Джеймс Олдридж. - Дипломат

– Да, очень странно, – сказал Эссекс. – Где он пропадал весь вечер? Он мне был нужен.

Кэтрин взяла Эссекса под руку.

– Не следовало с утра поить его шампанским, – сказала она. – И вообще никогда не давайте ему шампанского. Это не для него, он только становится невежливым, когда выпьет.

Теперь уже виноват был не только Мак-Грегор, но и Эссекс.

– Ну, с меня, пожалуй, хватит, – сказал Эссекс. – Хотите, поедем домой?

– Хочу, – сказала она. – Эти крепкие кавказские вина нагоняют на меня тоску и сон.

Они не спеша вышли на лестницу; Эссекс умел исчезать незаметно, когда это требовалось.

– А Мак-Грегор? – спросила Кэтрин. Ей не хотелось уезжать без Мак-Грегора. Она жаждала излить на него свою досаду и даже оскорбить его, если удастся.

Эссекс тоже хотел поговорить с Мак-Грегором, но тот упорно избегал их.

– Мак-Грегор отлично обходится без нас, – язвительно заметил он. – Ну что ж, пускай. Дорогу домой он найдет.

Кэтрин не настаивала. – Он почему-то заупрямился, – сказала она. – Вообще иногда я удивляюсь вашему долготерпению.

Они спустились вниз и подождали, пока разыщут их шубы. У Эссекса не нашлось мелочи, чтобы дать на чай старику-гардеробщику, но здесь это его не смутило. С подъезда выкликнули их машину; они вышли на улицу, и шум разговоров, смеха, музыки и пения слился позади в глухой нестройный гул.

– Ну, что Молотов? – спросила Кэтрин, когда машина покатила к посольству.

Эссекс отлично понял значение этого вопроса.

– Ничего, все в порядке, – уклончиво ответил он. Ему сейчас не хотелось думать о делах. Он так и не знал, согласился Молотов на встречу или не согласился. Может быть, Мак-Грегор что-нибудь сообщит; значит, оставалось только ждать Мак-Грегора, хотя ожидание было Эссексу так же ненавистно, как мысль о старости. Он постарался выкинуть все это из головы и повернулся к Кэтрин.

– Вы изумительно красивая женщина, Кэти, – сказал он и прижал к себе ее руку. – Слава богу, что вы англичанка. – Кэтрин не отстранилась.

Когда они подъехали к посольству, Эссекс сказал: – У меня наверху есть еще бутылка шампанского. Хотите зайти, выпить со мной бокал?

– А что-нибудь поесть у вас найдется? – спросила Кэтрин.

– Экономка всегда оставляет мне печенье и сыр.

– Ну, если сыр, так я зайду, – сказала Кэтрин.

Шел сильный снег. Чугунная ограда, улица, река – на всем лежал толстый мягкий снежный покров. Холодный воздух бодрил, но они поспешили в комнату Эссекса, где топился камин. На маленьком столике стояло печенье, сыр и термос с горячим какао.

– Можно сразу и приниматься? – спросила Кэтрин. Звук собственного голоса показался ей каким-то нетвердым.

– Ну, конечно. – Эссекс помог ей снять шубку. – Но неужели вы там не наелись?

– Никогда не ем на приемах, – ответила она. – Мне не нравится такая еда.

Они ели и пили молча; шампанское, тепло камина создавали настроение уютного покоя. Это настроение не хотелось нарушать, и все же Эссекс должен был его нарушить, потому что ему хотелось от Кэтрин большего. Он чувствовал, что это будет нелегко. Кэтрин сидела рядом с ним, не противилась его близости, манила своей душистой теплотой, но никак его не поощряла. А Эссексу нужно было, чтобы его поощрили, он этого ждал, но он ждал слишком долго, и Кэтрин вдруг встала.

– Пора, – сказала она. – Я совсем сплю.

– А может быть, вы останетесь? – тихо сказал Эссекс.

Она взяла со стула свою шубку.

– Нет. Это ни к чему, – ответила она, и Эссекс не понял, о чем она думала. Но он чувствовал в ней какую-то напряженность. Он подошел к ней и осторожно положил ей руки на плечи, легко, почти не касаясь ее. Она не отстранилась, но покачала головой и сказала: – Не надо, Гарольд, – потом повернулась и пошла к двери.

На пороге она остановилась и спросила совсем обычным тоном, так, чтобы не осталось никакой неловкости: – Вы еще долго рассчитываете задержаться здесь? – Это был тот же вопрос о Молотове, только в другой форме.

– Нет, недолго, – сказал Эссекс. – И вы должны уехать в Лондон вместе со мной.

– Когда Дрейк узнает про сегодняшнее, мне все равно придется уехать. Ну, спокойной ночи, Гарольд, и не пейте больше шампанского. Ложитесь спать.

Она затворила дверь, и Эссекс остался один со своими мыслями о ней.

