Александр Проханов - Красно-коричневый
Генерал стоял лицом к нему, беседовал с кем-то, чей аккуратно причесанный затылок и широкие плечи казались неуловимо знакомыми. Генерал был строг, хмурил брови, что-то властно и спокойно внушал собеседнику. Хлопьянов обходил стол, пробирался сквозь бестолковый люд, подходил к генералу. Лицо собеседника становилось видней. Хлопьянов, собираясь шагнуть, обратить на себя внимание, поднял на собеседника глаза и замер. С генералом говорил Каретный, любезный, дружелюбный, со своей ироничной, быстро набегавшей и исчезавшей усмешкой, все такой же загорелый, молодцеватый, с сочным отсветом гладко причесанных волос.
Его поразило присутствие здесь Каретного, поразило его знакомство с Генералом. Он, Хлопьянов, как о величайшей тайне, хотел поведать Генералу о секретной зоне, штурме, о Каретном, чью роль предстояло понять и выяснить. Но Генерал из уст Каретного уже знал обо всем и, быть может, о роли Хлопьянова, которая выделена ему в грозном и загадочном плане. Тайные соглядатаи, секретные агенты проникли в ряды оппозиции, оплетали их клейкой невидимой паутиной. И он, Хлопьянов, был опутан липкими нитями, откликавшимися на каждое его движение.
Каретный говорил с Генералом, а смотрел на Хлопьянова. Видел его и как бы не видел. И Хлопьянов, пораженный, не подошел к ним, вернулся к застолью, где подвыпившие монархисты, усыпанные Георгиями казаки и пылкие дамы пили за Россию. Когда он снова решился посмотреть в сторону Генерала и Каретного, их уже не было.
Сквозь звяканье тарелок и гул мегафонный голос возвестил:
– Уважаемые дамы и господа, наше торжество приближается к концу! Те из вас, кто имеет на пригласительном билете золотую эмблему собора, приглашаются на теплоход, на Москва-реку! Пристань «Каменный мост», десять минут ходьбы! Приятного плавания!
Хлопьянов разглядел на своем билете маленькую золотую эмблему и отправился к пристани. Красная площадь казалась огромной чугунной крышкой, которой закрыт ребристый люк в преисподнюю. Звезды туманно светились, охваченные изморозью, будто в летней Москве ударил мороз, и вокруг каждой звезды образовалось облако ледяного пара. Это было знамение, сулящее несчастья и беды, которые несметными толпищами таились под землей, накрытые чугунной площадью, ждали урочного часа. Хлопьянов шел, наступал на брусчатку, чувствовал ледяное жжение.
Река была черной, в драгоценных огнях. У пристани стоял озаренный белый корабль. Неслась музыка, бравурный яростный джаз. Мигающая нарядная надпись на борту «Казино» отражалась в воде множеством золотых змей. На борт поднималась публика, уже знакомая Хлопьянову. Светские дамы, роскошные офицеры, представительные купцы. Но теперь в их движениях и лицах не было многозначительности и нарочитой степенности, а игривость и нетерпение. На борту мелькали полуголые девицы варьете, показался и исчез крупье в малиновом пиджаке, прошли упитанные чернявые охранники с кавказской внешностью. И весь нарядный белоснежный корабль был полной противоположностью недавнему залу, молитвам, монархическим изречениям. Звал к ночным удовольствиям и утехам. Кто-то уже танцевал на верхней палубе. Кто-то шутливо обнимал хохочущую женщину. В черную воду упала пустая пивная банка, брызнула жидким серебром.
Хлопьянов увидел на палубе Белого Генерала, взиравшего на бело-розовый Кремль. Устремился было на палубу, но там, среди мишуры, развешенных гирлянд, обнаженных женских спин снова, как показалось ему, мелькнул Каретный. И Хлопьянов не пошел на корабль. Смотрел, как убирают трап, как начинает ртутно кипеть вода, и белый ковчег, наполненный золотом, вином, молодыми женщинами, отчалил от пристани, и на отраженных огнях, словно на огненном блюде, удалялся, отплывал по реке, оставляя за собой шлейф музыки.
Опустошенный, почти больной, Хлопьянов шагал по набережной. В синей ночи угрюмо, морозно сияли рубиновые кремлевские звезды.
Глава девятнадцатая
– Немного подождите. Там у него профессор, юрист. Сегодня у нас суд. Собираются газету закрыть. Они с профессором готовятся к судебному заседанию.
Секретарша была молодая, с полными обнаженными руками и маленькими ямочками на локтях. Легкое платье с перламутровыми пуговицами не скрывало загорелую шею, выпуклую смуглую грудь с серебряной цепочкой и крестиком. Своими сияющими глазами, сочными губами она напоминала усадебную барышню, пылкую, наивную и влюбленную.
