Дональд Бартельми - Шестьдесят рассказов

Слева и справа от кафедры, на высоких резных стульях, восседают два священника. Один молодой, другой старый. Они ведут службу по очереди. За нашими спинами располагается хор, солирующий тенор поразительно хорош, я даже оборачиваюсь, чтобы взглянуть на него.

Мы встаем, садимся и поем вместе со всеми остальными, руководствуясь мимеографированным распорядком.

Старый священник, хрупкий, горбоносый, с коротким ежиком седых волос, одетый в черную сутану и тонкий белый стихарь с кружевами, стоит за кафедрой.

— Жертва, — говорит священник.

Он вскидывает глаза к галерее, где расположился хор, снова смотрит на нас и повторяет:

— Жертва.

Мы слушаем великолепную проповедь о Жертве с цитатами из Эврипида и А. Э. Хаусмана[58].

После службы мы едем домой, и я снова ее привязываю.

* * *

Это верно, что К. никогда никого не поймает. С таким-то топорным подходом к делу. Он бы еще слонялся по темным закоулкам с рогожным мешком в руках.

П. применяет маленькие стрелки со снотворным, выпускаемые устройством, замаскированным под воскресный выпуск «Нью-Йорк тайме».

Д. применяет шахматы, что, конечно же, несколько сужает его поле деятельности.

С. применяет заклятие, унаследованное им от прабабушки.

Ф. применяет свое недомогание.

Т. применяет лассо. Он способен крутить над самой землей двадцатифутовую петлю, впрыгивая в нее и выпрыгивая ногами, обутыми в стопятидесятидолларовые ковбойские сапоги ручной работы. Завораживающая картина.

С. обвиняют в ночной охоте с применением автомобильных фар, применительно к оленям законы нашего штата признают этот способ браконьерским. Однако в этих законах нет ни слова о женщинах.

X. применяет дионисический экстаз.

Л. профессионал высочайшей пробы. Насколько я знаю, у него их сейчас четыре.

Я применяю «Джека Дэниэлс».

* * *

Я стою рядом с одним из «вытаращенных» портретов и размышляю, а не вскрыть ли конверт под паром.

Возможно, это самая заурядная мольба о спасении.

Я решаю, что лучше уж мне не знать, что там в письме, и отправляю его по почте, вкупе с телефонным счетом и маленьким (25 $) пожертвованием на безнадежное,

но благородное начинание.

#9830; * *

Спим ли мы вместе? Да.

Ну что об этом скажешь?

Это — наименее странный аспект нашей временной совместной жизни. Это заурядно, как хлеб.

Она говорит мне, что и как. Иногда на меня снисходит вдохновение, в такие моменты я не нуждаюсь в указаниях. Как-то я отметил место на полу, где мы занимались любовью, крестиком из лейкопластыря. Увидев этот крестик, она рассмеялась. Откуда следует, что иногда я способен ее развеселить.

О чем она думает? Откуда мне знать? Возможно, она воспринимает происходящее как небольшое отступление от своей «настоящей» жизни, нечто вроде пребывания в больнице или, скажем, участия в большом жюри, собранном для рассмотрения дела об убийстве, когда присяжных полностью изолируют от общества в какой-нибудь гостинице. Я ее преступно похитил, что безусловно ставит меня в положение виновного — обстоятельство, позволяющее ей относиться ко мне мягко и снисходительно.

Она восхитительная женщина и прекрасно осведомлена о своей восхитительности, а потому проявляет (вполне оправданно) некоторое самодовольство.

Веревка имеет длину в сорок футов (то есть женщина может свободно перемещаться на сорок футов в любом направлении) и представляет собой в действительности нитку — мерсеризированный хлопок цветового оттенка 1443, изготовлено в Белдинге.

Что она думает обо мне? Вчера она бросилась на меня и трижды злобно ударила в живот книгой — «викинговским» однотомником Мильтона. Позднее я посетил ее в ее комнате и был удостоен самого теплого приема. Она позволила мне наблюдать, как она делает физические упражнения. Каждое упражнение имеет свое название, и я уже знаю все эти названия: «бумеранг», «арбуз», «вращение бедрами», «ромб», «хлыст», «объятие», «фары», «закрутка сидя», «лебедь», «лук и стрела», «черепаха», «пирамида», «кувырок», «аккордеон». Ее движения поразительно эротичны. Я встал на колени и дотронулся до нее. Она улыбнулась и сказала, не сейчас. Я вернулся в свою комнату и стал смотреть телевизор — «Огромный мир спорта», футбольный матч в Сан-Паулу.

* * *

Пойманная женщина курит трубку. У ее трубки длинный, изящно изогнутый чубук и белая фарфоровая чашечка, разрисованная маленькими красными цветочками.

