшая таким плотским, чувственным магнетизмом, что могла возбудить неистовую любовную страсть, просто войдя в комнату. Она была яркой, смуглой, возможно, южноамериканского или восточного происхождения. Может быть, еврейкой, может, в ней было смешано несколько кровей. Притворялась француженкой, что было нелепо. Говорила причудливой лома shy;ной скороговоркой, пересыпая речь такими фразами, как «О-ля-ля»», «Mais oui, monsieur», «Merci beaucouр», «Pardonnez-moi» и «Toute de suite»[11]. Этому жаргону она выучилась на сце shy;не бурлеска.
Джордж однажды пошел вместе с Джимом посмотреть ее иг shy;ру в бурлескном театре на Сто двадцать пятой стрит. Манеры ее, вид, французские фразы и ломаная речь на сцене были такими же, как у них в гостях. Подобно остальным актерам, на подмост shy;ках она была такой же, как в жизни. И, однако же, лучшей в спектакле. Она искусно пользовалась своей скороговоркой, сла shy;дострастно вертя бедрами и отпуская обычные для бурлескной комедии непристойности. Потом вышла и под рев публики ис shy;полнила свой номер с раздеванием. Джим негромко бранился се shy;бе под нос и, как говорится в старой балладе об охоте на лисицу, «Обет он Богу приносил» – обет, который, кстати, так и не был исполнен.
Она была необычайной и, как оказалось, поразительно доб shy;родетельной. Ей нравились все ребята в квартире, и она любила приходить туда. Однако получали они не больше, чем зрители в театре. Она демонстрировала им свои прелести, и только.
Еще у Джима была медсестра, которая постоянно приходила к нему. Добивался он ее героически. Натиск его был грубым и безрезультатным. Она была очень привязана к нему и податлива до известной степени, дальше которой дело не шло. Джим, кипя от злости, расхаживал по квартире, словно бешеный тигр. Давал клятвы, произносил обеты. Остальные заливались хохотом, гля shy;ди на его страдания, но он и ухом не вел.
В конце концов этот образ жизни начал становиться непри shy;глядным. Все, кроме Джима, стали понемногу уставать от него, чувствовать себя слегка пристыженными, опороченными этой неприглядной общностью плотских устремлений.
Их совместная жизнь продолжаться вечно не могла. Все они мзрослели, становились более опытными, более уверенными и приспособленными к громадному морю жизни этого города. Быстро близилось время, когда каждый пойдет своим путем, отде shy;лится от этого круга, независимо заживет собственной жизнью. И все понимали, что, когда это время наступит, для Джима они будут потеряны.
Джим терпеть не мог равенства. Это было его слабостью, поро shy;ком его натуры. Он был слишком уж властителем, слишком власти shy;тельным для южанина, слишком южным для властителя. Этот дух мужества и эта несовершенная южность являлись слабостью его си shy;лы. Джим был человеком столь героического, романтического скла shy;да, что ему вечно требовалось быть первым. Спутники были нужны ему, как планете. Он хотел везде быть в центре, везде неоспоримо первенствовать. Ему требовались восхваления, обожание, покор shy;ность окружающих, чтобы песенка его не оказалась спета.
А песенка Джима была спета. Период его славы миновал. Блеск его звезды потускнел. Он стал всего лишь воспоминанием для тех, кому некогда представлялся воплощением героизма. Его современники вступили в жизнь, добились успеха, обогнали его, забыли о нем. А Джим забыть не мог. Он жил теперь в мире му shy;чительных воспоминаний. С иронией говорил о своих победах в прошлом. С негодованием о тех, кто, как ему казалось, покинул его. Смотрел со злобной насмешкой на подвиги нынешних спор shy;тивных идолов, избалованных зрительскими аплодисментами. Угрюмо ждал, когда в них разочаруются, и, дожидаясь этого, был не в силах забыть о прошлом, жалко цеплялся за обветшавшие остатки своего былого величия, за обожание кучки ребят.
Кроме них, у Джима было всего несколько близких друзей, ра shy;зумеется, не ровесников. Его жгучее, уязвленное тщеславие теперь стало причиной страха перед открытым конфликтом с миром, пе shy;ред общением с людьми своего возраста, обладающими теми же способностями, что и он, или даже большими. Мысль, что он мо shy;жет кому-то уступить, играть вторую скрипку, признать умственное или физическое превосходство другого, вызывала у него злобу и страх. Во всем городе он тесно сблизился лишь с одним человеком. Это был коротышка по имени Декстер Бриггз, дружелюбный, доб shy;родушный пьяница-журналист, совершенно не обладавший теми героическими достоинствами, какими обладал Джим, и, естествен shy;но, он обожал за них Джима чуть ли не до идолопоклонства.
Что же до четверых молодых людей, очарование жизнью в квартире у них стало улетучиваться. Свобода, поначалу казавшаяся им всем чудесной и восхитительной, обнаружила явные огра shy;ничения. Они были не столь свободны, как думали. Им стала приедаться свобода, выражавшаяся в однообразном повторении убогих развлечений, в дешевых или доступных девицах, в плат shy;ных или бесплатных женщинах, в пьяных или полупьяных ир shy;ландках, в хористках или звездах бурлеска, медсестрах, во всем этом непотребстве, в унизительной возможности уединиться, в «нечеринках» по субботам с пьянством и занятиями любовью, с постоянным стремлением к скучным, безрадостным соитиям.
Ребята стали уставать от такой жизни. Бывали случаи, когда им хотелось спать, а вечеринка шла своим ходом. Когда им хоте shy;лось уединиться, но такой возможности не было. Когда им все это до того становилось поперек горла, что они хотели убраться отттуда. Они начали действовать друг другу на нервы. Начали вздорить, огрызаться, раздражаться. Наступил конец.
Джим это почувствовал. И сознание окончательного пораже shy;ния озлобило его. Он чувствовал, что все ребята от него отдаля shy;ются, что последний остаток его обветшалой славы исчез. И ополчился на них. Принялся грубо, вызывающе заявлять, что квартира его, что он здесь хозяин и устанавливает порядки, какие тхочет, а кому не нравится, может катиться ко всем чертям. До shy;ступные девицы теперь доставляли ему мало удовольствия. Но он дошел до той точки, когда даже столь жалкие победы приносили утешение его истерзанной гордости. Поэтому вечеринки продол shy;жались, толпа потасканных женщин струилась в квартиру и из нее. Джим переступил грань. Возврата обратно не было.
