Алексей Зверев - Современная американская новелла. 70—80-е годы: Сборник.
— Никто из моих знакомых не мог этого сделать, — наконец осмелилась она произнести во весь голос.
Только отзвучали слова, ее глаза остановились на черном проеме окна, где застыло, наблюдая за ней, ее же собственное отражение.
Они вернулись через несколько часов, и голос Тимми загремел по дому с той резкой отчетливостью, с какой звуки разносятся ночью. Джин разобрала «шериф», «ребята», «парнишка», но общего смысла не поняла. Она не встала, когда компания, о чем-то споря, шумно ввалилась в дом, только прислушалась: с ними ли Уоллес, может, домой уехал — ведь уже поздно?.. Куда там, вот и он что-то бормочет. Все уселись в гостиной, словно был праздник. Джин все не вставала. Через несколько минут, облизывая мороженое, прибежал Энди.
— Ты чего, заболела, что ли?
— Пошел к черту, — прошипела она.
Энди выразительно присвистнул и хлопнул дверью. Джин даже не шевельнулась, точно тяжелобольная. Она уснула, хотя радио было включено, а в гостиной продолжались пересуды, и только поздно ночью ее разбудил резкий треск радиопомех. Все вокруг было мирным, знакомым — даже ее собственное испуганное, размытое в стекле отражение.
На следующий день на работе только и разговоров было что об убийстве. Все говорили, говорили; приходилось по сто раз выслушивать одно и то же, видеть подавленные, недоуменные лица. Старуха, которая вместе с Джин запачканными краской пальцами разбирала почту, знала все подробности и каждому их выкладывала: и что мальчонке было девять лет, и что ничего подобного у них еще не случалось, а то, прошлогоднее убийство не в счет — обыкновенная драка по пьянке, так что ничего подобного еще не было; а когда его нашли — другой парнишка нашел, — он еще не умер, но был при смерти, говорить уже не мог, лишь стонал и исходил кровью прямо на глазах. Шерифу, уж будьте уверены, кое-что известно, но он молчит. Его-то не провести — тертый калач… А мальчонке девять только. У Шефера и другой сын есть, Билл, а этот, Фреди, знаете, щупленький такой, все на велосипеде катался, в магазин после школы заходил — мешал всем, само собой, но вообще-то был безвредный. (Почта — длинная стойка в глубине небольшого бакалейного магазина.) А самое странное, что собака, его собственная собака, даже и не гавкнула — так и спала все время в доме.
Чем дальше, тем больше Джин запутывалась. Ее сбивало с толку даже не убийство, а что-то другое, происходящее с ней самой. Она быстро утомилась, стала сонной, рассеянной, руки еле двигались, а когда заглянул Боб, она даже не нашлась, что ему сказать.
— Думаешь, его поймают? — спросил он как бы между прочим.
— Поймают? Кого?
— Ну того, кто мальчишку убил.
— А, его… Конечно.
— Говорят, шериф знает кое-что… — промямлил Боб.
Ушел он — пришли другие. Старуха все не унималась. Джин бесила такая страстная неутомимость. Перебирая неловкими, холодными до омерзения пальцами почту, она с ненавистью прислушивалась к злорадному голосу. «Что-то со мной не так. Что же творится?» — мучилась она. Мальчика она знала и все думала о нем, стараясь представить его неприметное личико, бесплотное, как отражение в стекле, но не могла сосредоточиться: черты получались неясными, расплывчатыми. В голове назойливо вертелось: «Не мертвый — умирающий… не мертвый — умирающий…» Слово «умирающий» поразило ее. Почему не мертвый, почему умирающий? А долго он умирал? Джин закрыла глаза и, вцепившись во что-то перед собой — оказалось, в край прилавка, — подумала, что не сможет жить, пока не найдет ответа.
Боб опять подвез ее домой, по дороге он что-то мямлил про убийство, про новые факты. Говорили, что в переулке была чья-то машина, что мальчишка незадолго до убийства запустил в кого-то камнем, что его отец опять запил…
— Да замолчи ты, наконец, — не выдержала Джин и отвернулась. Боб больше не проронил ни слова. Около дома она выпрыгнула из автомобиля и, не обернувшись, побежала к крыльцу. Хорошо еще, что не видно машины Уоллеса, но матери тоже не оказалось дома. И Энди не было. Джин рассеянно прошла по комнате до лестницы, поднялась на второй этаж и остановилась, прислушиваясь: наверху гулял сквозняк. Что может быть на третьем этаже, кроме старого хлама? И все-таки ее охватил страх: вдруг там прячется убийца? Сначала скитался по полям и лесам, а теперь затаился у них в доме. Джин спустилась и села в гостиной, сложив руки на коленях, чувствуя беспомощность перед убийцей, перед его таинственной властью. Так она и сидела, словно забытый гость, пока не пришли Уоллес, мать и Энди.
С холода лицо матери раскраснелось.
— Как, ты уже дома? Ну, что слышно новенького?
— Ничего, — ответила Джин.
— А мы туда прокатились. Сегодня много народу понаехало, — сказала мать.
