Шон Макбрайд - Зелень. Трава. Благодать.
— Генри, а что там такое сзади стряслось?
— Не знаю. У тех уродов надо спросить, не у меня.
Я стою, уставившись на толпу, которая с интересом наблюдает за мной и за моей семьей. Сес все еще держит меня за руку, но я больше не желаю здесь находиться. Здесь уже никому ничем не поможешь. Я хочу быть рядом со Стивеном, он единственный, кто меня поймет. Я вырываю свою руку из руки Сес, иду к двери и выскакиваю наружу, где прохлада и на углу стоит и работает вхолостую катафалк. В кабине, навалившись на руль, храпит мистер Макфадден. Где-то в стороне Тэк-парка в воздухе раздается сильный, резкий хлопок. Я в ужасе подпрыгиваю на месте и бегом устремляюсь на звук через опустевшую к вечеру Ав.
17
Стивен истекает кровью. Блядь, похоже его подстрелили. Какие-то пацаны бегут прочь, к машине, которая визжит истертыми шинами по асфальту где-то поблизости, а я бросаюсь к Стивену, чтобы держать, держать его плечи и голову у себя на коленях. У него из живота на землю течет кровь. Нужно не дать ей вылиться, и я ловлю ее руками и запихиваю обратно ему в живот. О господи.
— Стивен, смотри на меня, — говорю я. — Смотри сюда. Это я, твой брат Генри. Кто-нибудь вызовите «скорую», — что есть силы кричу я. — Пожалуйста, кто-нибудь, вызовите гребаную «скорую помощь»!
О черт, я вскочил и сдвинул ему голову. Я чуть не уронил его на землю. Какой я дурак. Нужно собраться. Господи, у него глаза закрываются. Блядь.
— Стивен, не закрывай глаза. Слышишь ты, говнюк, не смей закрывать глаза. Кто-нибудь, пожалуйста, блядь, хоть кто-нибудь помогите, — кричу я. Ветер свистит и кусает меня сзади за шею, по Ав туда-сюда тащатся сонные машины, и никто меня не слышит, никто не остановится. Где мама с папой? Или хотя бы Фрэнни? Вы так нужны здесь.
Он закашливается и отхаркивает что-то изо рта. О господи, что это — кровь? Не пойму. Сирены. Где-то очень далеко, в миллионе кварталов отсюда. Слишком медленно ползут, гораздо медленней, чем теплая, даже горячая кровь из живота Стивена у меня между пальцев.
— Стивен, ты меня слышишь? — исступленно кричу я.
— Это я, Генри. «Скорая» уже едет, приятель. Слышишь, братишка? Слышишь сирены? Это за нами. А теперь главное не закрывай глаза и все время меня слушай.
— Генри? Мэган? — борясь с кашлем, бормочет он.
О господи. Он смотрит на меня, а у меня за спиной на стене портрет Мэган. Или он уже умирает и правда видит ее? Боже, у него опять изо рта пошла эта дрянь. Лицо белое, губы багровые. Мимо по Ав проносится машина и сшибает пивную банку. Я слышу, как грузовой автопоезд въезжает в город где-то чуть дальше пересечения Ав и 95-й в десяти кварталах к востоку. Мне с трудом удается глотать холодный воздух, словно я задыхаюсь, словно я в панике. Без паники, говорю себе я. Нельзя, держись, ради Стивена. Не плачь и вообще не подавай виду, а не то он может сдаться и умереть.
— Не сдавайся, не умирай, Стивен, — внушаю ему я. — Еще раз повтори мое имя.
— Генри, — говорит он.
— Правильно, — говорю я, — твой брат Генри. Я здесь, с тобой.
О господи, сколько крови. И льется и льется дальше на асфальт. И на мой белый костюм тоже. Все, нет костюма, мама будет в ярости. Я держу ему голову и обнимаю его, но нельзя слишком сильно. Нельзя, чтобы кровь текла еще быстрее. Сирены визжат уже совсем близко.
— Я, блядь, не пойму — это что, обязательно, чтобы сирены орали так громко? — кричу я. — Заткните, блядь, свои сирены!
— Стивен, не оставляй меня здесь одного, — умоляю я.
Он не отвечает. Глаза закрыты, но он все еще дышит. Похож на младенца. Такие приятные на ощупь, мягкие волосы. Слышно, как распахивается дверь «У Манджоли», щелкает зажигалка, мужской голос вскрикивает Черт возьми. Потом бум, дверь закрылась, бум, снова открылась, вываливаются тонны людей, что-то взволнованно спрашивают, шлепая ногами по бетону, бегут ко мне, машина визжит тормозами, водитель материт толпу, текущую через улицу. Уже куча людей окружила нас. Первым я вижу Фрэнни, потом маму с папой.
— Боже мой, Фрэн, там же Стивен и Генри, — вскрикивает Сесилия и бежит к нам.
— Господи помилуй, — произносит Фрэнсис, замирая на месте как вкопанный.
— Боже ты мой, — кричит кто-то вместе с ним.
Некоторые начинают вслух молиться.
— Генри, что здесь случилось? — спрашивает меня Фрэнни, который теперь тоже держит Стивена вместе со мной и мамой.
— В него стреляли, — сухо констатирует мама, но тут же начинает плакать.
