Эдгар Доктороу - Град Божий
— О да, — ответила Сара, — это была для меня большая новость.
— Так кто мы такие, чтобы проявлять неуместный радикализм, — спросила женщина, обращаясь к прихожанам с таким видом, словно выступала в суде присяжных, — если даже реформаторы возвращаются к старым традициям?
Она села, ожидая ответа раввина.
— Что ж, мы имеем такое же право на познание, это право дано нам всеми предшествующими поколениями, включая и реформаторов. Итак, принять или отклонить? Или изменить образ мыслей, как поступили когда-то они сами? Иудаизм славится своей интеллектуальной демократией, хотя многие и стремятся это отрицать…
— Ортодоксы, — сказал один мужчина.
— Не будем называть имен. — Сара улыбнулась.
С увеличением количества прихожан в синагоге обсуждения стали затяжными, многое приходилось повторять по нескольку раз, и Сара призвала вновь пришедших распространить идеи эволюционного иудаизма в новые филиалы. Это была проблема, которая пока не нашла своего решения. Сара напечатала некоторые материалы, в них очерчивался подход ее синагоги к некоторым проблемам, но не каждый, кто приходил сюда, читал их или был готов без раздумий с ними согласиться. Сара была рада новичкам, но увеличение их числа делало семинары менее продуктивными, чем они были, когда в них участвовало всего несколько семей.
Женщина, задавшая вопрос, была одета, пожалуй, слишком торжественно, очевидно привыкнув к более формальным пятничным богослужениям, возможно, она была убежденной последовательницей реформаторов, которых только что процитировала. Люди должны были удовлетворяться тем, что делают правое дело, поднявшись по каменным ступеням этой не совсем обычной синагоги.
— Эти правила поведения, — заговорила Сара, — комментарии к правилам и раввинские комментарии на комментарии — все это групповой голос, пытающийся возвестить сквозь времена, что значит быть цивилизованным человеком… но ключ к пониманию лежит именно в этих словах: «Сквозь времена». Итак, возникает вопрос: «Неужели время остановилось?»
Сара вытянула вперед руку, словно ожидая ответа. Она была действительно хороша. Терпелива, умна, красива, как подобает раввину, без показной сексуальности. Она действительно вела семинар, подчиняя себе аудиторию.
— Сегодня для того, чтобы быть раввином, мало быть образованным человеком, — продолжала она. — Это пункт первый. Пункт второй: на дворе уже не бронзовый век. Не знаю, как вы, но я не могу всерьез воспринимать священную обязанность приносить в жертву ритуальных животных, чтобы умилостивить или прославить Бога… Второй пример: Не думаю, что в нашем веке я должна носить молитвенную накидку с бахромой, завязанной десятью узлами, чтобы я не забыла Десять Заповедей. Думаю, мне можно поверить, что я не только помню их, но и живу, соблюдая их.
— Наверное, раввину лучше знать, — сказал другой мужчина. — Но что будет с традициями? Где вы проводите линию, что у нас останется?
Это тоже был новичок. Послышался неодобрительный ропот. Мысленно я добавил к кодексу шестьсот четырнадцатую мицву: ритуальную обязанность ближе познакомиться с раввином, прежде чем удостоить ее синагогу своим присутствием. Вопросы были заданы заранее, ответы тоже были даны заранее, дебаты были столь же сакраментальными, как обычное чтение Торы, спор шел не между ветвями, а внутри ветвей и между прихожанами одной ветви. Какой правоверный иудей не решает лично, каких обычаев ему придерживаться, а какие отбросить?
— Такая ограничительная линия есть, вот она: Бога почитают не привязанностью ко всем раз навсегда установленным правилам, но поиском пути к сокровенной сущности правил, к этике и соблюдением их в такой степени, словно ставкой является ваша жизнь или равным образом моя, при этом я имею в виду нравственную жизнь, то есть жизнь доброго, размышляющего, справедливого и глубоко чувствующего человеческого существа. Не об этом ли говорит Гилель? «Что ненавистно тебе, не делай соседу твоему. В этом вся Тора, — сказал он. — Все остальное — комментарии к ней».
— Я со своей стороны, — снова заговорил мужчина, — соблюдаю субботний ритуал благословения хлеба и свечей. Это не вопрос этики. Это то, что мы делаем. Это традиция.
Я увидел, как восхитительный румянец, поднявшись от шеи, залил щеки Сары Блюменталь. Глаза ее вспыхнули. Она сложила на груди руки и принялась обдумывать ответ. Я оглядел лица, на которых застыло выжидательное выражение: большинство из нас, прихожан, которыми, как я думаю, мы имеем право называться, надеялось, что наш раввин поведет себя блестяще. Понимал ли Пэм, что происходит? Каждый раз, когда задавали вопрос, он оборачивался и в упор разглядывал спрашивавшего.
— Я тоже произношу благословение, когда зажигаю свечу, — сказала Сара. — Если ритуал вырывает нас из рутины обыденных чувств и направляет наши помыслы к размышлениям о том, кто мы и кем надеемся стать, то такой ритуал исполнен этического смысла и в нем нет конфликта. Но позвольте мне спросить вас, что мы подразумеваем под традициями? Мы подразумеваем религиозные обряды, которые исторически служили нашей похожести друг на друга и отличию от других. Но само слово традиция характеризует нас, а не Бога. Наши устремления, нашу одержимость. Нашу поэзию, эпопею нашего народа, но не…
В этот момент какой-то пожилой человек поднялся со своего места.
