Анна Гавальда - Утешительная партия игры в петанк
Наступает лето. Мы едем к моим родителям в их загородный дом под Оксфордом. Ужасное время. Ужасно грустное. Отец никак не свыкнется с горем, а мать постоянно путает Алис с Хатти. Я не знала, что во Франции такие длинные школьные каникулы… Мне кажется, что я постарела лет на двадцать. Мне бы так хотелось вновь надеть свой белый халат и запереться где-нибудь со своими ростками… Я стала меньше им читать, зато помогаю Харриет делать первые шаги, и… и мне трудно за ней угнаться…
Последствия, видно… Пока происходило, как это по-французски… заклание… закладывание?
– Чего? – забеспокоился Шарль.
– Новой жизни, основ…
– Тогда, пожалуй, закладка… так про храмы говорят…
– Да? Пусть так. В общем, на первых порах я не знала ни минуты покоя, я боролась, но тут… все было позади. И теперь мне оставалось только держаться семнадцать лет и один месяц, У меня на руках оказалось пять человек, и я решила сократить эти каникулы, которые меня просто добивали. Я страшно похудела, у меня вообще не осталось своих вещей, я все больше носила вещи Эллен и… в общем мне стало совсем плохо…
В Париже не продохнуть, дети маются, я впервые шлепаю Самюэля, и тут мне в голову приходит идея: я снимаю нам домик в глуши… Местечко называется Ле Марзере, и мы с коляской каждый день ходим в туда за продуктами и выпить по стаканчику мятной воды напротив церкви.
Я учусь играть в петанк и снова читаю книги с грустными, но выдуманными историями. Хозяйка кафе, по совместительству бакалейщица, рассказывает мне о ферме, где я могла бы достать яиц и даже цыпленка. Старик вроде не слишком общителен, но попробовать все же стоит…
У детей появился румянец, мы много ходим пешком, устраиваем пикники и сиесты на лугах. Самюэль чуть не лишается чувств при виде ослицы с осленком, Алис начинает составлять чудесный гербарий. It runs in the blood…[216]
Улыбка.
– Я вместе с ними заново открываю для себя природу, уже не под микроскопом, покупаю одноразовый фотоаппарат и прошу какого-то туриста нас сфотографировать. Впервые… Эта фотография стоит у нас на камине на кухне, и это самое дорогое, что у меня есть на свете… Мы вчетвером перед фонтанчиком у булочной в Ле Марзере, в то самое лето… Выздоравливающие, с трудом удерживающиеся на парапете, робко улыбающиеся незнакомцу, но… живые…
Слезы.
– Простите, – сказала она, вытирая нос рукавом, – это все виски… Сколько времени? Уже почти час… Надо их укладывать.
Шарль, наслушавшись таких рассказов, предложил Недре взять ее на руки.
Девочка отказалась.
Ясин молча шел рядом. Его тошнило. Харриет и Камилла следовали за ними, волоча по земле спальные мешки.
Под звездным небом стало слишком холодно…
***Кейт внесла своего пса обратно в кухню и поднялась наверх, попросив Шарля разжечь огонь.
Поначалу запаниковал, но нет, как-нибудь справится… Принес дров из-под навеса, сполоснул стаканы, пошел и сам погреться к толстой чугунной nanny. Присел на корточки, погладил пса, потрогал эмаль облицовки, открыл дверцы духовок и снял обе крышки с конфорок.
Рукой почувствовал, что температура везде разная.
Чему только тут не научишься…
Нашел на камине фотографию, о которой она ему говорила, и грустно поморщился. Они такие маленькие…
– Красивая фотография, правда? – сказала она, подойдя сзади.
Нет, он бы так не сказал…
– Я и не представлял себе, что они были тогда такие маленькие…
– Меньше восьмидесяти килограммов.
– Это вы о чем?
– Столько мы весили тогда… Все вместе… Вчетвером забрались на вокзальные весы… Да уж… Прыгали на них со всеми своими книжками и игрушками, и тут на нас набросился билетер. Эй, мадам! Попридержите-ка ваших детей! С вашими глупостями вы сломаете систему!
Good.
Отлично. Это мне как раз на руку.
Она пододвинула к плите плетеное кресло без одного подлокотника. Шарль сидел ниже ее, обхватив колени руками, на маленькой табуретке, обитой изъеденной молью тканью с бутонами роз.
Некоторое время сидели молча.
– Не слишком общительный старик – это Рене?
– Да, – улыбнулась она. Ну вот, теперь я устроилась… Спешить мне некуда… Только боюсь, вам там неудобно.
Он развернулся и прислонился спиной к камину.
В первый раз они оказались липом к лицу. Смотрел на ее лицо, освещенное лишь тем огнем, который ему поручено было поддерживать, и мысленно ее рисовал. Начал с красивых, очень прямых бровей, потом… эээ… Столько теней…
– И не спешите, – прошептал он.
