Мама тебя любит, а ты её бесишь! (сборник) - Метлицкая Мария
– Алё?.. Алё! Кто это? Фу!
Я положила трубку.
– Мужской голос.
– Ну и что?
– Ты бы хоть послушала – тот или не тот. А то, может, какой другой Долгуничев.
Я опять набрала. Он опять взял:
– Алё?
Я быстро сунула трубку не ожидавшей этого маме, надеясь на её растерянность. Когда человека застигаешь врасплох, он не сопротивляется. Но мама стала трубку отпихивать. Несколько мгновений длилась эта молчаливая борьба. Я настойчиво совала ей трубку, она мою руку отталкивала, жестикулировала и ругалась без слов, но, наконец, сдалась. Любопытство взяло верх, и она поднесла трубку к уху.
Мужчина переживал на том конце:
– Кого вам? А?.. Алё?
Наверное, ему давно никто так романтично в трубку не молчал. Он терпеливо подождал, потом отключился. Послышались короткие гудки.
Мама сидела на диване и слушала эти гудки.
– Ну? Что? Он?
– Вроде он… Лен, откуда я знаю? Тридцать лет прошло! Тогда молодой голос был. А сейчас какой-то хриплый, старый.
– Ну… а… Интонация? Интонация-то осталась? Его?
– Алё да алё! Какая там интонация?
И всё-таки какой-то росточек любопытства я в маминой душе прорастила, потому что на другой день она вдруг сама заговорила об Игоряшке. Ни с того ни с сего.
– У него школьный ансамбль был. Они «Мучу» здорово играли. Репетируют во дворе, а девчонки из школьных окон гроздьями на перемене вываливаются: «Игорь, сыграй «Мучу»!» Он не обращает никакого внимания. Тогда Верка Мишутина сообразила: «Игорь, Катя просит!» Я на неё разозлилась, потому что ничего я не просила. И не нужен он мне был сто лет. Но сердце-то замерло – вдруг не заиграет? Отомстит – за всё моё пренебрежение – опозорит перед всей школой! Но тут они грянули «Мучу», и я успокоилась. И опять стала гордой и непреклонной.
– Зачем?
– Не любила.
– Почему?
– Наверное, потому что он уж очень любил. У него даже голос менялся. Заикался он, когда со мной разговаривал. Я как-то неожиданно подошла и услышала, как он нормальным голосом разговаривает – удивилась.
– Глупая ты, мам, женщина.
Мама опять повернулась к стенке. Но очень далёкая музыка победы уже слегка наигрывала в моей душе. Я стала звонить ему постоянно – и днём, и вечером, и утром. Он ко мне даже привык. Даже порой со мной беседовал, удостаивал двумя-тремя фразами типа:
– Ну, что опять будем молчать? Это кому ж я так сдался? – А уж потом клал трубку.
Выждав несколько дней, я опять потеребила маму:
– Мам! Он один живёт! Никакой жены у него нет.
– С чего ты взяла?
– А она никогда не подходит.
– Ну, приходящая какая-нибудь есть. Он видный был парень. За ним многие бегали.
– Даже приходящая хоть разик бы да подошла. А то ни разу. Мам, его надо брать!
– Циничная ты.
– Я – практичная. И романтичная. И симпатичная. И оптимистичная!
– Отстань от меня… А то плакать начну. Хуже будет.
Это означало, что я слишком форсирую события, пережимаю.
Не знаю, сколько бы я ещё так медленно, по шажку, продвигалась, возвращая маму к жизни. Ничего никак у меня не получалось. Энергии у меня не хватало, чтобы на маму влиять. Вот она со своего дивана на что угодно могла меня подвигнуть. И я шла – и горы сворачивала! А я её не могла! Но тут судьба нам улыбнулась. В виде тёти Гали, которая вместе с мамой работала. Скажете, так не бывает! А так было!
Мама как-то тёте Гале стала жаловаться:
– Представляешь? Замуж меня хочет выдать – за друга детства. Надоела я ей. Избавиться хочет.
– Мам, ну что ты говоришь!
– Даже адрес его нашла. На «Аэропорте» живёт. Где-то рядом с тобой. Красноармейская улица, дом пятьдесят три.
– И у меня пятьдесят три. А зовут как? – заинтересовалась тётя Галя.
– Игорь. Долгуничев.
