Ребекка Маккаи - Запретное чтение

Мне наконец хватило духу перерыть весь интернет в поисках имени «Иэн Дрейк». Я просмотрела каждую страницу, прошла по каждому ложному следу, по каждой ссылке, которая приводила меня к Иэну Дрейку, который работал водопроводчиком на Кейп-Коде, побывала в каждом списке выпускников, где значилось это имя: Иэн Дрейк, университет Колгейт 1985 года, Иэн Дрейк, университет Беркли, выпуск 2000-го. Я обнаружила Иэна Дрейка, который женился на Элизабет Уэстбридж в 1888 году. За Иэном Дрейком значилась судимость в Амарилло, штат Техас. Дни напролет, пока отец ходил на встречи в пустынные греческие рестораны, а мать помогала то одним, то другим знакомым, я лежала на диване и читала журналы, не в состоянии взяться за такую основательную вещь, как книга, а когда это занятие мне надоедало, я делала себе бутерброд с арахисовым маслом и усаживалась перед отцовским компьютером.

Вообще-то я все это время ждала, что за мной придут. Каждый новый день я воспринимала как знак того, что Иэн пока что не выдал меня, что он продолжает рассказывать всем про Метрополитен-музей. Я выдержала десять дней, после чего заставила себя позвонить в библиотеку.

— Лорейн спрашивает, искать ли замену на твое место, — сказал Рокки, едва услышал в трубке мой голос.

— Видимо, да.

Я не успела подумать над ответом, да мне это было и не нужно. Я не могла представить себе своего возвращения.

— Мне сейчас надо побыть здесь, с родителями, — сказала я. — Отец попал в аварию, и я здесь с ним. Очень много лекарств.

— «Очень много лекарств», автор — Роберт Макклоски, — сказал Рокки, хотя сам понимал, что получилось не смешно. — В общем, Иэн Дрейк вернулся.

— Правда? — спросила я совершенно искренне. — В смысле, я прочитала об этом в интернете, но не знала… Так он правда вернулся?

— Просто взял и пришел, пару недель назад.

Рокки не сказал, что Иэн пришел именно в библиотеку, и я решила, что, возможно, он передумал и просто пошел домой и нажал на родной звонок. А скорее всего, кто-нибудь увидел его, пока он шел от станции «Грейхаунда».

— Где он был? С ним все в порядке?

— Никто ничего не говорит — известно только, что он убегал из дома. Не такая уж это история, чтобы в «Ганнибал геральд» опубликовали большую статью. Это тебе не ярмарка печенья и не присуждение звания бойскаута.

— Понимаю. Что же ты мне не позвонил?

— Ну и потом, насколько я знаю, родители забрали его из школы, и никто его не видел с тех пор, как он вернулся. У нас он ни разу не появлялся. Я разговаривал с учительницей из его школы — той, которая все время сюда приходит.

— Софи?

— Возможно. Она сказала, что на следующий день после его возвращения родители забрали из школы документы и сказали, что будут обучать сына самостоятельно. Она вся прямо тряслась. Думаю, она боится, что они запирают его в чулане.

Рокки остановился, но я побоялась отреагировать как-нибудь не так, поэтому промолчала. А он тем временем продолжал:

— Она рассказала, что в прошлом году он как-то раз пришел в школу с отметиной на лбу, потому что его заставили всю ночь стоять на коленях на ковре, опустив голову, чтобы он в чем-то там раскаялся. Боюсь, ты была права насчет его родителей.

Я засомневалась, действительно ли это была Софи, ведь она всегда говорила, что с ним все будет в порядке. Но это было давно — когда у него еще была школа и библиотека.

Я молчала. Я вдруг поняла, что не могу мириться с тем, что не знаю, где Иэн и что он делает. Я представляла себе, как он стоит на коленях в чулане или пакует вещи, чтобы на год уехать в лагерь пастора Боба. И больше всего меня пугало то, что если бы подобное происходило с Иэном два месяца назад, это было бы неправильно и ужасно, но теперь все это было не просто неправильно и ужасно — теперь во всем этом была виновата я сама, потому что позволила ему вернуться домой.

Вот тут-то мне бы и сдаться. Рассказать бы Рокки, и полиции, и Дрейкам, что Иэн ни в чем не виноват, что я увезла его помимо его воли. Но я не смогла этого сделать — во всяком случае, не сделала. Я искренне считаю, что это бы мало что изменило. Наверное, Иэн даже не поддержал бы эту новую легенду. Из всего, что произошло, я только в этом одном своем поступке отказываюсь признать себя виновной. Но, возможно, именно из-за этого одного поступка я и попаду в ад.

— Честно говоря, — сказал Рокки, откашлявшись, — пока Иэн не вернулся, я думал, что он с тобой.

— Что?!

