Марек Хальтер - Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь

— На той?..

Она уже повесила трубку.

По ее совету я послушно пошел в душ, сварил себе огромную чашку кофе и принял две или три таблетки аспирина. Наконец мои мозги достаточно просветлели, чтобы я начал задавать себе удивленные вопросы. К счастью, остатки алкоголя не давали мне как следует испугаться. Свидания в пять утра были, впрочем, совсем не в духе Ширли.

По крайней мере, ее загадку я разгадал легко. Три года назад я взял ее с собой на церемонию к мемориалу «Титаника». Изображавший полуобнаженного мужчину монумент из белого гранита, воздвигнутый в Парке Рок-Крик, олицетворял собой китч тридцатых годов и был посвящен мужчинам «Титаника», уступившим места в спасательных лодках женщинам и детям. Ширли была не в обиде за это приглашение и не отказалась поцеловаться со мной на парковке перед оградой парка, на Нью-Гемпшир-авеню.

У меня хватило предусмотрительности оглядеться, выходя на улицу. Автомобиля ФБР видно не было. Я сел в свой «нэш» и осторожно тронулся с места, глядя в зеркальце. За мной не устремилось ни одной машины. Т. К. был прав: серые птички из ФБР в конце концов отправились спать, как все нормальные существа.

Я ехал с опущенными стеклами. Аспирин лишь слегка успокоил головную боль, и в мозгу продолжали вертеться неразрешимые вопросы. Главным был: «Что нашло на Ширли?». Я старался убедить себя, что ничего страшного не должно случиться. На парковке было почти пусто. Я медленно двигался по ней, не видя стильного авто Ширли. Часы в моей машине показывали без шести пять. Начало светать. Парк источал запах свежескошенной травы. На минуту или две я прикрыл глаза: не смог совладать со сном. Когда я снова их открыл, огромный бутылочно-зеленый седан «паккард» перегораживал мне путь. Со стороны пассажира открылась дверца. У меня забилось сердце. Мне понадобилось время, чтобы решиться покинуть машину. Потом я осторожно обошел ее и нагнулся, чтобы заглянуть внутрь седана. Я ожидал увидеть что угодно, только не круглую башку сенатора Вуда, сидевшего за рулем.

— Что вы здесь делаете, сенатор?

— Сядьте и закройте дверцу.

В «паккарде» приятно пахло сигарой. Сиденья покрывал серый велюр. На Вуде был костюм для гольфа, концы шейного платка скрывались под воротником джемпера а-ля Фрэнк Синатра. Казалось, он только что вышел из своего вип-клуба. Однако круги под его глазами говорили, что спал он еще меньше, чем я. От этого в нем появилось даже что-то человеческое, чего не было заметно на заседании Комиссии — взгляд заботливого и обеспокоенного дедушки. Вуд брезгливо потянул носом воздух:

— От вас разит алкоголем!

— Ширли не с вами? Или мой телефон прослушивает ФБР? Поэтому вы воспользовались Ширли, чтобы заманить меня сюда?

— Не переворачивайте все с ног на голову, Кёнигсман. Ширли Лимен — сотрудница моего секретариата. Она делает свою работу… Если только вы не требуете от нее изменить присяге. Вы что, не знали, что секретарь сенатора берет обязательства вести себя определенным образом? И что она может схлопотать до пяти лет тюрьмы, если она их нарушит?

— Значит, Ширли вам рассказала…

— Интересно, что такая женщина в вас нашла?

Я внимательно изучал Вуда, и мне пришла в голову забавная мысль. Будто в ее подтверждение Вуд добавил:

— Для вас нет ничего святого. Вы пользуетесь привязанностью женщины, чтобы подтолкнуть ее к незаконным действиям…

Да, в нем говорила ревность. Т. К. был прав: Вуд не сдаст Ширли ФБР. Зато я мог поспорить, что это он подарил ей дорогущие французские духи. Я не мог удержаться от смеха, доставая из кармана пиджака пачку сигарет.

— Ширли — уже большая девочка, которая знает, что делает, сенатор. Я думаю, вы здесь не для того, чтобы в качестве старого ревнивого мужа устраивать мне выволочки.

— Не изображайте идиота, Кёнигсмaн. Сейчас не время.

Он посмотрел на часы на приборной доске.

— Мы… Соединенные Штаты вот уже три часа находятся в состоянии войны…

— Что это значит?

— В полночь армия Северной Кореи перешла 38-ю параллель. Семь дивизий. 150 советских танков Т-34, две тысячи артиллерийских орудий… Ким Ир Сен не туристическую поездку предпринял. Войска движутся почти беспрепятственно и через два-три дня будут в Сеуле. Южные корейцы были убеждены, что северяне не нападут никогда: они не готовы к войне.

— Боже мой!

