Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2010)
Еще в середине 1970-х годов понимая, что в одиночку он не в состоянии справиться с наплывом «чающих движения воды», отец Александр создает «малые группы». Обычно они включали в себя не более десяти-двенадцати прихожан, объединенных или профессиональной деятельностью, или общностью культурных интересов. Существовали и катехизические группы, которые готовили к крещению оглашаемых, то есть тех, кто намеревался стать христианином. Во главе каждой группы стоял «лидер» - обычно тоже из прихожан, но уже с духовным багажом. Лидеры групп обычно ежевоскресно бывали в храме, держа отца Александра в курсе проблем, с которыми сталкивались в группе. Участники малых групп не реже одного раза в месяц бывали в храме, исповедовались и причащались. Иногда отец Александр сам приезжал в Москву и принимал участие в работе группы. Это не только разгружало его, но и воспитывало прихожан. Каждая встреча начиналась и завершалась молитвой. Во время встречи обязательно изучалось Священное Писание, затем следовала трапеза и обсуждение насущных проблем. Часть малых групп занималась социальным служением, помогая старикам, больным и нуждающимся. Работа в малых группах не ограничивалась только новодеревенским приходом.
Нелегальные общины возникали и в Москве. Наиболее значимыми были общины, руководимые Георгием Кочетковым и Аркадием Шатовым. Оба стали священниками и продолжают пастырскую работу сегодня. Помню, как на квартире одного из членов общины в начале 1980-х мы устроили первую совместную встречу двух общин – Георгия Кочеткова и Аркадия Шатова. Это было не только молитвенное, но и интеллектуальное общение. В результате обсуждения церковных проблем было решено отослать Никите Струве наиболее проблемные сообщения. Вскоре они были опубликованы в парижском «Вестнике». Многие наши прихожане бывали на молитвенных собраниях экуменической общины, созданной Сандром Ригой [20] . Находясь под давлением тоталитарного государства и его карательных органов, мы тогда умели находить при разности взглядов и интересов общий язык. К сожалению, это умение было утрачено в годы свободы.
Существовала в приходе и детская группа. С детьми занимались талантливый трубач и композитор Олег Степурко и я. Естественно, что малые группы встречались нелегально, поскольку миссионерство в СССР было запрещено. Основная часть малых групп состояла из москвичей, и они, несмотря на предупреждения отца Александра, все-таки многое обсуждали по телефону. А телефоны московской интеллигенции КГБ тщательно прослушивал. Поэтому кое-какая информация все же утекала. Никифоров рассказал чекистам все как есть. Получив важную информацию из первых рук, они начали тотальную слежку. После этого начались допросы самого отца Александра и многих из лидеров групп. Приход был переведен «на военное» положение – отец Александр провел профилактические беседы не только с лидерами, но и со многими прихожанами.
Наташа в это время по-прежнему жила в Литве. Она очень болезненно пережила распад семьи. Общая атмосфера начала 1980-х годов становилась все более и более удушливой. В начале 2000-х годов, она афористично высказалась об этом времени: «В жестких режимах, как был у нас, души покупаются не однажды, как Мефистофель покупал, а постоянно, по секундам, да так, что сам не замечаешь. Такая сила у мясорубки, что ничего не разберешь, когда ты внутри». Наташа потом вспоминала: «Перед самыми этими годами, осенью 1983-го, мне стало совсем плохо. Я отказалась от очередной работы – не самиздатской, издательской, почти не вставала; все это было и непозволительно, и невыносимо. Несколько лет я знала, что на севере Литвы живет и служит алтарником архиепископ Винцентас Сладкявичюс [21] , молитвенник и экзорцист. Тогда, буквально только что, ему дали кафедру в Кайшядорисе, между Вильнюсом и Каунасом; говорят, что тогда же он тайно стал кардиналом. Мне посоветовали поехать к нему. Я поехала; и он сказал: (1)Потерпите, это кончается(2). Была осень 1983-го, день святой Терезы, 15 октября. Прибавил он и очень важные слова: (1)после, когда оно кончится, не гневите Бога. Будет не рай, будет жизнь, а сейчас ее нет…(2)» [22]
Как самая чуткая и ранимая прихожанка Наташа настолько сильно ощущала это удушье, что слегла. Я прекрасно помню это время, поскольку осенью 1982 года у меня прошел обыск, затем последовало увольнение с работы и череда допросов, длившаяся вплоть до лета 1986 года. На самом деле дышать было нечем – приходилось выживать. Поскольку я жил неподалеку от отца Александра, мы виделись не только ежевоскресно в храме, но я заезжал к нему домой обычно по вторникам вечером. Мы обменивались новостями, новыми книгами. Осенью 1983 года я купил двухтомник испанского писателя Мигеля Унамуно. Поделился с отцом Александром его необычной метафорой – Унамуно выразился: «У меня болит Испания». На что отец Александр ответил: «А у меня болит Новая Деревня!» До 1984 года я еще держался, хотя увольнения следовали одно за другим. Вскоре я заметил, что не могу читать богословскую литературу. Вокруг образовалось безвоздушное пространство – немногие друзья изредка давали знать о себе. Такое же пространство образовалось и в приходе. Одни прихожане отпали, другим посоветовал реже приезжать сам отец Александр. На мои жалобы, что не могу читать серьезную литературу, дал совет – читайте Диккенса и Дюма. Действительно, перечитывая их романы, начал оттаивать. Ни писать, ни переводить не мог – я задыхался.