— Простите, рабби, — сказал он. — Я почти целиком на вашей стороне. Но эпопея? Оставьте эпопеи грекам!
Раздался смех, несколько человек зааплодировали. Удивленный такой реакцией, мужчина огляделся, улыбнулся, обретя почву под ногами.
— Вы знаете, я набрел на эту синагогу случайно несколько месяцев назад и зашел в нее. Мне здесь понравилось, современная молодая рабби не боится задавать вопросы, идут интеллектуальные дискуссии о том, о другом, короткая милая служба, хотя, конечно, к некоторым вещам надо привыкнуть. Но это мелочи, самое главное — мало прихожан, никто не важничает, и никто не клюнет меня за то, что я финансирую строительство. Так что если вас интересуют новые люди, то я могу порекомендовать вашу синагогу. Но, прошу вас, рабби, — он снова повернулся лицом к Саре, — не буду ли я прав, если скажу, что есть вещи, которые нельзя обсуждать? Например, то, что Тора была дана нам Создателем. Что мы добровольно принимаем бремя Царства Небесного. Без этого нет не только традиций, но и самой религии. Нет вообще ничего.
Я видел, что Пэм скрючился на своем стуле и схватился за голову. Может, мне показалось, но в этот момент я заметил, что Саре очень хочется, чтобы ее муж восстал из мертвых. Не без злости на себя я подумал, что если Сара так зависела в своей теологии от Джошуа, то способна ли она продвигать его идеи?
Но в это время встал толстый, громадного роста человек, едва не опрокинув стул. Соседи отпрянули в стороны. Он обратился к раввину:
— Служение ортодоксов, которое не приемлет свет современного знания, есть не что иное, как форма древнего культа почитания предков.
В помещении наступила гробовая тишина.
— Вы утверждаете, — великан обратился к старику, — что древние более тесно общались с Создателем, чем мы, что они больше знали, что они разработали все, что надо было разработать. Теперь все это не подлежит изменению. Не значит ли это, что мы поклоняемся чему-то или кому-то, кто находится между нами и Богом?
Человек этот производил впечатление — крупная голова с гривой седеющих черных волос, удивительно грубые черты лица: лохматые брови, тяжелые набрякшие веки, глубокие и резкие носогубные складки, большой рот, обвисшие щеки. Голос низкий и глубокий.
— В японской религии синто почитание предков говорит о благочестии, но в синагоге оно говорит о противоположном.
При этих словах Пэм, как ужаленный, вскочил с места, обернулся вполоборота, опершись коленом на стул и внимательно вглядываясь в лицо говорившего. Кстати, когда я вошел в синагогу, этот человек тоже сразу привлек мое внимание, точнее, его широкая спина и поза роденовского мыслителя, хотя в этой позе было, пожалуй, больше нетерпения. Человек этот показался мне знакомым, но я никак не мог его вспомнить. Сейчас, как только он заговорил, я тотчас узнал его.
— Это был не слишком большой мир — древний Израиль, — продолжал он, ни к кому в отдельности не обращаясь. — Евреи приняли космического Бога, величественного, единственного Бога вселенной, но, естественно, вселенной, выраженной в их понятиях, понятиях их страны, их хозяйства, их межплеменных войн, в тех же понятиях они выразили отношения Его с ними. Он стал для них Создателем, получив ранг Господина или Царя. Все это очень понятно и легко объяснимо.
Говоривший поднял голову и продолжал, обращаясь ко всем собравшимся:
— Но если вы возьмете на себя труд подумать о том, что мы сегодня знаем о вселенной… о том, что ей приблизительно пятнадцать миллиардов лет, что именно столько лет назад она внезапно вздулась и начала расширяться и расширяется до сих пор, что пространство — это неизбежно время, а время — это неизбежно пространство, что гравитация может искривлять пространство, что есть силы, противостоящие гравитации, и благодаря им вселенная не спадается… что вселенная в процессе своего непрестанного расширения создает не просто галактики, содержащие миллионы звезд, но целые скопления галактик, множественные скопления, которые, в свою очередь, порождают скопления скоплений… мы еще не все понимаем в этой темной материи… но, однако, мне кажется, что Создатель, который сотворил вселенную или множество вселенных, из которых наша — только одна из них, та, которую мы можем наблюдать… Создатель, да будет благословенно Имя Его, который способен создать ощутимую реальность или то, что мы воспринимаем как реальность, создать из неопределимой функции волна/частица… или сделать то, что могут чувствовать наши рецепторы, или то, из чего наш ум может делать выводы… то, что излучает волны в космическом диапазоне… и все это исходит из Него или Нее, которые неизмеримо больше и величественнее, чем все, о чем я говорил… Создатель позволил родиться всему живому и дал роду человеческому медленно развивающееся сознание, которое только теперь мало-помалу начинает оценивать размах божественного откровения… Я вынужден спросить традиционалистов, находящихся среди нас, не принижаем ли мы Создателя, благословенно Имя Его, называя всего лишь Господом или Царем, я уж не говорю об Отце и Пастыре…
