Нина Берберова - Биянкурские праздники
Она кинулась на кровать и, лежа, стала стаскивать с себя платье. Потом в лихорадке вползла под одеяло и там, задыхаясь, старалась удержать в себе дрожь, подбрасывавшую и ломавшую ее.
— Вы что ж это, чайник поставили, а сами ушли? — где-то крикнула Марья Петровна. — Да он выкипит, да он распаяется! Глядите-ка…
— Они больны! — крикнула в ответ Анна Петровна из-за самой двери. — Климаты им наши не подходят!
Но Зоя Андреевна с упрямством слушала одну себя, не соглашаясь со своей болезнью. Она даже нашла силы вскочить, набросить поверх одеяла теплый платок и пальто и снова лечь.
Голова ее уже болела огненной болью. Удары в висках были те же, что и удары в сердце, те же, что и под коленями, и у запястий. Вся она пульсировала солнечным, тяжелым биением. Она стала по очереди сжимать руками ступни окоченевших ног, чтобы как-нибудь их согреть. Мороз бежал у нее по спине и плечам, а лицу становилось все жарче. Высвободив одну руку, она вынула шпильки и сунула их под подушку. Теплые волосы распались и закрыли всю наволочку.
Когда ее перестало трясти и она почувствовала почти отрадную слабость, она легла на бок, закуталась плотно, прижала колени к груди и стала думать. Мысли ее понеслись быстро, и она радовалась их отчетливости, хоть они были и несложны. Глаза останавливались подолгу на предметах, рассеянных по комнате. Возле нее, на ночном столике, лежал пакет, завернутый в старую газету; постепенно увидела она и его.
Буквы запрыгали у нее в глазах. «Если я разберу отсюда вот то объявление, — подумала Зоя Андреевна, — я завтра буду здорова». На мгновение она закрыла глаза, потом открыла их снова и напряженно стала вглядываться в мелкую печать.
«Интелл. господин средн. лет, — читала Зоя Андреевна, — со средств., люб. музыку, ищет подругу жизни не старше 30 лет, весел., скромн., барышню или даму».
«Прочла!» — подумала Зоя Андреевна, и сердце ее забилось еще чаще, а голову еще сильнее заломило. «А теперь второе, которое рядом…» В волнении она вытянула шею. Рядом стояло:
«Вдова, 28 лет, приятн. наружн., хорош, характ., жел. познак. с образов, господ. Цель — брак. Знает языки, люб. детей».
«Да я брежу, — вдруг прошептала Зоя Андреевна, откинувшись назад, — Господи, я брежу… Я больна… Нет, что я, все пустяки… Надо только уснуть, и все пройдет».
Она закрыла глаза. Внутри веки были малиновые и горячие. «Буду думать о нем, — пронеслось у нее в мозгу. — Милый, милый, где-то вы сейчас?» И она тихо прошептала мужское имя.
Свет в комнате не гас всю ночь. Зоя Андреевна во сне несколько раз просила закрыть окна и двери.
Вещи слышали ее слова, но притворялись глухими. К середине ночи волосы ее свалялись, одеяло сбилось на сторону. Она металась долго и сонно, пока под утро спокойствие большого жара не нашло на нее. На стук в дверь ответила она еле внятным стоном.
— Вы это что ж, всю ночь электричество жгли? — спросила Марья Петровна. — Ай! Да вы совсем больны!
Она с опаскою подошла к постели.
— Чем же это вы заболели? Не заразным ли?
Анна Петровна неслышно встала в дверях.
— Ты бы вышла, Маня, ведь неизвестно, что за болезнь такая. В больницу бы надо…
Марья Петровна попятилась.
— Уж не тиф ли?
— Ну, конечно, тиф! — крикнула Тамара, высунув голову из своей комнаты. — Говорила я вам вчера. Это значит, в вагоне укусило их, а они скрыли.
Женщины выскочили в коридор и одна за другой бросились в переднюю.
— В больницу ее! — закричала Марья Петровна. — Она перезаразит всех нас! Надюшка, беги за извозчиком…
Надюшка бросила ранец и кинулась ей прямо под ноги.
— Говорила я тебе, нельзя в нонешнее время пускать народ с вокзала, — усмехнулась Анна Петровна и поправила перед зеркалом прическу, — вот и вышло опять по-моему. Всё, теперь переболеем.
— Не переболеем, авось! — опять крикнула Тамара. — Марья Петровна, так не заражаются: от паразитов заражаются, а на нас, слава богу, паразитов нет, мы, слава богу, по теплушкам не таскаемся. Отправьте ее в лечебницу — ничего с вами не будет.
Марья Петровна беспокойно слушала ее, ухватив Надюшку за плечо.
— Погодите, погодите… Надюшка, рано еще за извозчиком бежать, одеть ее надо. Ты чего радуешься, что твоя взяла? — обратилась она к Анне Петровне. — Только бы мне досадить! Тамарочка, все-то вы знаете, ей-богу… А кто ж ее свезет? Ведь одна она не доедет, вы ее видели?
