Алексей Слаповский - Анкета. Общедоступный песенник

Крахоборов, наплакавшись, уронил фотографию и уснул в кресле.

Юрий заботливо перетащил его на постель, уложил, раздел, укрыл, подушку поправил.

Утром Крахоборов встал будто после болезни. Похмелье, конечно, само по себе болезнь, но тут было и что-то другое. Он долго стоял перед окном, глядя в окно, опустив плечи, — и вдруг повернулся, глянул сердито на Юрия, пошел в ванную комнату — и через полтора часа был прежним Крахоборовым: упругим, стремительным. Сделал десяток телефонных звонков, говорил бодро, весело, сердито, резко, ласково — и Юрий словно въявь увидел, как в разных местах города задвигались, забегали люди, начали звучать спорые слова, перемещаться большие и маленькие предметы.

Запустив все это, Крахоборов уехал.

А Юрию позвонила Ирина.

— Очень рад, — сказал Юрий. — Я сам хотел…

— Да ладно. К тебе можно приехать?

— Вообще-то… Можно, конечно, почему нельзя. Адрес запишешь?

— Если я телефон твой знаю, то адрес — тем более. Ты ведь у Крахоборова живешь.

— Да, конечно…

— И то, что он не любит, когда женщины приходят, тоже знаю. Но я ненадолго. Ему об этом не говори.

Через полчаса она приехала.

Был незначительный разговор о пустяках. Юрий ждал.

Она садилась, вставала, ходила по комнате. Увидела на столе фотографию любимой женщины Крахоборова, подняла, удивленно посмотрела, бросила опять на стол.

— Ты ее знаешь? — не удержался Юрий.

— Так… На одном фестивале познакомились. Я ей свою фотоморду, она мне свою. Даже как звать, не помню. А он увидел у меня ее, оригинальное лицо, говорит. Выпросил зачем-то. Фетишист.

— То есть? То есть — они незнакомы?

— Говорю тебе — я сама с ней незнакома. Ни адреса, ничего. Из Штатов, вроде. Или из Англии. В кино я ее не видела, значит, не звезда. Снялась в одном фильме — и сгорела. У них часто бывает. У нас тоже.

Юрий задумался.

Странно.

Зачем же Крахоборов придумал этот сюжет про любовь и прочее? Спьяну? Что-то тут загадочное. В психологическом смысле, добавил сам себе Юрий, научившийся не только многим новым словам, но и пониманию этих слов.

— В общем так, — сказала Ирина. — Мне нужно десять тысяч долларов. Спать я с тобой не буду, хоть ты и нравишься мне. Объяснять, зачем деньги, тоже не буду. Хотя… В общем, требуется отделаться от одного человека, а для этого нужны десять тысяч. Повторяю: спать с тобой за эти деньги не буду. Обещать даже не буду. Отдам примерно через год. Максимум — через полтора. Если хочешь, напишу расписку.

— Расписка не нужна, — сказал Юрий. — Но денег у меня нет. Совсем.

— Ясно.

— Честное слою — нет денег. Мелочь какая-то.

— А аванс за сценарий?

— Ничего я не получал.

— Очень может быть. Они раскошеливаться не спешат. В самом деле, с чего я решила, что у тебя должны быть деньги?

— Не знаю, — вместе с нею удивился Юрий.

— Дура я. Просто ты единственный, кто может дать просто так.

— Я бы дал, если б было. Честное слою.

— Я верю. Ты бы дал. Но у тебя нет. А у кого есть — те просто так не дадут. А я не хочу. Понимаешь?

— Я все понимаю! — от сердца сказал Юрий. — Послушай. Давай я достать попробую. Узнаю про аванс, в самом деле. Или… Ну, у Крахоборова попрошу. Он даст. Мы же как братья с ним. Я, естественно, не скажу, для чего.

— Не даст.

— А если поспорим?

— На что?

— На шоколадку, — засмеялся Юрий.

— Господи! — сказала Ирина. — Чудак ты! Ну, на шоколадку. Подошла, поцеловала Юрия в лоб — и исчезла.

Заплакал он тут от страданья.Но сам он себя превозмог.Он бросил красотку, ведь болиОн брату доставить не мог.

— Послушай, — обратился Юрий к Крахоборову в тот же вечер. — Что бы ты сказал, если бы я попросил у тебя взаймы? Довольно много. На год или на полтора.

— Откуда я знаю, что бы я сказал! — весело ответил Крахоборов. Он был в настроении. — Тоже мне — вопрос! Это как в детстве: что бы ты пожелал, если бы у тебя была волшебная палочка? Мы не в детстве — к сожалению и одновременно к счастью. Мечтать и обманывать себя не можем. Мы — люди практики. Откуда я знаю, что я сказал бы. Вопрос поставлен теоретически. Ты практически попроси — вот тогда я скажу.

— Хорошо, — сказал Юрий, любуясь названным братом и радуясь его хорошему настроению, — я прошу у тебя десять тысяч долларов на полтора года. Взаймы.