На Рождество 1984 года выпустили раскаявшегося Никифорова, но вскоре арестовали еще одного нашего прихожанина, Сергея Маркуса. Несмотря на запреты отца Александра, он продолжал встречаться с иностранцами, открыто на улице раздавал Библии. Во время следствия он вел себя достойно, но продолжались допросы отца Александра и прихожан. Как-то я приехал к о. Александру – он выглядел особенно измученным. Оказалось, что у него воспалились суставы и боль была настолько сильной, что он не мог спать. Но бодрился – говорил, что употребляет ночное время для работы. Меня поразило, насколько небрежно он относился к своему здоровью. Глотал какие-то таблетки, которые мало помогали, даже не снимали боли. Впервые я видел его не дарящим радость, приугасшим, но все же не сдающимся и не сломленным. К этому времени относится еще один его афоризм: «Или жить, или лечиться». Тогда он начал работу над семитомным «Словарем по библиологии». Он объяснял, что после завершения семитомника под общим названием «В поисках пути, истины и жизни» осталось множество неипользованного материала. И решил создать словарь, в который должны были войти не только персоналии богословов, занимавшихся Священным Писанием, но и краткие разъяснения самих библейских книг. Помню, меня это изумило – задача показалось мне безбрежной и практически неосуществимой. Я спросил его, есть ли зарубежный аналог. Он ответил, что пока нет. И добавил, что, конечно, на Западе подобными трудами занимаются библейские институты, но у нас в СССР их нет. Именно поэтому работает над словарем по библиологии. Я понимал, что его труд в основном сводился к систематизации того, что было им наработано за двадцать лет его богословского творчества. Но в то же время представлял, сколько еще предстоит исследовательской работы. В последующие годы он не оставлял начатого труда. Писал друзьям и прихожанам за рубеж, разыскивая редкие биографические материалы, даты жизни и портреты библеистов. Самое поразительное – к 1988 году, когда стало ясно, что гонения выдохлись и началась новая эпоха, он завершил этот труд и представил его в Ленинградскую духовную академию на соискание степени доктора богословия.
Наташа вспоминала это время: «Четыре с лишним года, начало 1980-х, оказались такими трудными, словно нас, как тех цыплят, придавили утюгом. Отец держался. Он держался всегда, меня кое-как спасала Литва. Мы писали друг другу короткие записки. Одной из темнейших зим я обозначила номера стихов: (1)Сторож, сколько ночи? Сторож, сколько ночи?(2), и отец ответил тоже одними номерами: "Приближается утро, но еще ночь". В самом конце весны 1985-го мы спокойно говорили о том, что уже – не ночь. Летом двоим нашим прихожанам вернули книги и еще что-то, изъятое при обыске. Раньше, зимой 1984-го – 1985-го, когда эти обыски были, отец любил повторять: (1)Сценарий пишут не они(2). Ему оставалось прожить пять лет. Эти годы были голодные и грязные, но, как заметил псалмопевец, (1)мы радовались(2). То встретимся в зале, который он назвал овальным, то в Доме медика, то еще где-нибудь. Жили мы уже совсем как в Библии – против всяких вероятностей и ожиданий, чудом, колосс упал. Правда, летом 1986 года появилась мерзейшая статья в (1)Труде(2) [23] и отец огорчался, но повторял, что возврата нет» [24] . Эти воспоминания Наташа писала в начале 2000-х годов, когда казалось, что пережитое нами происходило столетия назад и то время в ее памяти подверглось стяжению. На самом деле весна и лето 1986 года были самыми напряженными - отца Александра вызывали на допросы практически еженедельно. От него требовали, чтобы он, как и ряд его прихожан, раскаялся в своих действиях. Причем если прихожан принуждали писать раскаяния в кабинетах КГБ, то от него требовали публичного раскаяния. Я как-то спросил его после очередного допроса: «Чего они хотят от вас?» Он афористически ответил: «Они хотят меня дудкизировать» [25] .
