Елена Чижова - Полукровка
Звать отправилась Наташка. Зайдя за загородку, она склонилась над Валей и потрясла за плечо. В прежней жизни Наташка была ее главной мучительницей, но теперь, обернувшись, Валя увидела участливые глаза:
– Ну что ты, честное слово, приехала и лежит, как неродная...
Валя поднялась и вышла.
К чаепитию никто не приступал. Подталкивая деликатно, Наташка подвела к столу. Девочки сидели чинно. Первый раз в жизни Валя чувствовала себя в центре внимания.
Казалось, все пили чай, однако глаза, опущенные в чашки, косились в Валину сторону. Общий разговор не складывался: напряжение, висевшее над столом, нарушила Наташка:
– Давай, рассказывай.
Валя поежилась. Меньше всего ей хотелось говорить о своем позоре, но, оглядевшись, она поняла: девочки и не думают осуждать. Стол, за которым она сидела, походил на семейный – за ним собрались сестры, исполненные сочувствия. Мало-помалу Валя заговорила. Она рассказывала, обходя главное и приукрашивая детали, так что с ее слов, если бы девочки ей поверили, выходила неправдоподобная история: человек, с которым она жила, любил ее до беспамятства. Расстались по недоразумению. Вот и все.
Переглянувшись и преодолев первую сдержанность, девочки подступили с вопросами. Они спрашивали о жилищных условиях, зарплате, домашней обстановке, о том, как проводили свободное время, о праздниках и подарках. Квартиру Валя описала подробно, даже начертила маленький план. Выводя квадратики мест общего пользования, она поймала себя на том, что тоскует по кухне. За полтора прожитых года кухня, в которой она готовила, стала ее местом. Иосифу принадлежала комната. Валя вспомнила чистоту, наведенную напоследок, и, едва не заплакав, вскользь упомянула о праздниках: ни Первого мая, ни Седьмого ноября Иосиф не отмечал. Вопрос о зарплате она опустила. Подарков, которые смогла перечислить, набралось немного. Их она показала, сбегав за загородку. Небогатое пополнение гардероба девочек удивило, но Валя нашлась и предъявила записку.
Записка исправила дело. В ее подлинности никто не усомнился, даже Наташка, глядевшая цепко. Подумав, она вынесла вердикт:
– Да... Любит.
– Слушай, а чего же ты?.. – указательным пальцем тихая Верочка ткнула в Валин живот. На секунду все стихло.
– Господи, ну что вы!.. – Валя покраснела. Даже под пыткой она не смогла бы выговорить, что это зависело не от нее. О детях Иосиф не хотел и слушать. Честно говоря, Валю его позиция удивляла. Где-то она слышала, что евреи любят детей.
Опасаясь, что Наташка сейчас углубится в эту тему, Валя заговорила быстро, уводя в сторону:
– И вообще, при чем тут это?.. Главное, что Иосиф...
– Так он, – Наташка прищурила глаз, – у тебя еврей?
Слово, произнесенное вслух, было грубым – ругательным. Валя опустила голову и кивнула.
– Вот оно что... – Наташка протянула понимающе.
Все заговорили разом, и реплики, летевшие в Валину сторону, не оставляли сомнений. Девочки не выражались прямо, однако у каждой нашлась история, подходящая к случаю. Наташка припомнила козни профессора Винника:
– Строят из себя невинников... – она выразила общее мнение.
Валя ежилась. Оборот, который принял застольный разговор, стал неприятным. Она любила Иосифа, что бы ни плели, а значит, он – Валя возвысила голос – не такой. Она и сама не знала, какой смысл вкладывает в это слово, но, сверкнув глазами, сказала, что все это – глупости, не имеющие к нему отношения. Девочки не настаивали. Наговорившись, все улеглись спать, тем более завтра Первое сентября. День знаний.
В своем закутке Валя укрылась с головой. Решимость, окрепшая за общим столом, слабела в одиночестве. Она помнила правду, которую рассказывал ей Иосиф. Но от того, что говорили девчонки, веяло другой – пугающей – правдой, которая открылась ей в школе, на странице классного журнала, где они стояли парными столбиками: «рус.», «тат.» и «башк.».
В столбцах, которые Валя различила сквозь годы, особняком значилась единственная темная строчка: Левкины родители, отец и мать.
Словно наяву, Валя видела Ольгу Антоновну, учительницу по литературе, которая выговаривала Рафке.
Как тогда она выговаривала Рафке, но тот не слушал, стоял на своем: «Собственная гордость, у татар собственная гордость...»
