Дэвид Лодж - Хорошая работа
— Я думал, что мистер Уилкокс…
— Я писал вам об этом, — подсказал Вик.
— Видимо, письмо затерялось, — ответила Робин. Она заметила, что в другом конце коридора, возле расписания занятий третьего курса, стоит Мерион Рассел и смотрит на них так, словно пытается понять, кто же такой Вик Уилкокс.
— О господи! — воскликнул Лоу. — Так вы не знали, что мистер Уилкокс придет сегодня?
— Нет, — сказала Робин. — Я вообще не рассчитывала его увидеть.
— Видите ли, — объяснил Лоу, — во время каникул, пока вас не было в Раммидже, мистер Уилкокс обратился к вице-канцлеру с предложением продлить программу Теневого Резерва. Видимо, этот эксперимент произвел на него такое впечатление… — сказал Лоу и обнажил в широкой улыбке свои желтые зубы, — …что он решил его продолжить, так сказать, в обратном направлении.
— Да, теперь я стану вашей тенью, — сказал Вик. — В конце концов, если основная мысль состоит в том, чтобы укрепить связи между промышленностью и Университетом, это должен быть двусторонний процесс. Нам, промышленникам, — добавил он, — многому нужно поучиться.
— Бесполезно, — буркнула Робин.
— Чудесно, — ответил Лоу, потирая руки.
— Я сказала, что не буду в этом участвовать, — почти закричала Робин.
— Почему? — удивился Лоу.
— Мистер Уилкокс знает, — сказала Робин.
— Нет, не знаю, — возразил Вик.
— Это нечестно по отношению к студентам. На носу экзамены. Ему придется сидеть на моих занятиях.
— Я буду тих, как мышка, — пообещал Вик. — И не помешаю.
— Студенты вряд ли будут возражать, — сказал Филипп Лоу. — А кроме того, это только раз в неделю.
— Раз в неделю? — переспросила Робин. — Странно, как это мистер Уилкокс на целый день бросит свой завод? Я думала, он незаменим.
— Сейчас все идет гладко, — успокоил Вик. — А мне уже причитается много выходных.
— Если мистер Уилкокс готов пожертвовать выходными, я, право, думаю, что… — Лоу умоляюще взглянул на Робин. — Вице-канцлер очень заинтересован.
Робин вспомнила о своем отчете ТФИИРУ и о том, что он может помочь ей получить постоянную работу в Раммидже.
— По-моему, у меня нет выбора. Я права? — спросила она.
— Прекрасно! — обрадовался Лоу и облегченно вздохнул. — В таком случае, мистер Уилкокс, передаю вас в умелые руки Робин. Конечно, в метафорическом смысле. Ха-ха! — Они с Уилкоксом обменялись рукопожатиями, и Лоу исчез на кафедре. Робин провела Вика в свой кабинет.
— Я расцениваю все это как закулисные интриги, — сказала она, когда они остались одни.
— Ты о чем?
— Только не надо делать вид, что тебе безумно интересно узнать, как работает кафедра английской литературы.
— Напротив, мне очень интересно. — Он осмотрелся. — Ты прочитала все эти книги?
— Когда я впервые приехала в «Принглс», ты продемонстрировал мне абсолютное презрение к моей работе.
— Я был зол, — ответил Вик. — Из-за Теневого Резерва.
— По-моему, ты устроил все это ради того, чтобы увидеть меня, — сказала Робин. Она со стуком водрузила на стол свою сумку и стала вынимать из нее книги, папки и тетради.
— Я хотел посмотреть, чем ты занимаешься, — объяснил Вик. — Я хочу учиться. Я прочитал те книги, о которых ты говорила — «Джен Эйр» и «Меркнущие высоты».
На такую приманку Робин не клюнуть не могла.
— И что ты о них думаешь?
— «Джен Эйр» мне понравилась. Правда, немножко затянуто. А в «Меркнущих высотах» я запутался — кто есть кто?
— Это сделано намеренно.
— Правда? А зачем?
— Одни и те же имена возникают в разных сочетаниях и в разных поколениях. Кэтти-старшая, урожденная Кэтрин Эршоу, в браке становится Кэтрин Линтон. Кэтти-младшая, то есть Кэтрин Линтон, в первый раз выходит замуж за Линтона Хатклифа, сына Изабеллы Линтон и Хатклифа, и становится Кэтрин Хатклиф, а по второму мужу — Хейртону Эршоу — превращается в Кэтрин Эршоу. Иными словами, в конце жизни она носит имя своей матери — Кэтрин Эршоу.
— Тебе бы поучаствовать в конкурсе «Выдающийся ум», — сказал Вик.
— Это действительно сбивает с толку, особенно учитывая сдвиги во времени, — продолжала Робин, — но именно это и делает «Меркнущие высоты» столь выдающимся романом той эпохи.