– На артиста Волкова похож?.. Кать, это ж мой сосед со второго этажа. Очень мне нравится! Просто – мой тип!.. Мать недавно похоронил. Мой мужик к нему пить ходит. Неразлейвода. Вчера, правда, пошёл, да быстро вернулся. Я говорю: «Чего ж это аудиенция так скоро закончилась?» А он обиженно так объясняет: «Представляешь! Я к нему, как к человеку – с бутылкой, а он мне: «Я сегодня не пью, я сегодня читаю!» И очки на носу, а под мышкой – книжка. Тьфу!»
– Я так и думала, что он сопьётся, – тут же констатировала мама, во всём ища печальное, соответственно своему тогдашнему настроению.
Но у тёти Гали муж не умер, и она в жизни замечала в основном всё позитивное!
– Значит, ещё не все мозги пропил, раз книжки читает!
– Да ну о чём ты говоришь? Крановщиком на стройке всю жизнь, – снова мама нашла отрицательный вектор.
Но тётя Галя была «свой парень», то есть мой!
– Да ты что! Да крановщик самый важный на стройке человек. Всё от него зависит – от его глазомера!.. Поговорить?
– Ни в коем случае, – из последних сил сопротивлялась мама. – И тем более женщины стареют быстрее мужчин.
Я из-за маминого плеча активно тёте Гале кивала – мол, конечно, поговорите!
Тётя Галя не подвела. Она отправилась к Игоряшке в тот же вечер и потом подробно мне отчиталась. Происходило это примерно так. Главное было найти предлог. И тут Игоряшкина начитанность сыграла свою большую роль! Всё-таки хорошо читать книжки, потому что тогда есть о чём поговорить, кроме водки!
– Муж вот сказал, что вы третий том Фейхтвангера читали. А мы только два получили. Третий никак не придёт. Так я хотела спросить – не дадите полистать, как закончите?
– Конечно-конечно, я уж прочитал, – и протянул ей третий том Фейхтвангера.
– Спасибо.
– Может… чайку?..
– Да нет… Спасибо… (Надо было как-то переходить к главному.) Я знаю, у вас мама умерла. Так заходите к нам… почаще. Не стесняйтесь.
– Да… Совсем один остался.
– А жена что же?
– Она очень нервная была, грубая – я её… проводил…
– Не любили, наверное?
– Жену?.. Ну, как… Жили… Вы зато с мужем друг друга любите. Вот бы и мне так.
Это был подходящий момент.
– Да вы не расстраивайтесь. Не совсем вы и один. Со мной вместе женщина работает, которая ваша первая любовь…
И тут наступила кульминация, потому что глаза у Игоряшки расширились, он схватил тётю Галю за плечи и затряс с большой силой. Так, что она даже слегка испугалась.
– Катя?! Попова?! Катя Попова!!!
Тётя Галя не знала мамину девичью фамилию, но, не раздумывая, твёрдо ответила:
– Да. Она.
Игоряшка отпустил её, сел, закрыл лицо руками. Тётя Галя признавалась потом, что давно уже не видела таких сильных эмоций у мужчины.
– Точно! Это моя первая любовь. Я её любил, люблю и всегда любить буду!
– Ну… вот.
– С тринадцати лет любил! А потом она замуж вышла.
– Что ж ты её не уговорил, если так сильно любил-то?
– Да-а… Она университет кончила, а я – кто? Потом мать её против была. Потом этот капитан откуда-то появился. Она за военного замуж вышла. Муж у неё военный.
– Нет. Не военный, – твёрдо сказала тётя Галя, которая хорошо знала моего папу.
– Нет. Должен быть военный.
– Да не военный он. На заводе работал. Умер два года назад.
– Странно…
– Вот тебе её телефон. Звони.
– Я?
– А кто? Не она же? Ты же всё-таки кавалер – мужчина. Активная, так сказать, сторона.
Игоряшка взял бумажку и так и остался стоять посреди комнаты, когда она уходила.
Мучился он два дня – преодолевал прожитые годы, рефлексировал, не звонил. Я тоже мучилась страшно, нарезая, как дельфин, круги вокруг телефона. Ни одного своего возлюбленного не ждала я потом так сильно, как этого вынутого мной из небытия крановщика. Мама ничего не ждала, потому что не знала. Я ей не сказала, а то бы вдруг она совсем перекрыла мне эту инициативу.
КУЛЬМИНАЦИЯ!
И вот я была вознаграждена, наконец, узловым событием этой истории! «Вдруг раздался гром небесный телефонного звонка!»
– Алё! – сказала я и почувствовала, что сердце колотится в горле.