Ольга Антоновна застеснялась и, обратившись в химичку, принялась сливать в реторту использованные реактивы. Над газовым пламенем спиртовки реторта светилась голубоватым пламенем. Из раструба струился желтый вонючий парок. Он вился над притихшим классом. Химичка, которую мама называла евреечкой, колдовала за кафедрой, шептала волшебные слова: о советских людях – русских, татарах, башкирах. А про евреев молчала. Но Валя разгадала хитрость.
Взглянув на таблицу Менделеева, прибитую к стенке, она прикинула валентности и поняла, что евреи, о которых следовало молчать, на самом деле вступают в реакцию только друг с другом.
Хитрая химичка прочла ее мысли и недовольно покачала головой. Сунув руку в стол, она достала какую-то плошку с прозрачными кристалликами:
«Тема урока: евреи – это соль».
Химичка вывела тему на доске и показала классу прозрачные кристаллики: «Сейчас мы с вами проделаем химический опыт, но, – она хихикнула и зачерпнула маленькой ложечкой, – условный, не настоящий. В школьной лаборатории это делать опасно...»
И Валя, сидевшая за партой, поняла: стоит подбросить даже самую малую толику, и все взорвется. Жестами она потребовала настоящего опыта, но химичка, сверкая глазом, делала вид, что не понимает. Тогда, отчаявшись добиться справедливости, Валя поднялась с места и двинулась к кафедре. Оттеснив учительницу, она сама взяла плошку.
«Знающая женщина, требовательный педагог...» – в дверях, раскрытых на узкую щелку, стояла мама. Карандашом, словно целясь в химичку, она рисовала круг. Химичка отступала испуганно. Как будто бы против воли, Валина рука тянулась к кристаллам. Пальцы, захватившие крупицы, пронзило жжение. Она стояла, занеся над ретортой немеющую руку, и все, сокращенные правильно, подбадривали, кивая головами.
«Рано или поздно все кончится плохо», – она услышала голос Иосифа и тут же заметила: Левка улыбается нехорошо.
«Ну и пусть», – Валя ответила им обоим и, точно примерившись, кинула щепотку в самый раструб. Все забулькало, пошло пузырями, и зримо, словно в учебном фильме, Валя увидела: оно распадается, взлетает в воздух медленным взрывом...
Грохот разбудил всех. Девочки сбежались в Валин угол. Книжная полка, прибитая над кроватью, валялась на полу.
– Кошмар! Прямо с гвоздями! А если бы на голову?! – наперебой девочки делились друг с другом самыми ужасающими фантазиями.
– Надо же, не успела вернуться, в первый же день... – переминаясь с ноги на ногу, Наташка куталась в казенное покрывало.
– А знаете, чего я подумала?
Волнение улеглось. Подобрав с пола раскиданные книги, девочки разбрелись по углам. Сонный Наташкин голос раздавался в тишине:
– Я подумала: этот Иосиф – сволочь. На твоем месте я бы еще как согласилась. И квартиру, и денежки пускай платит – каждый месяц.
– А я бы нет! Из гордости, – новенькая, ее имя Валя не запомнила, пискнула из своего уголка.
– Глупости! – Светка возразила решительно. – Ему только этого и надо, чтобы Валька строила из себя гордую.
– А я бы, – Наташка села так, что запели пружины, – и денежки взяла, и гордость соблюла, – она замолчала загадочно.
– Как это? Как это? – снова все говорили наперебой.
– Сначала... – Наташкин голос бурчал в подушку, – взяла бы его денежки. А потом как-нибудь отомстила. Чтобы неповадно.
– Нет, – в темноте Валя отказалась. – Я его люблю.
– Ну и дура! – пружины скрипнули недовольно.
Наташка отворачивалась к стене.
Первой утренней мыслью была утрата. Открыв глаза, Валя не поняла, где находится. Тяжкий сумрак стоял над постелью. Плотный и липкий. Не давал дышать. Она подумала: как в могиле. Над изголовьем зияли рваные дыры. Валя потянулась и отодрала полосу. Из дыры брызнули тараканы. Она ойкнула и вспомнила сон. Во сне был голос Иосифа, и, закрыв глаза, Валя прошептала: «Нет, нет, я люблю его». Магические слова не действовали. Лицо Иосифа оставалось чужим. Уткнувшись в подушку, Валя видела острый нос и хитро разрезанные веки. Она отбросила одеяло и поднялась рывком.
Следующие две недели прошли в ожидании. До последнего она не соглашалась поверить и косилась на Машу-Марию. Вале казалось, бывшая подруга улыбается торжествующе. Она не сомневалась: своей сестре он рассказал всё. Во всех подробностях. Эта мысль точила, как боль. Валя морщилась, но снова находила взглядом. Вздрагивала, когда Машу-Марию называли по фамилии: «Арго». Эту фамилию, звучавшую странно, Валя много раз примеривала на себя.
