Назови меня по имени - Аникина Ольга
– Следующий!
Вызволив «тойоту», Маша проехала метров пятьсот и остановилась в каком-то переулке. Десять минут она сидела в салоне, с печкой, включенной на полную мощность, и никак не могла согреться.
Снаружи поднялся ветер – перемешивал в общем котле всё содержимое улиц Москвы, превращая город в единую неоднородную массу. Люди шли по тротуарам, пригнувшись, выставляли вперёд упрямые лбы, поднимали воротники, прятали головы в капюшоны. Идущие парами крепко держались друг за друга, словно опасались, что вихрь опрокинет их, разъединит и утянет в невидимую трубу.
Маша облокотилась о выступающий край коробки передач, обернулась и проверила заднее сиденье автомобиля; книжки опять валялись на полу. Она подняла их и вернула на место – и зачитанный до неприличия томик Газданова, и Фаулза, и тоненькие брошюрки стихов, купленные в «Букинисте» за бесценок. Жалко, что у Маши не хватило догадливости заранее сунуть одну из этих книжек себе в сумочку – глядишь, несколько часов в отделении не показались бы такими тоскливыми.
Маша медленно тронулась с места. Ехать в сторону МКАДа в час пик не имело смысла; стояли все дороги по направлению от Бульварного кольца к периферии.
Кафе и маленькие ресторанчики, которые то и дело мелькали за окном Машиного автомобиля, были переполнены. Маше не удалось припарковаться даже возле самой простенькой кофейни: похоже, предпраздничный город не желал тратить свои свет и тепло на человека одинокого, не расположенного к громкому веселью.
– Мышильда! – отозвался Марк. Маша отправила ему сообщение, и тот сразу же перезвонил. – Мы с Хомяком в «Молле» на карусели катаемся. Можешь нас до дома добросить?
Маша посмотрела по карте: большой торговый центр, в котором Марк гулял с маленьким сыном, находился всего в пяти километрах от проспекта, по которому она двигалась в плотном потоке машин.
– Как всё удачно сложилось! – сказал Марк, подсаживая Хомяка в салон. – Давай, грызун, заползай быстрей. Да сбрось ты на пол эти книжки!..
– Ой, забыла освободить вам место, – засуетилась Маша. – Не бросайте, давайте их сюда. Вот так.
– Ма-ша! – послышалось с заднего сиденья.
– Это он с тобой здоровается! – гордо воскликнул Марк. – Скоро будет болтать без умолку.
Сегодня Хомяк был укутан на славу: в капюшоне, натянутом поверх толстой вязаной шапки, он походил на астронавта с мозаики «Покорители космоса».
– Жарко у тебя. – Марк расстегнул на ребёнке пуховик.
– Ужасно замёрзла, – призналась Маша.
Всю дорогу ребёнок что-то лопотал на своём языке, и поэтому рассказать Марку о сегодняшних событиях удалось только после того, как Хомяк задремал. Марк аккуратно уложил его на заднем сиденье, пристегнул ремнями безопасности, а сам перебрался вперёд, поближе к подруге. «Тойота» уже стояла в Колпачном переулке, Маша идеально притёрла её к бордюру.
– Очень показательный случай, – сказала Маша в завершение своего рассказа. – Общество может осудить человека совершенно ни за что.
Марк потёр переносицу.
– А ты уверена, что этот твой Алёша ни в чём не виноват?
– Что ты такое говоришь? – Маша замерла в изумлении.
– Дети редко ошибаются, – сказал Марк. – Их не проведёшь. Наверное, твой любимчик серьёзно в чём-то прокололся.
– Боже мой, да в чём же?
Маша повернулась, чтобы лучше видеть Марка. Свет от фонаря освещал половину его лица.
– Не знаю. – Марк нахмурил брови и задумался. – Он показался мне очень странным. Похож на маленького старичка. Никогда бы подумал, что чуваку ещё и двадцати лет не исполнилось.
Марк взял Машину руку, и вдруг его брови удивлённо поползли вверх.
– Горячая. – Он поднёс её кисть к губам. – Мышь, да у тебя жар!
Потом прикоснулся к Машиному лбу и резко отстранился.
– С ума сошла! – Голос Марка звучал тревожно и раздражённо. – Тебя же лихорадит. Ты температуру измеряла вообще?
– Когда бы я успела? – оправдывалась Маша. – Я же только что из ГАИ.
