Татьяна Булатова - Да. Нет. Не знаю
– Учи стихи наизусть! – требовала она от домработницы и всовывала ей в руки томик стихов.
– А готовить кто станет? – резонно возмущалась Поля, до сих пор почему-то сохранявшая веру в то, что хозяйка ее уволит.
– Я, – обещала Аурика.
– Не буду, – отказывалась Полина и заявляла: – Крепостное право, между прочим, сто лет тому назад отменили.
– Не сто, а сто сорок, – исправляла домработницу Аурика Георгиевна и требовала полного подчинения: – Не будешь учить, в больницу отправлю.
Больницы Полина Ивановна Вашуркина боялась, как огня, поэтому выбирала стихотворение поменьше и несколько раз его перечитывала:
– «Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит – летят за днями дни, и каждый день уносит частичку бытия», – монотонно бубнила она, к вящей радости хозяйки.
«Хватит мне этих жизненных прелестей, – так Аурика называла трагические страницы своей биографии. – Папа сначала, потом – Миша. И эта, дура глупая, туда же собирается».
– Учи давай, – прикрикивала она на Полину, раздражаясь всякий раз, как только та допускала ошибку и путала слова: – На свете счастья не-э-э-эт! – исправляла Аурика домработницу. – А ты говоришь: «На свете воли нет». Воля есть, Поля! Воли сколько угодно: ешь – не хочу. Счастья нет на свете! Понимаешь? «На свете счастья нет, но есть покой и воля!»
– Я так и говорю, – сердилась Полина и с нетерпением ждала дня, когда «девчушки» нагрянут.
– Девчу-у-ушки?! – театрально хохотала Аурика Георгиевна. – Это не девчушки, а четыре Геркулесовых столба. Две Сциллы и две Харибды, того и гляди – собственную няньку раздавят.
– Мама! Поля! – приветствовали отшельниц четыре Михайловны и терпеливо ждали, когда Полина подаст им тапочки.
– Чего стоим, кого ждем? – сразу же набросилась на дочерей Аурика и повторила за своей Полей: – Крепостное право, между прочим, сто лет тому назад отменили.
– Сто сорок, – автоматически поправила хозяйку копошившаяся в полусерванте, где хранилась обувь, Полина, со стороны напоминавшая хлопотливого суриката: все роется и роется.
– Сами возьмите, – шумела Аурика на дочерей, не сводя глаз с домработницы. – Поля, в каком году отменили крепостное право?
– В тысяча восемьсот шестьдесят первом, – ответила за няньку Ирина.
– В тысяча восемьсот шестьдесят первом, – повторила за ней Полина и протянула бывшей воспитаннице кожаные тапочки со смятыми задниками. – На…
– Мы сами, – наконец-то изрекли четыре Геркулесовых столба, с трудом помещавшиеся в небольшой прихожей.
– Худеть вам надо, – сделала дочерям замечание Аурика Георгиевна.
– А тебе? – с иронией спросила Наташа.
– А мне нельзя, – всерьез ответила Аурика. – В нашем роду все женщины полные.
– А в нашем? – откуда-то снизу поинтересовалась Валечка.
– А в вашем – должны рождаться особи и поменьше.
– Должны, да не обязаны, – парировала матери Валя и, откопав для себя пару тапочек, кряхтя поднялась. – Меня лично все устраивает. Ярослава – тоже.
– Рубенса-то твоего, конечно… Еще бы не устраивало! Хочешь – рисуй, хочешь – спи. Что так натура, что – этак.
– Ма-а-ма, – бросилась на защиту сестры Алечка. – Ну, что ты говоришь?!
– А что я такого сказала? – искренне удивилась Аурика Георгиевна и приподняла ухоженные брови. – Я ее художника с Рубенсом сравнила. Польстила, можно сказать.
– Ты не ему польстила, – вмешалась Наташа. – Ты Валю обидела.
– Чем это я твою Валю обидела? – ехидно протянула Аурика.
– Он ню не рисует, – откуда-то из-за Наташиной спины выглянула расстроенная Валечка. – Он иконы пишет.
– Ну, тогда ему к нашим блаженным, – рубанула с плеча Аурика Георгиевна. – Алька занята, значит – к Ирке.
– Прекратите! – рассердилась Наталья Михайловна и попыталась грудью оттеснить мать ко входу в комнату.
– Я у себя дома, – напомнила та и замолчала, всем своим видом демонстрируя, что дочери приехали весьма некстати.
Зато Полина, пользуясь случаем, торопилась поведать приехавшим обо всем, что считала важным. Правда, при этом она все время посматривала на хозяйку, опасаясь, что Аурика Георгиевна лишит ее слова и отправит за чем-нибудь на кухню, а то и куда подальше. Например, в дачный магазин.
– Лерочка ведь к нам приезжала…
– Не к нам, а ко мне, – поправила домработницу Аурика.
– К Аурике Георгиевне, – тут же исправилась Полина. – Такая красивая! Полная такая. Высокая. Нарядная.
