Жан-Луи Кюртис - Мыслящий тростник
Марсиаль вернулся домой в одиннадцать часов. Слегка одурманенный вином, но главное усталостью и скукой. Он думал о том, как ему убить два пустых дня — воскресенье и послезавтрашний понедельник. А что, если взять да уехать в Сот-ан-Лабур? Нет, Марсиаль не решался вести машину ночью, да еще после обильных возлияний… Это было бы глупо. Марсиаль уселся перед телевизором — передачи продолжались еще час. Когда программа окончилась, он поднялся в спальню и, не раздеваясь, вытянулся на кровати. Нет, ей-богу, несправедливо, ужасно несправедливо оставить его одного на пасхальные праздники. Жена, дочь, сын… Он не заслужил, чтобы его бросили. Не так уж он провинился в самом-то деле!.. «Я вроде как Христос в Гефсиманском саду: всеми оставлен и знаю, что умру». Он скрестил руки на груди и, расслабив мышцы, вытянулся, как мертвец. «Вот так я однажды буду лежать…» Может, в конце концов, это не так уж страшно? Жизнь мало-помалу уходит, начинается медленный отлив. Наверное, в определенном возрасте человек иссякает. Возможно, даже отрешается от всего: от материальных благ, от привязанностей, от наслаждений. Мир покидает тебя прежде, чем ты его покинешь. Говорят, старики — как дети, живут настоящей минутой, они теряют ощущение времени. В конечном счете все очень просто. Не из-за чего с ума сходить. И все же странная штука жизнь. Неизвестно, как появляется и почему уходит. И нельзя объяснить, отчего я — это я, а не кто-либо другой. Никакого замысла, никакой цели, ничего. И когда меня не станет, ничто не изменится. Все в мире будет идти своим чередом. По-прежнему будет всходить солнце, А меня — навеки недвижимого — поглотит непроглядная ночь… Хуже того, я исчезну, улетучусь. Обращусь в ничто.
Марсиаль сорвался с постели, задыхаясь от страха. Конкретное представление о том, что его не станет, что он исчезнет, не будет существовать, поразило его в самое сердце. Конкретно представить себе, что тебя нет, — это немыслимо, невозможно. И однако Марсиаль почувствовал это всем своим существом, словно в каком-то мрачном озарении. Он выбежал из спальни, спустился на первый этаж и в кухне залпом выпил стакан арманьяка. Нет-нет, человек не создан для подобных предощущений — от них все летит в тартарары. С ними надо бороться всеми силами. Нельзя выламываться из рамок времени, с его постепенным изменением, преображением, возобновлением. И никогда, никогда нельзя утрачивать связь с другими, с живыми людьми! Никогда! Марсиалю захотелось позвонить кому-нибудь по телефону, чтобы услышать человеческий голос. Но кому? «Все разъехались… Разве Дюкурно… Но не могу же я звонить Дюкурно, да еще среди ночи… Уж тут он наверняка посоветует мне обратиться к врачу… К тому же он человек впечатлительный, заика — пока он будет мямлить, я обязательно повешу трубку». А что, если позвонить мадам Сарла? Вообще-то говоря, уже поздно. Тетя Берта встает и ложится с петухами, в этот нас она, наверное, спит глубоким сном. Стоит ли ее будить? Марсиаль вспомнил, что вечером перед сном тетка ставит телефон на ночной столик, чтобы в случае необходимости он был под рукой. С минуту Марсиаль колебался. А-а, в конце концов ей тоже будет приятно поболтать с племянником. Он снял трубку. Набрал номер междугородной. Ему ответили не сразу. Наконец он услышал гудки у мадам Сарла и обругал себя за бесцеремонность: будить среди ночи бедную старушку!.. Она испугается, решит — что-нибудь стряслось. И,в самом деле, голос мадам Сарла слегка дрожал, когда она отозвалась: «Алло». Марсиаль растрогался, услышав этот далекий, слабый голос с провинциальным акцентом. Растрогался и в то же время успокоился: мир вновь обрел устойчивость, угроза небытия отступила.
— Это я, Марсиаль! — почти заорал он то ли потому, что хотел сразу же успокоить тетушку бодрым тоном, то ли потому, что под сильным влиянием винных паров, считал необходимым говорить как можно громче, чтобы Покрыть расстояние в семьсот километров, отделявшее Сот-ан-Лабур от Парижа.
— Это ты?
— Я тебя разбудил, тетя? Прости, пожалуйста.
— Что случилось?
— Ничего, ничего. Не беспокойся. Все в полном порядке. Я просто хотел пожелать тебе доброй ночи.
На другом конце провода растерянное молчание.
— Значит, ты мне звонишь, чтобы… — начала мадам Сарла.
— Чтобы пожелать тебе доброй ночи. Поболтать немного. Услышать твой голос.
— В полночь? — спросила она со всевозрастающей тревогой. — Ты мне звонишь, чтобы услышать мой голос?