— Так! — воскликнул Крахоборов. — Это уже конкретно! Это, я полагаю, называется: седина в бороду — бес в ребро? Женщина! Женщина замешана, как пить дать! Хотел бы я видеть эту женщину, которая требует расхода в десять тысяч! Ах, Юра! Поверь мне, самое лучшее — это бескорыстная студенческая любовь! Ты знаешь, что такое бескорыстная студенческая любовь?

— Я студентом не был.

— А я был. Ну, пусть не студенческая. Но, главное, чистота и бескорыстность. У тебя было это?

— Дополна.

— Расскажи!

— Чего рассказывать… Ты дашь или нет?

Крахоборов рассмеялся.

— Ишь, как тебя разбирает! Мне, конечно, приятно, что ты думаешь, будто для меня десять тысяч долларов — пустяк. Но нет, брат, не пустяк. Это для меня очень даже серьезная сумма. Хорошо, я достану, я дам. Но — как ты будешь отдавать?

— Заработаю.

— В каком качестве ты собираешься работать? Где? Мы ведь уже эту тему обсуждали. Что ли, в самом деле, нищенствовать будешь? Но у нас валютой не подают. Отправить тебя в Америку? Но там бездельных нищих не любят, бывал, знаю. Надо, хотя бы, на улице портреты прохожих рисовать или играть — на гитаре, на свирели. Ты умеешь рисовать? Умеешь играть на свирели?

— А ты не поможешь найти работу?

— Работу, где получают тысячу долларов в месяц? — это, брат, даже и в Америке человеку без профессии и навыков сразу не найти. А тебе ведь надо никак не меньше тысячи в месяц.

Юрий молчал. Он начинал понимать, что просьба его, пожалуй, действительно несуразна. Насчет аванса за сценарий он решил не спрашивать. Какая там может быть плата? — он сидел-то всего пару дней, Крахоборов потом дольше все переделывал и приводил в божеский вид, ошибки исправлял…

— Ты знаешь, — говорил меж тем Крахоборов. — В детстве на меня сильное впечатление произвела одна история. Ты ее, может, тоже помнишь, нам ее рассказывали в первом или втором классе, а ты ведь класса два-три закончил-таки.

— Между прочим, восемь почти.

— Ну, неважно. История про японскую девочку. Она болела лучевой болезнью. После бомбы, сброшенной на Хиросиму. И ей сказали, что если она сделает сто тысяч — или миллион, не помню, бумажных журавликов, то она выздоровеет. Я думаю, журавлики, это как наши самолетики. Делал самолетики?

— Делал.

— Ну вот. Она стала их делать. Об этом узнали дети всего мира и стали помогать ей, присылали журавликов. Но она должна была сама. Она делала, делала, делала журавлики. И, допустим, восьмисоттысячный выпал из ее рук. Она умерла. Я был маленький, но уже тогда умный. Учительница толковала, что она умерла с надеждой или что-то в этом духе — я не помню, я предполагаю. Но о чем я думал тогда — я помню. Я думал: а если б бедная девочка сделала миллион? Ты представляешь? Она сделала миллион, она радуется, она счастлива. Но проходит день, два — и ей не лучше, а хуже. Вряд ли тот, кто посоветовал ей делать журавлики, был сволочью. Он просто слишком уверен был, что она не успеет. Но — если бы все-таки успела? Представляешь ее состояние, брат Юрий? Она поняла бы, что ее обманули. Она прокляла бы весь этот мир. И — правильно, поскольку он этого стоит… Она не понимала, что делает журавлики не для себя, а для истории — и даже не для Истории с большой буквы, а для красивой сладкой истории, чтобы люди слезливо умилились. К чему я это? Вот к чему. Мне идея в голову пришла. Просто так я тебе дать денег не могу. Когда просто так — это развращает. Но я хочу тебе дать денег. Ты мой брат. Я тебе последнюю рубаху готов отдать. Я даже не буду спрашивать, зачем они тебе, хотя уверен — на глупость. Но ты их получишь не просто так, а заработаешь. Причем довольно легко. Миллион журавликов, то есть самолетиков, это слишком круто. А вот, допустим, десять тысяч. Ну-ка!

Он схватил лист, глянул на часы и начал делать самолетик.

Сделал.

— Пятнадцать секунд! В минуту, значит, четыре штуки, а наловчишься — пять. В час, значит, — оживленно считал Крахоборов, — триста, за восьмичасовой рабочий день — две тысячи четыреста. Пустяки получаются — чуть больше четырех дней.

— Я не понял, — сказал Юрий, не понимая.

— Чего тут понимать? Сделаешь десять тысяч голубков, то есть, самолетиков, — получишь десять тысяч долларов. По доллару за штуку — плохо ли? Я бы сам согласился.

— Ты это серьезно?

Крахоборов встал перед Юрием — мгновенно изменившийся — строгий, суровый, с прямым взглядом.