Лилия Ким - Аня Каренина
Шло время, подготовка Облонского продвигалась семимильными шагами. Долли поначалу удивлялась переменам, происшедшим с мужем, но затем поняла, что новый Стивин бзик, похоже, полезный.
Во-первых, он потребовал, чтобы она оставила работу и забрала домой детей. Гришку у свекрови, а Таню из больницы. Второго, однако, сделать не получилось, так как Таня, увидав папу, зашлась диким криком и полезла куда-то под стол, где продолжала вопить. Когда её оттуда вытащили и Стива попытался к ней приблизиться, девочка издала нечеловеческий визг и упала в обморок. Детский психиатр настоятельно посоветовал ребёнка оставить в больнице. Гришка был забран у тёщи самим Облонским, который сразил Аллу Демьяновну своей формой настолько, что тёща, люто ненавидевшая своего зятя до этого момента, прослезилась, подарила Степану икону в серебряном окладе и благословила на ратные подвиги супротив жидов.
Во-вторых, Стива обвенчался с Дарьей в церкви и начал регулярно приносить деньги, причём деньги хорошие. Долли даже смогла сделать ремонт во всей квартире и теперь часами могла любоваться стенами в новых белорусских обоях и мебелью, подновлённой при помощи самоклейки.
В-третьих, о выпивке не заходило и речи, а муж, закалившись от каждодневных физических упражнений, был теперь готов к любой работе — хоть грузчиком, хоть охранником, что давало определённую уверенность в завтрашнем дне.
В-четвёртых, Степан неукоснительно соблюдал теперь все церковные обряды и заповеди, а значит, Дарья с гарантией была застрахована от измены и развода, и это обстоятельство, пожалуй, обрадовало её больше остальных.
В общем, от веры одна благодать, заключила для себя Облонская и смиренно посещала вместе с мужем церковь, слушала проповеди и чинно стояла вечерами на коленях перед домашними иконами. Гришкиным крещением она даже гордилась, потому как совершал обряд сам архимандрит, после чего почтил их дом личным визитом и освятил все углы. Соседи были в шоке и теперь взирали на чету Облонских с благоговением. Правда, нашлись и жидовские падлы, которые нарисовали на двери квартиры Степана и Долли свастику, написав под ней слово «фашисты». Стива отреагировал спокойно, но жёстко, разложив во все почтовые ящики листовки с Манифестом РНЕ. На следующий день четыре двери тех квартир, где проживали состоятельные, по меркам спального района, граждане, были изуродованы различными надписями типа: «Бей жидов — спасай Россию!» Акт вандализма, видимо, был совершён лицами, тайно сочувствовавшими идеям РНЕ, но это скрывавшими, потому как никто не признался в содеянном.
Кроме того, Долли радовало то обстоятельство, что её муж, перестав гулять по другим бабам, теперь регулярно занимался с ней сексом, правда всегда в одной и той же позе, под одеялом и при выключенном свете. Естественно, что секса не было по постным дням, по церковным праздникам и т. д. Стива постоянно говорил, что «этим греховным делом» надо заниматься только с законной женой и только тогда, когда уже нет сил терпеть. Впрочем, Долли и этим была довольна. Ей не очень нравилось требование носить платок на голове, но, в конце концов, платок — это мелочь по сравнению с теми колоссальными положительными изменениями, что произошли со Стивой. Дарья истово благодарила Бога за совершённое чудо.
Аня Каренина
Прошло семь месяцев.
Архимандрит Лазарь пил кофе со своим другом, командиром взвода штурмовиков, Степаном Облонским.
— Однако что же случилось, пастырь? — глядя в глаза архимандрита, как преданная собака, спросил Облонский.
— Нет покоя от сектантов окаянных! Представляешь, эти свидетели, сатана их забери, выдумали там у себя какую-то блудницу вавилонскую, якобы имеющую во чреве от кровосмешения, и объявили её матерью Антихриста! После того как про это газеты написали — мне отбоя нет! «Вдруг правда? Вдруг правда?!» С ума все посходили! И прячут они эту девку и стерегут, что дай боже! Эти ироды бесовские, отребье человеческое, жиды поганые, смущают умы, разбрасывая листовки обо всяких там знамениях, якобы вот грядёт конец света, молитесь! Антихрист скоро придёт в мир! У меня пятеро прихожан — пятеро!!! — в эту ересь впали! А всё почему? Потому что эти уроды утверждают, что, мол, ада нет! Что, мол, умираешь — и всё, а потом если был праведником, то воскресаешь. Можно подумать, достаточно сказать, что ада нет, и его не будет! Все туда попадут! Все! Свидетели! Сатаны они свидетели! Узрят его собственными глазами! И овец православных за собой потащат! Ох, горе, горе…
— Так, может, этих сатанистов жидовских припугнуть? — Степан всем своим видом выражал готовность помочь святому дело.