— Люси, ты исчезла как раз на следующий день. И к тому же ты так о нем беспокоилась.

— Рокки, я не похититель детей, — сказала я.

— Я знаю, — ответил он не вполне уверенным голосом.

— Возможно, он был у этого их пастора. Тип и в самом деле отвратительный. Послушай, завтра я пошлю Лорейн инструкции на лето — тебе придется помочь ей залезть в почту. И скажи ей, чтобы она смело искала кого-нибудь на мое место. Я как-нибудь заеду за своим хламом.

— Звони, когда будешь в городе, — сказал он так, как будто не был уверен, что это когда-нибудь произойдет.

38

Жара не спадала

Прошло два месяца, прежде чем я решилась вернуться. Все это время отец посылал Тиму плату за квартиру, чтобы тот не выставил мои вещи на улицу и не пустил мой гардероб на театральные костюмы. Был июнь, семь часов вечера, и после холодных зимы и весны наконец-то пришло долгожданное тепло. Я медленно въехала в город, вглядываясь в лицо каждому человеку, мимо которого проезжала, каждому ребенку у ларька с мороженым, но никого не узнавала.

А вообще-то теперь я знала адрес Иэна, благодаря славным журналистам из «Сент-Луис Пост-Диспэтч». Я поехала по его улице — медленно, но не слишком. Я не знала, что он станет делать, если выглянет в окно и узнает мою машину. Он мог рассмеяться, мог с криком побежать к матери, а мог вылететь на улицу и броситься ко мне на капот. Дом был очень миленький, белого цвета, а перед ним на лужайке цвели пионы и ирисы. На первом этаже было большое окно, но занавески были задернуты. На дорожке рядом с домом стоял белый внедорожник. Я развернулась в конце квартала и проехала мимо дома еще раз. Во дворе не было никаких митингующих с плакатами, на крыльце не разбили лагерь группы молящихся граждан, и дразнящиеся одноклассники не швырялись в окна камнями. Не было слышно ни криков, ни возгласов «Аллилуйя!», ни грохота христианской рок-музыки. У обочины стоял пакет с мусором. Я просто поехала дальше. Что еще мне оставалось делать?

Я припарковалась у библиотеки, которая уже час как была закрыта. Замок еще не сменили, и мой ключ подошел. Солнце уже клонилось к горизонту и било в окна густыми желтыми лучами. Внутри многое изменилось: новые обложки на переднем плане, тележка с книгами по пять центов переставлена на другое место. Спускаясь по лестнице в детский отдел, я сбросила обувь — отчего-то мне было приятнее не производить шума. Мягкие пуфики-мешки тоже лежали не там, где прежде. В желтом солнечном свете хорошо был виден тонкий слой пыли, покрывающей все вокруг. Я взяла из коробки с игрушками коричневого мишку и провела им по краям полок, а потом притащила табуретку на колесиках и, забравшись на нее, дотянулась до самого верха, где стояла художественная литература и где, казалось, пыль не стирали уже очень давно. Я бы не удивилась, если бы снизу, из отдела фантастики, вдруг раздался шепот Иэна, который сказал бы мне:

— Я живу здесь уже несколько месяцев! Почему вы так долго не приходили?

Я увидела, что у «Хайди»[79] совсем разваливается переплет. Я достала из ящика в столе рулон клейкой ленты для ремонта книг и уселась посреди старенького голубого ковра. Было приятно вот так сидеть здесь и делать полезное дело. В нижнем зале было почти темно, свет я не включила, а солнце в расположенные под самым потолком окна уже едва заглядывало. Подняв голову, я увидела, что от деревянных балок под потолком к окнам тянутся сотни паутинок, которые, вероятно, днем бывают совсем не видны. Паучьи нити блестели на фоне верхних полок и простирались на невероятные расстояния — казалось, паук бросался с верхушки оконной рамы в отчаянной попытке самоубийства и повисал на собственной нитке, как на стропах неудачно раскрывшегося парашюта. Мне вспомнилась паутина Шарлотты и шелкопряд из «Джеймса и персика-великана». Я, пожалуй, понимала, почему Иэну захотелось переночевать в библиотеке. Наверное, он чувствовал себя здесь как в раю.

В тот вечер, в темном библиотечном зале, где вокруг не было ни звука, ни движения, я вдруг впервые осознала, что распрощалась с куда большей частью своей жизни, чем планировала. Я поняла, что никогда не смогу обзавестись собственными детьми, потому что, если они у меня появятся, я буду отчетливо представлять, каково это — их потерять. Чем сильнее я стану любить их, тем нестерпимее будет боль утраты, и я уже знала, что не смогу жить в кошмаре, который перенесли родители Иэна. И дело не в том, что я не хочу терпеть боль, выпавшую на их долю, а в том, что я ее попросту не переживу.