Тут же в приемной находился молодой человек, видимо, сотрудник редакции, крепкий, плечистый, с маленькими офицерскими усиками. Приход Хлопьянова прервал их болтовню, похожую на флирт.
Секретарша отвернулась от кавалера, поправила перед зеркальцем волосы, кивнула на большой, лежащий на столе пакет.
– Какой-то старец пришел, принес нашему редактору икону. Говорит, пусть несет икону с собой на суд. Она поможет выиграть. Каких только благожелателей у нас не бывает!
Она провела по свертку красивой загорелой рукой, и молодой человек жадно и быстро проследил движение ее пальцев.
Хлопьянов терпеливо ждал в приемной, и скоро молодые люди забыли о нем, продолжили свой необязательный, сладостно ленивый флирт.
– И вот, представляете, Веранька, приезжаю я в ваше поместье, потому как являюсь вашим соседом. Очень мне ваши маменька и папенька рады, ну прямо как сыну! Не догадываются добрейшие люди, что меня интересуют не виды на урожай, не цены на рожь и пеньку, а интересует меня их очаровательная доченька, то есть вы, Веранька, – говоря это, молодой человек как бы ненароком положил свою крепкую сильную руку на ее смуглые дрогнувшие пальцы.
– Ну и с каким же вы, соседушка, намерением пожаловали к нам на этот раз? – подхватила его игру секретарша, щуря желтоватые солнечные глаза и не убирая руку. – Какие сюрпризы приготовили вы наивным и простодушным селянам?
Молодой человек приготовился отвечать, сложил насмешливо губы. Но в приемную, стукнув дверью, вошел человек, сутулый, пугливый, с бегающими по сторонам глазами, в поношенном офицерском кителе, без погон.
– Мне Клокотова!.. Редактора срочно! – он говорил полушепотом, боясь подслушивания, прикладывая к губам грязный палец, прижимая локтем обшарпанную голубую папку, – Не терпит отлагательства!
– Может быть, я вам буду полезен? – сказал молодой человек. – Редактор занят и не может принять. По какому делу?
– Сверхсекретно!.. Здесь план!.. – он тряхнул голубой папкой. – Как объединить Советский Союз!.. Я все продумал!.. Хочу сообщить редактору!..
– Вы мне сообщите, а я передам, – без тени раздражения, как с пациентом, говорил дежурный, протягивая руку для папки, видимо привыкший к подобным посещениям. – В чем ваш план?
– Секретно!.. Здесь манифест!.. Ко всем порабощенным народам!.. Пусть Клокотов подредактирует!.. Потом отпечатает!.. Пять миллионов экземпляров!.. С вертолетов рассьшать!.. Люди прочтут и восстанут!
– Отличный план. Особенно с вертолетом… Давайте папку, я передам редактору, – он принял папку и отослал из приемной законспирированного секретного патриота. Хлопьянов испытал мгновенную боль, увидев в безумце себя, свое страдание, отнимающее рассудок.
– Кто икону оставляет, кто папку, и никто букет роз! – засмеялась секретарша. – Итак! – она обернулась к своему кавалеру и сложила губки, словно только что съела сладкую ягоду. – Ваши намерения, сударь?
– Ну конечно, хлебосольные ваши родители учиняют обед – уха из семги, кулебяка, тыква с медом, чай из самовара с вишневым вареньем. И конечно, расспросы, как движутся мои писания, и скоро ли обратно в столицу, и не мучают ли мигрени. А я, между тем, под скатертью успеваю сунуть в вашу руку записку! – молодой человек повернул руку секретарши ладонью вверх, что-то начертал на ней пальцем, отчего она бесшумно засмеялась. – А в записке начертано: «Приходите, как стемнеет, в беседку. Моя судьба в ваших руках».
Они смеялись, и было видно, что это не просто флирт, не просто шаловливые развлечения от скуки. Они нравятся друг другу, между ними близость.
Они были готовы продолжать свою бесконечную любовную игру, но дверь кабинета отворилась, и выглянул Клокотов
– Вера, еще нам чайку с профессором! – Увидев Хлопьянова, он воскликнул: – Что ты здесь сидишь? Заходи! – И Хлопьянов, покинув приемную, вошел в кабинет.
Там уже был человек. Поднялся навстречу Хлопьянову, с легким поклоном, стройный, в ладном костюме, кружевной рубахе, с галстуком-бабочкой.
– Профессор Кириевский – один из лучших юристов Москвы, и это счастье, что он защищает нас на процессе!
– Считаю за честь, – сказал профессор все с тем же поклоном. – Защищать вашу русскую газету – мой долг патриота и христианина.
– Профессор делает это блестяще! – сказал Клокотов. – И при этом, совершенно бесплатно! Но, честно сказать, у нас и денег-то нет платить гонорары юристам!
– Это мой долг! – повторил профессор.