Кэтрин медленно спустилась по главной лестнице. Ей было жарко, и в то же время она чувствовала, что внутри у нее все дрожит. Она не знала, что тут виной – шампанское или непонятная злость, которую в ней вызывал Мак-Грегор. Ей захотелось выйти на улицу, на холод. Падающий хлопьями снег сразу умиротворил ее, но она решила не входить в дом, пока не успокоится совсем. Она перешла набережную и остановилась у парапета над рекой. Облокотившись на свежий, еще не примятый снег, она устремила взгляд на замерзшую реку, всю в отсветах кремлевских огней. Ее все еще лихорадило; она набрала в горсть снегу и стала тереть себе лицо. Вдруг она испуганно вздрогнула – чей-то голос за ее спиной сказал: – Что вы здесь делаете, Кэти?

Это был Мак-Грегор.

– Мак-Грегор, милый, – сказала она, выронив снежный комок. Она ухватилась за отвороты его пальто и почти припала к нему. Мак-Грегор был удивлен; волнение Кэтрин мгновенно передалось и ему.

– Вы вся в снегу, – сказал он и, сняв перчатку, стал смахивать снег с ее волос, бровей, подбородка. Она не выпускала отворотов его пальто и тянула, тянула его к себе, так что, в конце концов, он не выдержал и схватил ее за плечи. Он слышал, как глубоко и прерывисто она дышит.

– Милый Мак-Грегор. Милый, милый Мак-Грегор, – сказала она так тихо, что он едва услыхал. Он не знал, что делать. Мокрый мех шубки на мгновение отрезвил его, он уже хотел ее выпустить, но тут она взяла его руки, тихонько засунула их под шубку и положила на свои теплые плечи. Потом она снова прижалась к нему, подставила ему свое лицо, свои широко открытые влажные глаза и сказала еще раз: – Милый Мак-Грегор. – Он наклонил голову, ища губами ее губы. Ей было неловко стоять, но она все прижималась к нему, ласково и нежно. Дыхание их слилось, и Мак-Грегор потерял остатки самообладания.

На следующее утро Эссекс проснулся с приятным чувством уверенности, что Кэтрин покорена окончательно. Он даже был доволен, что отпустил ее и не стал злоупотреблять преимуществом своего положения. Правда, в Кэтрин еще чувствовалось какое-то сопротивление, но оно относилось не к нему, а к воплощенной в его лице английской дипломатии, которую она инстинктивно ненавидела, а это со временем пройдет. Раз уж Кэтрин должна войти в его жизнь, незачем портить их отношения неуместной спешкой. Кэтрин из тех, к кому требуется бережный подход. Одно ясно: при желании он уже сейчас мог бы назвать ее своей. Если ему все же придется уехать в Лондон, не повидав Молотова, она уедет вместе с ним. В этом Эссекс не сомневался.

Он позавтракал с Дрейком не потому, что ему это доставляло удовольствие, но потому, что Дрейка (как и некоторых лондонских болванов) следовало расположить в свою пользу. При данных обстоятельствах важно было заручиться расположением всего официального персонала – на случай, если беседа с Молотовым не состоится. Из этих соображений Эссекс с самого утра отправил депешу в Лондон, в которой объяснял свои действия и высказывал желание – именно желание, а не намерение – задержаться еще на несколько дней для подведения итогов. Он также поинтересовался текстом телеграммы Мак-Грегора, посланной в ответ на предписание выехать. К счастью, Мак-Грегор составил телеграмму в достаточно осторожных выражениях, и Эссекс благословил природную сдержанность шотландца.

Умиротворить Дрейка было задачей потруднее. Но Эссекс сумел в столь живых красках изобразить, как раздосадованы были русские его появлением на вчерашнем приеме, что Дрейк нехотя признал: да, пожалуй, эта затея имела некоторый смысл. На большее Эссекс и не надеялся, зная, что Дрейк все равно нажалуется в Лондон.

– Чего вы, собственно, хотите добиться от Молотова, Гарольд? – спросил его Дрейк за кофе. – Разве не ясно, что он намерен игнорировать все наши попытки найти компромиссное решение? Иначе – зачем бы он стал приглашать сюда этих азербайджанцев?

– А, да это просто кучка учителишек, – сказал Эссекс. Он искренно так думал, поскольку оказалось, что ни один из делегатов не слыхал, кто такой лорд Эссекс. Конечно же, это какие-то захудалые учителя. – Да, Молотов намерен игнорировать нас, но я, чорт побери, не намерен допускать это.

– Не вижу, как вы можете повлиять на его позицию.

– Молотов умен, – сказал Эссекс. – Он знает, что если я уеду отсюда, ни до чего не договорившись, дело примет характер открытой борьбы. А русские такие горячие приверженцы ООН, что не захотят стать первой страной, которая заслужит ее осуждение. Они постараются по возможности избегать нас, но в какой-то момент это может стать опасным, и Молотов это знает.