– Мама, – не выдержала Алечка и, оборвав няньку на полуслове, потребовала объяснений: – Что ты ей наговорила?
– Я-а-а? – удивилась Аурика и сделала вид, что занята поиском запропастившегося пазла.
– Ты! – вступила в бой Наталья Михайловна.
Аурика Георгиевна подняла голову, внимательно посмотрела на дочь, а потом строго поинтересовалась:
– Слушай, Наташка, а почему ты так безвкусно одета? Какие-то на тебе безумные балахоны, этот вульгарный бордо, дешевые кружева… И почему на тебе юбка до пят? Зачем ты прячешь свои ноги? Это – единственное, что со стопроцентной уверенностью в тебе можно показывать людям.
– И в тебе, – напомнила ей дочь, действительно лишенная материнского вкуса и ухоженности.
– Я знаю, – быстро согласилась Аурика и ловко для своих семидесяти вытянула ногу, затянутую в плотный чулок: – Семьдесят дэн!
– Мама, Наташа, – вмешалась в бессмысленный обмен репликами Аля и повторила вопрос: – Что ты ей сказала? Ребенок плакал весь вечер.
– Детское горе отходчиво, – с иронией произнесла Аурика Георгиевна и пошевелила накрашенными губами. – Я так понимаю, твоя дочь решилась рожать? (Аля в знак согласия кивнула). Я так и думала. Все-таки она не так безразлична к жизни, как может показаться на первый взгляд. И потом: я знаю, на какие кнопки надо нажимать! – торжествующе сообщила Аурика и наконец нашла тот пазл, которого не хватало. – Вот он! – объявила она дочерям и продемонстрировала картонную фигурку.
– Волшебница, значит? – глухо переспросила Альбина Михайловна и побледнела: – На все руки мастер, как я посмотрю. Мне, значит, ничего не удается, а тебе – р-раз! – и в дамки?
– А что я такого сделала? – поинтересовалась Аурика. – Разве я виновата в том, что имею к ней подход? – уколола она Алечку. – Я просто поговорила. Объяснила.
– Почему она плакала?
– А они обе плакали! – сдала хозяйку с потрохами Полина. – Вот, сидели тут, на диване, и плакали, словно умер кто…
– Чего ты болтаешь? – взъярилась Аурика Георгиевна и в сердцах смела со стола часть картины. – Тебе кто слово давал?
– Сама не скажешь, не допросишься, – осмелела Поля в присутствии сестер. – Напугала она ее.
– Чем? – хором вскричали «девчушки».
– Понятно, чем… – хмыкнула Полина и злобно посмотрела на хозяйку: – Сказала, что, если не родит, она так и умрет.
– Кто-о-о? – испугалась Аля.
– Да она, – Поля как ни в чем не бывало кивнула в сторону хозяйки. – Говорит, я, мол, как дедушка. Значит, недолго осталось. Не успею, мол, внуков дождаться. А если дождусь, то тогда, может, и чудо… Сон, говорит, видела. Знаю, говорит, что вещий. Вот вроде как держу ребеночка на руках, и сила во мне прибавляется. Не отказывай, говорит, бабушке-то. А то всю жизнь маяться будешь.
– Так и сказала? – не поверила Ирина, по своей наивности предполагавшая, что такими словами не бросаются.
– Так и сказала, – подтвердила Полина. – А еще сказала, что если не родит, муж бросит. Любишь, говорит, своего Матвейку?
– А она? – полыхнула глазами Валечка.
– Люблю, говорит. Ну, вот: раз любишь, тогда и рожай. А то он подумает, подумает – и сбежит. На теток, говорит, своих посмотри. Могли бы родить – при мужьях бы были.
Когда Полина завершила свой сокровенный рассказ, Аурика Георгиевна впервые всерьез пожалела о том, что отвоевала домработницу у смерти. «Лучше бы ты умерла, дура», – мысленно послала она ей сигнал и посмотрела так, что Полине стало страшно. «А нельзя так потому что!» – выговорила домработница каждое слово и приготовилась принять расплату за правое дело. «Нельзя было тебе логопедов нанимать, когда ты чуть на тот свет не отправилась, – не осталась в долгу Аурика. – Сейчас бы сидела и помалкивала, сама себе улыбалась».
– Ты что? С ума сошла? – Аля подошла к матери. – А если она не родит? Ты понимаешь, в каком она страхе жить будет? Что ты умрешь и муж бросит?
– А чего это она не родит? – затрясла головой Аурика Георгиевна. – С чего бы это ей не родить? А потом: с какой стати ты на меня бросаешься? Вы что? В уме повредились все четверо? Кто жаловался: рожать не хочет? Я? Мне вас хватило! Вместо того чтобы спасибо сказать, они меня в фашистки записывают! Вам какая разница, как я ее уговорила?! Главное – я же уговорила!
– Я тебя не просила, – как отрезала Альбина Михайловна и отошла прочь.
– Я тоже, – заявила о своей непричастности Наташа и строго посмотрела на Валентину, категорически отказавшуюся брать на себя вину за случившееся.