— Я так не думаю. Многим он понравился бы больше, не будь он таким мудреным.
— Трудности генерируют смысл. Они заставляют читателя больше работать головой.
— Но чтение — это противоположность работы, — возразил Вик. — Книги читают, приходя домой с работы, чтобы отдохнуть.
— У нас здесь, — сказала Робин, — чтение и есть работа. Чтение — это производство, а производим мы смысл.
В дверь постучали, потом она медленно приоткрылась, и в комнату просунулась голова Мерион Рассел, похожая на пальчиковую куклу. Она похлопала глазами на Робин и Вика, после чего исчезла. Дверь снова закрылась, из коридора послышались шуршание и шорохи, как будто там хозяйничали мыши.
— У меня десятичасовой семинар, — объяснила Робин.
— Ты обычно начинаешь работать в десять?
— Я никогда не прекращаю работать, — сказала Робин. — Когда я не работаю здесь, я работаю дома. Это тебе не завод. Мы не включаемся и не выключаемся. Сядь вон в том углу и постарайся как можно меньше бросаться в глаза.
— А о чем будет семинар?
— Теннисон. Вот, возьми, — она протянула ему сборник Теннисона, дешевое старенькое издание с сентиментальными картинками, которое еще студенткой купила в букинистическом магазине и пользовалась им много лет, до тех пор, пока не вышло аннотированное лонгменовское издание.
Робин подошла к двери и открыла ее.
— Пожалуйста, проходите, — радушно пригласила она студентов.
На сей раз настала очередь Мерион Рассел открывать семинарскую дискуссию — она должна была зачитать небольшое сообщение по теме, выбранной из старого списка экзаменационных вопросов. Но когда студенты вошли в кабинет и расселись вокруг стола, Мерион среди них не оказалось.
— А где Мерион? — спросила Робин.
— Ушла в туалет, — ответила Лаура Джонс, крупная рослая девушка в спортивном костюме, совмещавшая обучение на Физкультурном факультете и Факультете Изящных Искусств, чемпионка Университета по толканию ядра.
— Она сказала, что плохо себя чувствует, — добавила Хелен Лоример, у которой ногти были покрыты зеленым лаком — в тон волосам, а в уши вдеты пластмассовые сережки: улыбающаяся мордашка в одном ухе, грустная — в другом.
— Она дала мне свой доклад, чтобы я его прочитал, — сообщил Саймон Бредфорд, худощавый молодой человек с тоненькой бородкой и в очках с толстыми стеклами.
— Подождите меня, — сказала Робин, — пойду посмотрю, что с ней случилось. Да, кстати, это мистер Уилкокс, он присутствует на занятиях по программе в честь Года Промышленности. Надеюсь, все вы знаете, что этот год объявлен Годом Промышленности? — Студенты смотрели на нее безо всякого интереса. — Попросите мистера Уилкокса, чтобы он вам рассказал. — И Робин вышла из комнаты.
Она обнаружила Мерион Рассел в женском туалете для преподавателей.
— Что случилось, Мерион? — спросила Робин. — Предменструальное недомогание?
— Тот человек… — отозвалась Мерион Рассел. — Это ведь он был на заводе, да?
— Да.
— Что он здесь делает? Пришел жаловаться?
— Конечно, нет. Просто присутствует на семинаре.
— Зачем?
— Долго объяснять. Пойдемте, все вас ждут.
— Я не могу.
— Почему?
— Мне стыдно. Он видел меня в одном белье.
— Он вас не узнает.
— Нет, узнает.
— Нет, не узнает. Вы выглядите совершенно иначе.
На Мерион в тот день были широкие шаровары и огромного размера футболка с портретом Боба Гелдофа, стилизованного под Христа.
— О чем у вас доклад?
— О борьбе оптимизма и пессимизма в лирике Теннисона, — сказала Мерион.
— Ну, так пошли. Послушаем его.
Если Вик и объяснял оставшимся трем студентам, что такое Год Промышленности, он был предельно лаконичен: когда Робин и Мерион Рассел вернулись в кабинет, там уже было тихо. Вик листал сборник Теннисона, а студенты смотрели на него, как кролики на великолепного горностая. Вик бросил взгляд на вошедшую Мерион, но, как Робин и предсказывала, не узнал ее.
Мерион стала монотонно и тихо читать свой доклад. Все шло гладко до тех пор, пока она не сказала, что строка из «Локсли Холл» — «Пусть огромный мир помчится по желобкам перемен» — напоминает нам о железных дорогах викторианской эпохи. Вик поднял руку.
— Да, мистер Уилкокс? — сказала Робин так приветливо, как только смогла.
— Наверно, он думал скорее о трамваях, чем о поездах, — заметил Вик. — Колеса поезда не ездят по желобкам.