— А что тут такого? — закричал Марсиаль оглушительно и с задором. — У тебя, кстати, очень милый голос. Его приятно послушать.
На другом конце провода снова все смолкло. Потом мадам Сарла спросила сокрушенным тоном:
— Ты что, в уме повредился?
Марсиаль расхохотался:
— Да нет же, с чего ты взяла! Разве ты не рада, что мне захотелось с тобой поболтать?
— Нет-нет, отчего же, — неуверенно пробормотала мадам Сарла. — Но все-таки среди ночи… Звонить из Парижа…
— Любовь не глядит на часы, тетушка.
— В общем… Не знаю… Вы, парижане, чудные какие-то…
— Ну как, у тебя все в порядке? Ничего новенького?
— Захворал зверек.
— Который?
— Кошка. Семирамида. Она плохо себя чувствует. Вот уже два дня ничего не ест.
— Пригласи ветеринара.
— Наверное, я так и сделаю, если ей не станет лучше. Семирамида! — нежным голосом окликнула мадам Сарла. — Иди сюда, кисанька, иди… Проснулась, — пояснила мадам Сарла Марсиалю. — Смотрит на меня, бедняжка. Не понимает, что происходит.
— Ей, наверное, уже много лет?
— Гм, конечно, она не первой молодости.
— Ну а кроме этого, все хорошо?
— Помаленьку… А у вас?
— Представь себе, я один дома!
— Один? А остальные куда делись?
— Иветта уехала отдыхать, не знаю куда. Жан-Пьер тоже. А Дельфина удалилась от мира.
— Дельфина? Удалилась от мира?
— Да!.. Уехала на несколько дней в Турень, чтобы побыть в ашраме.
— Побыть где?
— В ашраме. Это нечто вроде… Ну, кружка верующих, что ли, во главе с мудрецом, понятно?
— Нет.
— Объясню в другой раз. А знаешь, я едва не прикатил на праздники в Сот.
— Вот как?
— Но не решился — ночью, на машине… Мне что-то не хотелось одному оставаться в Париже. Все разъехались. Людям нынче не сидится на месте, тетушка. Ты-то у нас мудрая… Тебе незачем удаляться в ашрам… А что ты делаешь завтра?
— В семь часов пойду к заутрене. А потом, как всегда… Семирамида! — позвала она. — Не бойся, кисанька, иди сюда, поближе к маме… Семирамида удивляется, с чего это я вдруг разговариваю среди ночи, — пояснила она Марсиалю свои реплики.
— А днем, если будет хорошая погода, наверное, пойдешь погулять?
— Пойду на кладбище… Ах да, я вам еще не успела рассказать, — добавила она скорбным голосом. — Бедняжка Фонсу совсем обвалился.
— То есть как это?
— От дождей… Две недели подряд дождь лил как из ведра. Он наделал много бед. Воды натекло столько, что на кладбище многие могилы пострадали. Там, где лежит Фонсу, земля осела сантиметров на восемьдесят Совсем обвалился, бедняжка!
— Не горюй, тетушка, можно подсыпать земли, — сказал Марсиаль, едва сдерживая смех.
— Само собой… Могильщик все сделает.
— А теперь погода хорошая?
— Превосходная. Уже весна.
— Представь, я едва не прикатил в Сот.
— Ты мне уже говорил.
— Но целую ночь в машине… Я и не решился… Не всегда получается так, как хочешь. Ну ладно… Очень рад был услышать твой голос. Надеюсь, тебе удастся заснуть?
— Да… А тебе? Ты здоров? Ты не слишком много…
Она не договорила, но Марсиаль понял, что она имела в виду.
— Нет-нет… Все в порядке. Не знаю еще, как я проведу эти два дня, но в общем-то… Там видно будет… Да, кстати, скажи, в котором часу он воскрес?
— Кто? — в живейшей тревоге воскликнула мадам Сарла.
— Христос, конечно!
— Ах, вот что, — с облегчением вздохнула мадам Сарла.
— Сейчас ночь на светлое воскресенье. Вот я и подумал, когда он воскрес — в ноль часов одна минута или около пяти утра… Ты не знаешь, в котором часу точно?
— Откуда же мне, бедной, знать? — спросила мадам Сарла не без досады.
— А в Евангелии это не указано? Я думал…
— В Евангелии сказано: «На рассвете первого дня недели пришла Мария Магдалина и другая Мария посмотреть гроб…»
— Неужели ты помнишь наизусть?
— И тогда им явился ангел и сказал, что Христос воскрес, но не сказал когда… Да и какое это имеет значение? Главное, что воскрес.
— Ты права, тетя, конечно… Ну ладно, не буду тебе мешать. Прости, что разбудил.
— Когда я услышала звонок, я подумала, не случилось ли чего… Кто, думаю, мне звонит в такой час?
— Бедняжка! Прости меня, ладно? Ну, спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
— И счастливых праздников! Целую тебя.