— Через два часа Трумэн объявит по радио, что мы рассматриваем нападение Северной Кореи как объявление войны. США потребуют в Совете Безопасности голосования за международный отпор агрессии. Мы сами будем действовать немедленно. Все наши вооруженные подразделения, находящиеся в Японии, которые можно передислоцировать, уже выдвигаются к берегам Кореи. Но ведь Ким Ир Сен — только марионетка. Не начал бы он этой авантюры без одобрения Сталина и Мао. Начнем-то мы войну в Корее, а где закончим? Это будет зависеть от русских и от китайцев.

— Господи, только пять мирных лет — и снова!

Я зажег сигарету. У меня дрожали пальцы. Вуд это заметил, но у него хватило такта обойтись без комментариев. А вот у меня не было желания соблюдать этикет.

— Вашим друзьям Маккарти и Никсону все это должно понравиться: прекрасный повод насолить коммунистам! Вот пусть и едут воевать на самом деле, вместо того чтобы перед камерами сплетни пересказывать.

Вуд бросил на меня тяжелый взгляд и уставился в зеркало заднего вида. Потом начал нервно теребить руль. Было очевидно, что ему трудно высказать то, ради чего меня вытащили из дома в такую рань.

— Так, что вы хотите от меня, кроме как сообщить о начале войны раньше, чем об этом узнает вся Америка?

— Хочу кое-что прояснить.

— Прекрасно.

— Информацию касательно мисс Гусеевой вашим конкурентам передал не я.

— Знаю.

Вуд наградил меня очередным тяжелым взглядом, но я продолжал курить, наблюдая, как над парком восходит солнце.

— Ваш визит в тюрьму, Кёнигсман, был верхом глупости. Еще хуже, что в эту глупость вы вовлекли Ширли. Как вы могли вообразить, что это не откроется? Маккарти и Никсон были в бешенстве. А мне так трудно было добиться вашего присутствия на слушаниях…

— Они и согласились только потому, что уже рассчитали, какую свинью мне подложат, сенатор. И вы это тоже знали. И вас всех это устраивало. Я просто хотел увидеть мисс Гусееву вне ваших фальшивых слушаний. Я хотел понять, говорит ли она правду или она просто гениальная актриса. И вы тоже знаете ответ на этот вопрос.

Я еще подлил масла в огонь:

— Маккарти и Никсон по своему обыкновению сотрясают воздух. Этим мерзавцам все нипочем: ни совесть, ни закон. Раньше или позже от их дел, от их Комиссии одна пыль останется, как от пустых орехов. А вы, сенатор, при всем моем к вам уважении, пойдете за ними следом, раз вы все еще с ними сейчас.

— Кёнигсман!

— И вот что я еще хочу вам сказать: может быть, Векслеру не хватит смелости опубликовать эту историю в «Нью-Йорк Пост». Это неважно. Я издам об этом книгу. И ни вы, ни ваши друзья из Комиссии не сможете мне помешать.

Я докурил сигарету и бросил окурок в окошко машины. Огонек разлетелся мелкими искрами. Видя, как гаснут эти светящиеся точки, я думал о бомбах, которые скоро перепашут корейскую землю.

Вуд внезапно убрал руки с руля.

— Я не люблю коммунистов так же, как Маккарти и Никсон, Кёнигсман. Не обольщайтесь на этот счет. И я уважаю законы моей страны, как и должно сенатору.

— Отлично… Тогда зачем вы меня позвали?

— Дело в том… я думаю, что вы правы. По поводу этой женщины. Я тоже полагаю, что она рассказала правду.

— Вы полагаете, или у вас есть доказательства?

Круглое лицо Вуда будто вытянулось, а его пальцы снова забарабанили по рулю. Я был не в состоянии больше ждать:

— О’кей. Я вам скажу, как обстояло дело, сенатор. Эпрон был не единственным агентом Управления стратегических служб в Биробиджане: с ним работал напарник, который знает, что там случилось, и который проинформировал об этом свое начальство в Лэнгли. В Управлении есть доклад о гибели Эпрона, где черным по белому написано, что Марина Андреевна Гусеева — не шпионка, что она не убивала Эпрона. То есть она говорит правду. Ее и Эпрона связывала только любовь, и более ничего. И именно этот доклад был вам передан агентом ЦРУ О’Нилом.

Я блефовал, фантазировал вовсю. А может, это была дедукция. Но сам я теперь был абсолютно уверен в своей правоте.

Вуд испуганно уставился на меня:

— Откуда вы знаете?

— Просто знаю. И еще: Маккарти и Никсон делают все, что в их силах, чтобы этот доклад исчез.

— Это они делают, не я.

— Они хотя бы его не уничтожили?

Вуд молча достал из кармана коробочку с длинными сигарами, взял одну сигару в рот и чиркнул спичкой. Теперь пальцы тряслись у него.

— Эта женщина невиновна, сенатор, и вы это знаете, но она окажется на электрическом стуле, поскольку Никсон и Маккарти способны на все, чтобы только в стране царил страх.