— Ты знаешь, я уже об этом думал… — архимандрит потёр лоб. — Думаю, надо одних под корень… — Лазарь сделал рукой жест, напоминающий удар ребром ладони в каратэ.
— Всех?
— Да… Но при этом ни в коем случае подозрение не должно пасть на нас! Ни на вас, ни уж тем более на меня!
— Но почему? Разве не в интересах нашего дела, чтобы люди русские знали, что есть в стране интересов их ревнители, что под покровом и с благословения святой матери, церкви православной…
— Молчи! — архимандрит нервно огляделся по сторонам. — Ты что?! Знаешь, что с тобой эти гуманисты, либерасты хреновы, сделают? Нет. Только строжайшая тайна.
— Простите, отец Лазарь, но я считаю своим долгом сказать, что сейчас повсеместно видим мы попрание достоинства земли русской. Видят люди, как жидовские кровопийцы, забравшиеся на самый верх, грабят земли нашей богатства, как создают целые свои жидовские империи, подминая под себя русских предпринимателей, видят люди русские, как попирается их вера! И спрашивают: доколе терпеть? Доколе в стране своей, богатейшей в мире, будем нищими? Спрашивают и ищут защиты. Народ русский долготерпив, но вижу я, как зреют гроздья гнева. Там и сям начинаются погромы. Не может молодёжь больше выносить иноземного засилья, прорывается ярость народная! И если бы святая церковь одобрила, возглавила бы восстание, — поднялись бы как один! Ибо человеколюбие сейчас не спасёт Русь — но погубит её! Только церковь может отпустить грех гнева, признав гнев наш перед Богом праведным.
Архимандрит был явно озадачен, посему гладил бороду и ничего не говорил. Тень тяжёлых раздумий появилась у него на лице. Он долго и внимательно смотрел на Облонского.
— У вас есть какие-то предложения? — Степан прервал наконец молчание, и лицо его приняло деловое выражение. Достав из планшета блокнот, он приготовился записывать.
— Э… Нет! Никаких записей, всё запоминай!
— Отец Лазарь… — Облонский даже обиделся.
— Друг мой, вам я доверяю! Но ведь всякое может случиться. И для вас так будет безопаснее! Знаете, сколько народу выложило бы немалые деньги за такую информацию? Вы что! Я за вас больше беспокоюсь.
— Ну хорошо, — Степан смягчился и всем своим видом изобразил внимание.
Через час он вышел с пылающим лицом от архимандрита, позвонил по мобильнику Долли и сказал, чтобы она его не ждала. От церкви Облонский направился сразу в казарму. Нужно было много гексагена.
[+++]— Отец Амвросий, надеюсь, мне не надо напоминать вам, что будет, если митрополит узнает, что вы отпевали самоубийцу? Что вы получили деньги от сектантов для того, чтобы на алтаре вашей церкви было совершено убиение невинного младенца? Сдали храм Божий в аренду! Это неслыханно! Я ещё раз вас спрашиваю: когда, сколько человек, кто и где будет стоять?
— Какого самоубийцу?! — поп округлил глаза и поднял брови, старательно изображая полнейшую невинность.
— Не «какого», а какую! Каренину Анну Аркадьевну, выбросившуюся из окна, отпели с выездом на дому! За три с половиной тысячи рублей! Иуда, тьфу!
— Но откуда…
— Я всё знаю! Не надо полагать, что ваши делишки никому не известны!
— Но…
— Я вас последний раз спрашиваю: какого числа поганая американская синагога собралась принимать роды у своей этой… этой… блудницы вавилонской?!
Отец Амвросий сидел, сложив руки на пузе, и смотрел в потолок. Ситуация для него действительно оказалась щекотливая.
— Но позвольте, откуда у вас такая информация, будто бы я…
— Отец Амвросий! Хватит испытывать моё терпение! Вы что, захотели сана лишиться?
Амвросий сана лишиться не хотел. Стать снова невостребованным оперным певцом, как говорится, «запасным большой сцены», ему совсем даже и не хотелось.
— Роды будут, скорее всего, 23-го числа. В этот день церковь будет закрыта для прихожан.
— Так, значит… Чтобы язычники могли спокойно справить свою бесовскую нужду! Идите! Как только там появится девица, моментально дайте мне знать! Понятно?
— Да, отец Лазарь, — смиренно произнёс хитрый поп.
— И вот ещё что. К вам послезавтра приедут люди, от меня. Пустите их внутрь, предоставьте план помещений и не мешайте работать!