Уоллес аккуратно вытер ноги о старый, потрепанный коврик на веранде и тоже наконец вошел. Подавленное, напряженное лицо выдавало испуг. «Напуган, как и я». Их глаза встретились на секунду, и Джин отвернулась.
— У тебя все в порядке, дочка? Живот не болит? — спросила мать. Джин всегда раздражала эта неожиданная участливость в ее голосе.
— Не болит.
Мать холодной рукой пощупала ей лоб.
— Похоже, легкий жар, хотя, может, мне это с холода кажется.
— Чего беспокоиться раньше времени? — мягко сказал Уоллес.
— Вот именно, — благодарно отозвалась Джин.
— Если они хотят поймать этого выродка, пусть пошевелятся, пока не поздно, — сказала мать.
Дни шли, все было по-старому. Никаких перемен. Однажды Джин не пошла на работу и безвольно лежала в кровати, избавленная от пересудов, от всего, кроме неотвязного «умирающий», «умирающий». Она ворошила память, пытаясь поотчетливее вспомнить мальчика, жалея, что раньше даже не вгляделась в него внимательно, не перемолвилась двумя-тремя словами. Вот он на велосипеде, бледный от напряжения, хочет догнать других ребят… Больше ничего не приходило в голову. Но почему он завладел воображением? Может, из-за Энди? Вдруг убили бы его? Нет, пожалуй, дело не в этом. Смерть мальчика могла достаться только ему, и никому другому. Это была его смерть.
Тимми каждый день приходил с новостями, но все это были лишь пересуды, слухи, намеки, что шериф знает больше, чем говорит; имя убийцы так и оставалось еще неизвестным, хотя только оно могло поставить точку. Джин потеряла сон и лежала в темноте с открытыми глазами, пытаясь ухватить ускользающие черты мальчика, его призрачное лицо, пытаясь разобраться… Но в чем? Что происходит? Говорили, что убийцу со дня на день поймают, говорили про номера машины. Джин представляла въезжающий в переулок автомобиль, из него выскакивает человек с ножом, потом — темная, неясная сцена убийства… убийца запрыгивает назад в машину, но его уже увидели, запомнили лицо, номера. Конец. Не сегодня завтра — конец. Может, шериф его сейчас допрашивает. Тимми было известно только то, что не составляло секрета. Он и другие ребята с ружьями наперевес обрыскали округу, но безуспешно. Только траву повытоптали, вспугивая фазанов, да подстрелили зайца, хотя охотничий сезон не открылся. Шефер-старший, отец мальчика, избил кого-то в пивной. Вот и все новости. Джин не хотелось выходить к столу, пока не найдут убийцу, не хотелось слушать бесконечные пересуды. Чего будет стоить вся эта болтовня, когда откроется истина?
Она пыталась объяснить это матери, но та злилась. Все время злилась. Лишь увидев искаженное болью лицо дочери, изменила тон, сделалась вдруг лихорадочноучастливой. Правда, неизвестно откуда пришедшая боль пропала, ничего страшного с ней нет. Мать подошла и присела на край постели. На кухне был Уоллес, поэтому говорила она тихо:
— Что с тобой? Попала… в беду? Понимаешь, о чем я? Только не ври.
— У меня все в порядке.
— Может, с Бобом… или еще с кем? И пожалуйста, не ври. Все что угодно, только не ври.
— Все в порядке, просто я все время какая-то сонная.
— Но разве нормально быть все время сонной? Может, тебя тошнит, а? Не было печали, черт возьми… Где хоть болит?
— Я чувствую… то есть я не чувствую… не чувствую себя живой.
— Толком-то можешь сказать?
— Я не чувствую себя живой, — повторила Джин.
— Все мы умираем, если на то пошло, — сказала мать, фальшиво улыбнувшись. Джин заметила у нее на запястье дешевый браслет под серебро.
Ночью ей приснилось, что убийцу поймали.
Но сон не оправдался, перемен не было. Опять Боб подвез до работы, опять всю дорогу молчали. Проезжая по городку, Джин внимательно вглядывалась, не стоят ли где люди, но все было спокойно.
— Почему его никак не арестуют? — спросила она.
Боб только хмыкнул в ответ — то ли не расслышал, то ли не знал, что сказать.
На работе она тупо смотрела на письма, будто не соображала, что с ними делать. Сколько же их, посланных от одного к другому, сколько имен, выученных наизусть… среди них наверняка и имя убийцы. Как все удивятся, когда оно раскроется! Убийца может оказаться человеком всем известным. У Джин сузились глаза. Вдруг это близкий знакомый? Боб или его отец? А может, ее собственный брат, Тимми? Или заправщик с бензоколонки? Истопник? Официант? Или вот этот открывший дверь человек? А может, убийца — чужак, и его надо ловить где-нибудь в другом городке, на юге? Может, его имя никому тут не знакомо? Уж лучше гак… Незнакомое имя, неизвестный человек. Только бы все побыстрей кончилось, как можно быстрей, и чтобы в газете напечатали статью, с фотографией, вот тогда все кончится, и умирающий отмучается, умрет наконец…