— А уж чопорный, — говорит она неожиданно, — словно ему пять зонтиков в задницу загнали.

— Кто?

— Мой супруг. И все же он очень приличный человек. Конечно же в этом нет ничего необычного. Если разобраться, очень многие люди очень приличны. Таких, я думаю, большинство. Даже ты.

Нас окутывает аромат ее особого (дамская смесь) табака.

— Все это сильно смахивает на кино. Не сочти мои слова за критику. Я люблю, когда как в кино.

Меня охватывает легкое раздражение. Столько усилий, а она вдруг про какое-то там кино, ничего лучше придумать не может.

— Это не кино.

— Кино, — говорит она, — Кинокинокинокино.

* * *

Позвонил до крайности возбужденный М.

— Моя заболела, — говорит он.

— А что такое?

— Не знаю. Она словно в каком-то ступоре. Не хочет есть. Не хочет полировать. Не хочет играть на флейте.

Пленница М. - безжопая, очень стильная женщина, обладающая далеко не незначительной красотой.

— Она тоскует, — говорю я.

— Да.

— Это плохо.

— Да.

Я притворяюсь, что задумался, — М. любит, чтобы к его неприятностям относились серьезно.

— Поговори с ней. Скажи ей так: «С тобой, о леди, я в раю, пленен и опьянен».

— Откуда это?

— Это цитата. Очень могущественная.

— Я попробую. Опьянен и пленен.

— Нет. Пленен и опьянен. Хотя, пожалуй, так, как ты сказал, будет лучше. Пленен в конце.

— О'кей. Так я и скажу. Спасибо. Я люблю свою больше, чем ты — твою.

— Нет, не больше.

— Конечно больше.

Я сунул в рот большой палец правой руки, откусил

его и предложил М. сделать то же самое.

#9830; * *

Крайне медлительный почтальон принес женщине ответ на ее письмо.

Я смотрю, как она вскрывает конверт.

— Вот же ублюдок, — говорит она.

— Что он пишет?

— Невероятный ублюдок.

— Так что там?

— Я предоставляю ему возможность спасти меня на белом коне — много ли в этой жизни подобных моментов истинного величия? — а он рассусоливает, как они с дочкой хорошо живут. Как это здорово, что теперь она почти не плачет. Как спокойно стало в квартире.

— Вот же ублюдок, — говорю я, почти не скрывая радости.

— Я прямо вижу, как он сидит на кухне у микроволновой печи и читает этот свой «Роллинг Стоун».

— А он что, читает «Роллинг Стоун»?

— Он считает «Роллинг Стоун» классным журналом.

— Ну, если…

— Ему не полагается читать «Роллинг Стоун». Этот журнал нацелен на другую аудиторию. А с этого мудилы песок сыплется.

— Ты в ярости.

— Мягко сказано.

— Ну и что же ты намерена сделать?

Она на секунду задумывается.

— А что у тебя с рукой? — спрашивает она, обратив наконец внимание.

— Ничего, — говорю я, пряча перевязанную руку за спину. (Само собой, я не отгрыз палец напрочь, хотя и надкусил его весьма основательно.)

— Отведи меня в мою комнату и привяжи, — говорит она. — Я хочу его поненавидеть.

Я отвожу ее в ее комнату, сам же иду в свою комнату и сажусь смотреть «Огромный мир спорта» — международный турнир по фехтованию в Белграде.

* * *

Наутро, за завтраком, пойманная женщина обратила всю свою ярость против меня.

Я дерьмо, самовлюбленный попугай, телевизионный маньяк, пустозвон, скользкий тип, чудовищный трус, трусливо воспользовавшийся, и т. д. и т. д. И я слишком много пью.

Все это абсолютно верно. Я и сам зачастую прихожу к аналогичным выводам, особенно — по не совсем ясной причине — в моменты сразу же после просыпания.

Я подложил себе на тарелку кусок канадского бекона.

— Мелкий пакостник, привыкший все делать исподтишка. — Она распаляла себя все дальше и дальше. — Человек, который…

Я лювлю ее в видоискатель «Пентакса» и отщелкиваю новую серию кадров. В ярости.

Поимка женщины неизбежно влечет за собой некую трудность: исходный поступок задает стандарт, который почти невозможно поддерживать, тем более — превзойти.

* * *

Она говорит:

— Он хочет забрать у меня ребенка. Он хочет оставить ребенка у себя. Он похитил мою дочку.

— Когда ты вернешься, она будет на месте. Можешь не сомневаться.

— Когда это будет?

— Спроси у себя самой. Тебе решать.

— Хм.

Почему я не могу жениться на одной из них и прожить с ней в ссорах и разладе всю остальную жизнь? Я уже пробовал.