– 12 августа… День рождения Харриет… Первый… Грустный день или веселый – надо было решать. Мы решили приготовить ей торт и отправились за этими самыми свежими яйцами. Вообще-то это был предлог… Еще во время наших предыдущих прогулок я заприметила эту ферму в стороне от поселка и хотела посмотреть на нее вблизи.
Помню, стояла страшная жара, но дойдя до дубовой аллеи, мы сразу почувствовали облегчение… Некоторые дубы болели, я думала о грибных геномах и о тех, кто, в отличие от меня, занимался в данный момент их изучением…
Самюэль на своем велосипедике ехал впереди и считал деревья, Алис искала дырявые желуди, Хатти спала в коляске.
Несмотря на предстоящий праздник, на душе у меня было тоскливо. Я не очень понимала, куда мы собственно идем… К тому же, мне не здоровилосъ: все тело чесалось, то ли лишай, то ли еще какой паразит… А может просто Solitudina vulgaris?[217] Мы столько гуляли на свежем воздухе, что дети засыпали очень рано, и долгими вечерами я предавалась размышлениям о своей судьбе. Я снова начала курить, я наврала вам… Я не читала романы, которые привезла с собой… Я читала хокку… Маленькую книжицу, которую прихватила с ночного столика Эллен…
На некоторых страницах я загибала уголок:
В шапке из бабочек
Мертвое дерево
Снова в цвету!
или:
Без всяких забот
На подстилке из трав
Забылся я сном.
Но единственное хокку, которое в то время постоянно крутилось у меня в голове, было мною прочитано на двери туалета в кампусе:
Life's a bitch
and then
you die.[218]
Да, вот это действительно звучало хорошо…
– Однако вы и другие тоже помните, – прервал ее Шарль. – Я имею в виду японские…
– Не стройте иллюзий. Просто теперь эта книжка лежит у нас в туалете, – ответила она смеясь.
Продолжаю… Когда мы перешли через мост, дети впали в экстаз. Лягушки! Водомерки! Стрекозы! У них прямо-таки глаза разбегались.
Самюэль бросил велосипед, Алис протянула мне свои сандалии. Пока они играли, я собирала для нее камыши и эти, как их… ranunculus aquatilis… водяные лютики, кажется… А потом Харриет, которую мы оставили в коляске, подала голос, и мы пошли к ней вместе с нашими сокровищами. Потом… не знаю, что подумали вы, когда приехали сюда вчера вечером с Лукой, но для меня, эти невысокие стены, двор, увитый виноградом домик и все эти постройки вокруг… да, обветшавшие, но все еще прочные… для меня это было как… love at first sight.
Мы постучали в дверь: никого, тогда укрылись от жары в сарае чтобы перекусить. Самюэль бросился к тракторам и в восторге разглядывал старые телеги. А лошади тут есть, как ты думаешь? Девочки смеясь крошили свое печенье курам, а я переживала, что забыла фотоаппарат. Я впервые видела их такими… они вели себя так, как обычные дети, их ровесники…
К нам подошла собака. Что-то вроде небольшого фокстерьера, который не меньше кур любил шоколадное печенье и мог допрыгнуть до плеча Сэма. Следом появился и хозяин… Не решаясь заговорить с ним, я подождала, пока он поставит свои ведра, умоется у крана.
Потом он принялся искать свою собаку, увидел нас троих и не спеша направился к нам. Я не успела с ним даже поздороваться, как дети забросали его вопросами.
«Ух ты! – всплеснул он руками, – экий у вас говор-то столичный!»
Он сказал им, как зовут собаку, Филу, и показал, какие смешные трюки тот умеет проделывать.
Настоящий циркач…
Я объяснила, что мы пришли попросить яиц. «Ааа, вот оно что, энто мы могем, энтого добра у меня на кухне завались, но деткам-то, поди, самим охота яичек-то поискать, а?» И он повел нас в курятник. Этот «не слишком общительный старик» показался мне очень даже милым…
Потом мы пошли с ним на кухню за коробкой, и я поняла, что он живет здесь один уже очень давно… Там была такая грязь… Не говоря уже о запахе… Он предложил нам попить, и мы уселись за стол, покрытый клеенкой, прилипавшей к локтям. Он налил нам какого-то странного сиропа, в коробке с сахаром валялись дохлые мухи, но дети вели себя идеально. Я боялась вынуть Хатти из коляски. Пол был… такой же липкий, как все остальное… В какой-то момент я не выдержала, встала и распахнула окно. Он посмотрел на меня, но ничего не сказал, и я думаю, наша дружба родилась именно в тот момент, когда я повернулась со словами: «Так же лучше, правда?»