Тамара, наконец, вышла; серьги ее блестели, лицо было напудрено. Анна Петровна взяла ее под руку с особой нежностью:
— До чего вы сегодня хорошенькая!
Тамара довольно улыбнулась.
— Вы, Марья Петровна, ужасно неопытная. Вы прямо готовы сиделкой сделаться при чужом человеке. Велите ей одеться; Федор Федорович снесет ее вниз, все мы поможем, раз такое дело. А доедет она одна, ничего с ней не сделается.
Куделянова медленно пошла в комнату больной. За окнами падал мокрый снег; было без малого девять часов. Она подошла к изголовью, и на мгновенье внимание ее рассеяли волосы Зои Андреевны. «Состригут!» — подумала она. Теребя короткими пальцами цепочку часов и, склонив голову набок, она сладко сказала:
— Придется вам, Зоя Андреевна, в больницу лечь. Тиф у вас.
Зоя Андреевна открыла глаза, провела языком по сухим губам и собрала всю ясность, какая еще оставалась у нее.
— Позовите, пожалуйста, доктора. Я простудилась. У меня совсем не тиф. Я завтра встану.
Марья Петровна отошла на шаг и подняла платье, лежащее на полу.
— Вы никак одеты, Зоя Андреевна? Я говорю: белья, кажись, не сняли с себя? Вот ваше платье. Федор Федорович проводить вас, он человек свободный.
— Пить! — тихо сказала Зоя Андреевна.
— Там вам и пить дадут, — успокоительно произнесла Марья Петровна, делая знаки сестре, чтобы та закрыла дверь. — Там последят за вами. А я не могу: у меня дочь. Я не могу терпеть больных в своем доме — другие жильцы могут протест объявить…
Зоя Андреевна поднялась на локте и побледнела.
— Позовите доктора, — сказала она еле внятно. — Он вам скажет…
Марья Петровна пожала плечами.
— Невозможно, Зоя Андреевна, невозможно, говорят вам. Пока доктор, пока то, пока се. Тиф — вещь заразная… Да и почему вы в больницу не хотите? Что вас там, съедят?
Слезы покатились из глаз Зои Андреевны; видно было, как под одеялом она заломила руки.
— Вы же знаете, — прошептала она, — меня там положат на пол, с тифозными, с ранеными…
— Что она говорит? — спросила Тамара Анну Петровну, стоящую ближе.
— Говорит, что ее действительно вошь в вагоне покусала. Сама, говорит, сознаю, что тиф.
Марья Петровна вдруг подошла вплотную к постели:
— Послушайте! Не силой же вас везти, не маленькая! Вставайте.
Зоя Андреевна почувствовала, как внутри нее начинается вчерашняя сумасшедшая дрожь.
— Закройте двери, — слабо крякнула она, — ох, холодно! ох…
Одеяло, теплый платок и пальто запрыгали по постели.
— Нюта! — крикнула Марья Петровна. — Пойди, позови Федора Федоровича.
Она схватила Зою Андреевну за плечи, сдернула одеяло и стала натягивать на нее сперва платье, потом пальто. Платком повязала ей голову, но надеть туфли показалось ей унизительным. Зоя Андреевна не сопротивлялась. Она только падала у нее из рук, как большая, мягкая, беспорядочно одетая кукла.
Федор Федорович увидел ее высоко открытые ноги в одних чулках, ее разбросанные по постели руки.
— Да она не доедет, господа, что вы говорите, — сказал он уныло и громко и сразу смутился. — Донести ее я донесу до извозчика, только этого мало. Вы посмотрите, она сидеть не может.
Анна Петровна, Тамара и Надюшка вышли из-за его спины.
— Кто ж ее повезет? — испугалась Марья Петровна. — Ведь невозможно нам…
— Мужчина нужен, Федор Федорович, мужчина нужен, — жеманно вскрикнула Анна Петровна.
Федор Федорович не понимая глядел вокруг себя. Красные волосы его торчали в разные стороны, рыжее лицо было тупо и неподвижно. Марья Петровна повернулась к нему.
— Надо доброе дело сделать! Женщина одна, в чужом городе, Федор Федорович. За ту цену, что вы у нас живете, могу я вас побеспокоить? Я на извозчика вам дам, и на обратного тоже.
Марья Петровна открыла сумку Зои Андреевны.
Федор Федорович повернулся к дверям всем своим нелепым, костлявым туловищем.
— Сходите за извозчиком, — сказал он и пошел за шинелью.
Надюшка распахнула дверь на лестницу и съехала на перилах все четыре этажа.
Тамара закурила, разглядывая комнату; Марья Петровна стояла у окна, дожидаясь конца кутерьмы.
Федор Федорович длинными руками обнял крепко Зою Андреевну и понес. Она была в беспамятстве. Ноги ее покачивались и задевали стулья, и тогда она испускала слабый стон и прижималась щекой к старому сукну студенческой шинели. Ее укачивало, и она цеплялась за жесткие рукава.
