Маргарет Джордж - Елена Троянская
— Отныне она троянка! — С этими словами Парис вскочил на ноги. — И теперь она будет называться Елена Троянская, а не Елена Спартанская. И обращаться с ней нужно как с троянкой.
— Боюсь, это невозможно, — ответил Приам. — Человек остается тем, кем он родился. Так же как Гесиона останется троянкой, гречанкой ей никогда не стать.
Эней покачал головой.
— Великий царь, думаю, Гесиона больше не троянка. Нужно смотреть правде в глаза.
Приам что-то недовольно пробурчал.
— Ступайте в покои Париса, — распорядилась Гекуба. — Оставайтесь там, пока я вас не позову. Я должна обдумать, как быть с вами дальше. Тем временем не показывайтесь мне на глаза.
— Мы не воры и не убийцы! — воскликнул Парис.
— Ты именно вор и есть! Как еще можно назвать того, кто похитил чужую жену?
— Он не похищал меня, — возразила я. — Я поехала с ним по доброй воле.
— Греки с этим ни за что согласятся, — заявил Приам. — Это обстоятельство оскорбительно для их чести. Чтобы сохранить свою честь, они будут утверждать, что тебя похитили.
— И даже подвергли насилию! — фыркнула Гекуба. — Это уж наверняка.
Но такие заявления оскорбительны для моей чести. Они недопустимы!
— Нет, это совсем не так! — запротестовала я.
— Ты сможешь это доказать своим родственникам? Нет, они тебе не поверят. Ступайте же. Ступайте.
И Гекуба поднялась, прямая, как луч света.
Со мной таким приказным тоном не разговаривали со времен детства. Я хотела ответить, но Парис, угадав мое намерение, потянул меня за руку.
— Пойдем, я покажу тебе, где жил до отъезда в Грецию.
Мы вышли из небольшого зала и прошли по ярко расписанной галерее. От красных, желтых и синих зигзагообразных узоров на стенах я зажмурилась. Мы очутились в изысканном продолговатом внутреннем дворе с множеством портиков-входов.
— Здесь живут все сыновья и дочери Приама, — сказал Парис, окидывая двор рукой.
Он был велик, как целый город, о чем я и сказала Парису.
— Конечно, — согласился он. — И у нас все как в городе: правитель, борьба за власть, скандалы, подкупы.
— Кто же правитель этого города, если не Приам?
— Гектор, естественно. Он самый прославленный из царевичей. Это не обидно, поскольку он и самый старший. Поэтому никто не оспаривает его высокое положение и достоинства. Удобнее всего, когда эти качества объединяются в одном человеке.
Я подумала об Агамемноне, его высоком положении и достоинствах. Хотелось надеяться, что Гектор не похож на него.
— Мои покои находятся в середине.
Мы прошли по двору, уставленному деревьями в горшках. Они напоминали священную рощу, листья шелестели на ветру.
— Троя ведет торговлю с разными странами, — сказал Парис. — Все эти растения выменяли на разные товары. Среди них есть особо ценные, например вот эти миртовые деревца. У других — цветы необычной окраски. Жена Гектора, Андромаха, хочет, чтобы в саду были цветы всех оттенков. Она почти добилась своего. Вот ее коллекция.
Парис подвел меня к скоплению горшков.
— Видишь, здесь есть цветы всех расцветок, кроме черного. Черных цветов не бывает в природе. По легенде, черные цветы растут на берегах Стикса. Правда ли это? Ты никогда не бывала на реке Стикс?
— Нет, никогда.
На свете множество мест, где я никогда не была. Иные находятся совсем недалеко от моего родного дома.
— Я знаю, что в священной роще Персефоны растут черные тополя. Наверное, черный цветок она тоже считает своим.
Я любовалась цветами: синие, красные, розовые, желтые, белые, они мужественно сопротивлялись порывам ветра. Яркие, как счастье, цветы.
— И зачем Андромахе черный цветок? — спросила я.
Тут налетел сильный порыв ветра и швырнул пригоршню пыли мне в лицо. Откуда берется такой сильный ветер в закрытом дворе?
— Откуда этот ветер? — пробормотала я.
Парис рассмеялся.
— Буйноветреная Троя. Разве ты забыла рассказы о наших ветрах?
— Нет, не забыла. Но этот ветер кажется волшебным: как ему удается проникнуть в замкнутое высокими стенами домов пространство?
Я вцепилась в свой плащ, который ветер пытался сорвать с меня.
— Он дует большую часть года строго с севера. Благодаря ему уроженца Трои легко узнать. При ходьбе он слегка наклоняется. Я еще не привык, поэтому хожу прямо.