Она называла службу автоинспекции по старинке, так, как привыкла.
– Всё равно. – Марк засуетился и начал торопливо выбираться из салона. – Ты где-то подхватила инфекцию! Ещё мне ребёнка заразишь, а мы его только вылечили.
Прежде чем выйти, Марк замешкался, протянул руку и осторожно погладил Машу по голове.
– Спасибо, что подвезла. – В салоне повисла пауза. – В гости не приглашаю. Езжай домой, пей аспирин. И прекрати уже думать о своих оболтусах.
Марк бережно поднял с заднего сиденья спящего малыша. Придерживая одной рукой голову ребёнка, другой он поудобнее ухватил его под колени.
– Дверь закрой сама, – попросил Марк. – Видишь, руки заняты.
Маша выскочила наружу, чтобы захлопнуть дверцу автомобиля, и первый же порыв ветра пробрал её до костей. Спина была совершенно мокрая.
А ведь он, пожалуй, прав, подумала Маша. Похоже, я подхватила простуду.
– С праздником тебя, с наступающим! – запоздало выкрикнул Марк.
Тем временем жар охватил всю столицу. Ярко-оранжевая подсветка улиц слепила глаза. Пешеходы бежали по переходам, их лица казались Маше усталыми. Белые, красные, жёлтые и фиолетовые цветы в руках у прохожих сливались в большое цветочное море. Волны раскачивались то справа, то слева от окон Машиной «тойоты». Красные диски светофоров и овалы габаритных огней пульсировали, как сосуды на срезе. Кто-то сигналил Маше в спину, чьи-то фары светили в глаза дальним светом, тормозные колодки свистели. Маша приближалась к Королёву.
Она приехала домой около одиннадцати вечера. Дверь открыл Петька. Кивком он указал на банкетку в прихожей.
– Вот, курьер принёс. Но я никому не открывал. Честно. Оставили на лестничной клетке.
На банкетке стояла огромная корзина белых роз и хризантем. Цветы распространяли холодное сияние; казалось, оно белыми лучами растекается по стенам, полу и потолку.
– Убери этот кошмар, – попросила Маша. – Мне бы разуться.
– Тут письмо внутри. – Петька убрал корзину.
Толкнул банкетку ногой, она отъехала к двери, где стояла Маша.
– Помочь снять сапоги?
– Не надо, – сказала Маша и села.
Медленно расстегнула сначала одну застёжку, потом другую. Чтобы разогнуть спину и встать, нужно было собраться с силами.
Петька протянул ей открытку.
«С праздником 8 Марта! Надеюсь, мы скоро увидимся? Владислав».
– Вы скоро увидитесь? – переспросил Петька.
Маша отодвинула обувь, поднялась. Стянула пальто. Повесила его на плечики. Прошла в кухню и бросила открытку от инспектора Рыбкина в мусорное ведро.
– Никогда, – проговорила она сквозь зубы и неровной походкой направилась в ванную. – Пусть только появится! Пусть попробует – и увидит, что я ему устрою.
Включила горячую воду, сунула в неё дрожащие руки. Упёрлась лбом в зеркало, висящее над раковиной. Закрыла глаза.
– Ненавижу гаишников. Ненавижу.
Глава 17
Высокая температура держалась всё воскресенье. Во вторник, когда врач уже выписал Маше больничный, позвонила Карина Васильевна и сообщила последние известия: респираторная инфекция выкосила большую часть педагогического коллектива. После праздников на работу не вышла даже сама Горячева. Физик Анатолий Игоревич взял бюллетень по уходу за ребёнком, завуч Баба-яга ушла с третьего урока – у пожилой женщины внезапно поднялось давление. Учительница-совместитель, которая вела русский и литературу в пятых и шестых классах, тоже слегла с кашлем и насморком. Директриса ходила по школе в одноразовой медицинской маске.
– Работать вообще некому, – заключила Карина Васильевна. – Географичка на сохранении лежит – так на меня ещё и географию повесили, представляете?
Маша задумалась. Больничный лист существенно уменьшал размер её мартовской зарплаты, а если прикинуть, какую сумму она получит за февраль после снятия надбавок… Нет, решила Маша – будь что будет, а на работу надо выйти. Тем более что с Горячевой она в ближайшие дни не встретится, а значит, ей обеспечено несколько спокойных дней.