— О господи, — только и может сказать папа, который по-прежнему стоит в стороне, не двигаясь с места.
— Стивена Тухи застрелили, — вопит кто-то на улице.
Мама плачет. О господи — продолжает твердить папа.
Люди из толпы зовут на помощь. Машины начали съезжать на обочину и останавливаться: из них, стуча дверями, вылезают все новые и новые люди, спрашивают у кого-то поблизости «что случилось?», кто-то отвечает им «парня подстрелили», и так до бесконечности, и все это на фоне обращенной к Богу непрекращающейся молитвенной истерики.
— Где Сес? — спрашивает мама, все еще держа Стивена на руках и неистово озираясь.
— Сильно его не тряси, Генри, — резко и отрывисто, как помешанный, бросает мне Фрэнни.
— Кто трясет — я? — огрызаюсь я; еще одно слово, и я кинусь драться.
— Он еще дышит? — спрашивает мама.
— Думаю, еще дышит, — говорю ей я. — Думаю, да.
— Фрэн! — кричит мама, поворачиваясь к папе.
— О господи, — отвечает ей он.
— Фрэн, очнись, — рявкает она на него. — Иди помоги нам.
Он подчиняется, подбегает и втискивается между нами на коленях, как будто и не было никакого ступора.
— Стивен, — произносит он с каменным лицом и кладет руку ему на щеку.
Стивен открывает глаза и смотрит прямо на него.
— Папа? — неуверенно спрашивает он.
— Да, это я, твой папа, — говорит папа, шаря глазами по лицу Стивена.
— Прости меня, — шепчет ему Стивен.
— Тебе не за что просить прощения, — отвечает он тоже шепотом. — Это ты меня прости.
Они улыбаются настолько, насколько это сейчас возможно, глядя друг другу в глаза. Но тут, бум, посторонний.
— Так, с дороги, парень, с дороги, — кричит какой-то ублюдок в белом и прет прямо на нашу семью, прямо на меня.
— Не толкайся, — ору я на него. — Ты еще, блядь, кто такой, откуда взялся? Тут мой брат. Еще раз толкнешь — в морду получишь, слышал?
— Не мешай нам работать, — говорит ублюдок. — Отойди, парень, мы хотим помочь.
— Пошел на хер, — говорю я и замахиваюсь.
Фрэнни с папой валят меня на землю.
— Ублюдки, убью, — кричу я и рвусь из рук у папы и Фрэнни — только бы добраться до этих уродов из «скорой помощи»; я размахиваю руками и ногами, а уроды тем временем кладут Стивена на носилки и перекидывают друг другу пакеты с каким-то прозрачным дерьмом внутри и с кучей каких-то трубок и проводов. Мама сквозь слезы просит меня успокоиться, но я все равно продолжаю молотить ногами по воздуху и махать кулаками. В перерывах между собственными воплями я слышу позади себя встревоженные голоса, слышу, как хрипит Стивен, как трещит голос по рации, слышу умножившийся хор воющих сирен. Красные всполохи загораются на лицах через каждые полсекунды. Я вижу дыру, которую мы пробили в круглом окне церкви. Она скалится на меня двумя рядами острых осколков, словно чудовищная пасть с клыками.
— Я его отец, — говорит папа и отпускает меня. — Я поеду с ним.
— Я тоже, — говорит мама, борясь с душащими ее рыданиями.
— Загружайте его, нужно ехать, — говорит один ублюдок в белом другому такому же.
— У него сильное кровотечение, — говорит этот, второй. — Если вы с нами, поторопитесь, нужно ехать прямо сейчас, скорее.
Мама с папой запрыгивают к Стивену в «скорую помощь».
— Фрэнни, возьми машину, встретишь нас там, — говорит папа.
— Генри, найди сестру, — говорит мама, — и отведи ее домой. Мы позвоним.
— Все разговоры потом, мэм, — встревает ублюдок в белом, — нам пора ехать.
Шварк. Врумм. «Скорая помощь» уносится прочь по Ав, увозя с собой маму, папу и умирающего брата. Какого хрена так громко орут сирены? Вот, заткнулись наконец. Самое, бля, время. Я поворачиваюсь посмотреть, что за ослы стоят там сзади меня и чешут языками. Парк забит народом. Две сотни идиотов субботним вечером сгрудились на залитой кровью спортплощадке. В этом, бля, даже есть что-то забавное. Я уже почти готов рассмеяться, но тут вдруг слышу чей-то плач. Это Ральф Куни — сидит на скамейке, опустив голову, и трясется. В руке пушка. Никто не видит его, кроме меня. Я срываюсь с места и прыгаю на него, сейчас я зубами выгрызу ему кадык. Бам. Пушка отлетает по бетону в сторону, Ральф падает, я сверху. Неистово молочу его кулаками по лицу и одновременно плююсь, плююсь в него. Разжимаю кулаки и вцепляюсь ему в лицо, он плачет и старается оттолкнуть меня ногами. Чьи-то руки пытаются меня оттащить, кругом слышны крики: «Остынь, Генри», — это мужские, и женские: «Боже мой, пистолет». Меня оттаскивают все дальше, но я еще могу дотянуться ему до лица. Я хочу содрать с него кожу, чтобы обнажить прячущийся под ней уродливый череп.