На нас набросился новый порыв ветра, плащи взвились, и мы со смехом побежали через двор к портику.
Все двери были выкрашены в ярко-красный цвет, имели бронзовые ручки и засовы, которые мастер украсил изображениями оленей, львов и кораблей.
— Эти покои прежде принадлежали Гектору. До того, как он выстроил собственный дворец.
Парис указал на дверь. В ее блестящей красной поверхности отразилось мое лицо. В бронзовых деталях повторялись наши движения. Мы пошли дальше, и Парис сказал:
— Теперь здесь живет Гелен. Это мой брат-авгур, близнец Кассандры, который тоже предсказывает будущее, но более понятно.
— Это он истолковал сон Гекубы?
Тот самый сон, из-за которого Париса обрекли на смерть!
— Нет. Это был Эсак. Вряд ли я смог бы мирно беседовать с Геленом, если б это сделал он. А с Эсаком, благодарение богам, я вижусь нечасто.
Парис остановился возле двери, которая ничем не отличалась от остальных.
— Нам сюда!
Парис поднял бронзовый засов и отворил блестящую дверь. Я переступила порог, остро сознавая, что сейчас окажусь в доме Париса. Я добровольно переступила порог этого дома, без похищения, принуждения и насилия.
Комната показалась мне огромной — больше, чем тронный зал в отцовском дворце. Похоже, в Трое все больше и красивее, чем в остальном мире. Маленькие покои превосходят по размеру царский мегарон в Спарте!
— О! — не удержавшись, воскликнула я, оглядывая зал.
Сквозь опущенные шторы на окнах проникал неяркий свет, лишившийся части своей силы. На полу лежали уже знакомые мне драгоценные ткани: по ним полагалось ходить, беззаботно топтать их. Неизмеримо богатство Трои! То, что другие бережно хранят в кладовых, здесь бросают под ноги.
Парис пробежал через большой зал и провел меня в комнаты поменьше.
— На самом деле я живу здесь.
Он распахнул дверь: передо мной открылась комната с высокими окнами до потолка.
Вот где Парис чувствовал себя дома. Стены были покрашены в цвет земли, пол выложен из гладкого камня красноватого оттенка. Вдоль стен стояли стулья с кожаными сиденьями, низкая полка у стены была уставлена луками со стрелами.
У противоположной стены в нише стояла кровать, застеленная красно-желтым.
Это был уютный, чудесный уголок.
— Парис, нам не нужен никакой дворец! Мы устроим свой дом здесь.
Он подхватил меня на руки.
— Ни за что! У самой прекрасной женщины на свете должен быть самый прекрасный дворец!
— Для меня нет ничего прекраснее твоих комнат!
Я сказала искренне, ибо эти стены излучали счастье — я сразу почувствовала.
— Нет, ни за что, — ответил Парис. — Я должен построить дворец, достойный тебя! Я не могу допустить, чтобы ты жила в этой берлоге!
— Отчего же нет? Если ты хочешь сделать приятное мне, то почему не поинтересуешься моим мнением? Разве я не имею права выбрать, где мне жить?
— Нет. Потому что ты не видела нового дворца и тебе не с чем сравнивать.
Он отвел спутанные ветром пряди с моего лба.
— Но ты его тоже не видел!
— Я вижу его в своем воображении. А ты нет.
— Парис, я понимаю, ты хочешь сделать меня счастливой. Но я уже счастлива, с той минуты, как встретила тебя.
— Конечно, мы счастливы друг другом, и для счастья нам достаточно друг друга. Но остальные люди не разделяют нашего счастья. Поэтому нам нужна крепость, в которой можно укрыться от недоброжелателей. Это главная причина, по которой нам необходим новый дом. Чтобы защитить свою любовь.
Он говорил правду. Весь мир ополчился против нас. Мы должны противостоять его нападкам, и это жилище, при всей его сказочности, является слишком хрупким, чтобы защитить нас. Оно слишком близко к покоям остальных царских детей.
— Хорошо, ты прав, — сказала я.
— А пока… Мы так давно не были вместе.
И он подвел меня к ложу, застланному коврами.
Ах, Парис… Быть любимой Парисом — значит быть любимой за то, что ты есть. Если бы боги могли любить, они бы любили нас просто за то, что мы есть. Но боги не способны любить. Поэтому мы ищем человека, который полюбит нас, ибо всем нам нужна любовь.
Пришло известие от Гекубы: мы должны явиться в семейный дворик после заката для встречи с семьей, которая соберется в полном составе. До тех пор нам запрещается выходить из покоев Париса. Двери, ведущие во внутренний двор, будут заперты на засов. Этот прием мало напоминал торжественную встречу, на которую рассчитывал Парис.
