Софи Кинселла - Ты умеешь хранить секреты?
— Можешь, — презрительно бросает Лиззи, и Джемайма как ошпаренная вылетает из комнаты.
Как только дверь за ней захлопывается, я смотрю на Лиззи.
— А что, этот снимок действительно монтаж?
— Ну да! Разве я не сказала? Как-то работала на ее компьютере, открыла файл — и что же увидела?! Она просто приделала свою голову к фигуре другой девушки.
Я невольно хихикаю.
— Нет, она просто невероятна!
И внезапно ослабев, падаю на стул. Мы обе молчим. Из зала доносятся взрывы смеха. Кто-то, проходя мимо двери, рассуждает о несовершенстве современной судебной системы…
— Он даже не захотел тебя выслушать? — спрашивает наконец Лиззи.
— Нет, просто уехал.
— Не находишь, что это уже слишком? Он ведь выдал все твои секреты, а ты — всего один.
— Дело не в этом, — вздыхаю я, разглядывая грязно-коричневый ковер. — То, что скрывает Джек, — далеко не пустяк. Это очень для него важно. Он приехал сюда специально, чтобы рассказать мне. Показать, что доверяет мне самую драгоценную свою тайну. — Я с трудом сглатываю. — И не успел он оглянуться, как я все выложила журналистам.
— Но ведь это не так! — горячо восклицает верная Лиззи. — Разве ты в чем-то виновата?
— Виновата, — шмыгаю я носом. — Держала бы рот на замке, не делилась с Джемаймой…
— Она все равно достала бы его, — отмахивается Лиззи. — И он подал бы на тебя в суд за поцарапанную машину. Или поврежденные гениталии.
Я неуверенно смеюсь.
Тут дверь распахивается, и в комнату заглядывает тип с перьями, которого я видела за кулисами.
— Лиззи! Вот ты где! А там уже подают еду! Выглядит совсем неплохо, доложу я тебе!
— О'кей, — кивает Лиззи. — Спасибо, Колин. Сейчас приду.
Тип уходит, и Лиззи поворачивается ко мне:
— Хочешь поесть что-нибудь?
— Нет. Но ты иди, — поспешно добавляю я. — Должно быть, ужасно проголодалась после выступления.
— Даже не представляешь как, — признается она, но тут же мрачнеет. — А ты? Что будешь делать?
— Ну… поеду домой, — отвечаю я, пытаясь изобразить жизнерадостную улыбку. — Не беспокойся, Лиззи. Все обойдется.
Я действительно собираюсь ехать домой, но, выйдя в фойе, понимаю, что не могу сейчас остаться одна. Я на взводе, как туго скрученная пружина. Идти на вечеринку? Болтать и делать вид, что мне весело? Ни за что. Но и сидеть в четырех стенах тоже невозможно.
Немного подумав, медленно иду к опустевшему залу. Дверь не заперта, поэтому я вхожу, пробираюсь в темноте к средним рядам, устало сажусь на обитое фиолетовым велюром сиденье и долго вглядываюсь с молчаливый мрак безлюдной сцены, пока глаза не наполняются слезами. Как я могла испортить все! И неужели Джек действительно думает, что я… думает, что я…
Перед глазами всплывает его потрясенное лицо. Вспоминаю собственное бессилие, неумение объяснить, очнуться в нужный момент, не позволить Джемайме…
Если бы можно было все вернуть!
И тут я слышу скрип. Кто-то нерешительно приоткрывает дверь.
Я оборачиваюсь, пытаясь хоть что-то рассмотреть. В проеме появляется неясная фигура и тут же замирает. Дурацкая, невероятная надежда просыпается во мне.
Это Джек! Конечно, Джек! Ищет меня.
Долгая напряженная тишина. Меня трясет от нетерпения. Почему он не позовет меня? Почему не окликнет?
Может, хочет, чтобы я помучилась? Дожидается, пока я снова начну извиняться? О Господи, что за пытка!
«Ну скажи что-нибудь, — умоляю его мысленно. — Хоть что-нибудь!»
— О, Франческа…
— Коннор…
Что?!
Я снова напрягаю зрение и разочарованно вздыхаю. Ну и кретинка! Это не Джек, а Коннор и, вероятно, его новая подружка. И они обнимаются!
Я в отчаянии падаю на сиденье, стараясь не слушать.
Бесполезно. До меня доносится каждый звук.
— Тебе хорошо? — спрашивает Коннор.
— М-м-м…
— Правда?
— Ну конечно! И перестань меня допрашивать!
— Прости, — извиняется Коннор, и снова воцаряется молчание, время от времени прерываемое страстными вздохами.
— А это тебе нравится? — неожиданно раздается его голос.
— Я уже сказала!
— Франческа, только будь честной! — взволнованно требует Коннор. — Потому что если твое «да» означает «нет», тогда…
— Но я не лгу! Коннор, в чем дело?
— Дело в том, что я тебе не верю.
— Не веришь? — шипит Франческа. — Интересно знать почему?
И мне снова становится стыдно. Ужасно стыдно. Ведь во всем виновата именно я. Свое счастье сохранить не сумела, так еще и им жизнь порчу! Нужно что-то делать. Попытаться навести мосты.
Я громко откашливаюсь:
— Э… простите…
— Это еще что, черт возьми? — резко вскрикивает Франческа. — Кто там прячется?
— Я, Эмма. Бывшая подружка Коннора.
Вспыхивает целый ряд светильников, и я вижу злобно взирающую на меня рыжеволосую девицу, ее рука лежит на выключателе.
— Какого хрена вы тут делаете? Шпионите за нами?
— Нет. Поверьте, мне очень жаль. Я не хотела… невольно подслушала… Извините… — Я перевожу дыхание. — Дело в том, что Коннор тут ни при чем. Он просто хочет, чтобы вы были с ним откровенны. Пытается понять, что именно вам нравится. — Я заискивающе улыбаюсь, пытаясь выглядеть мудрой, всепонимающей старшей подругой. — Франческа, умоляю, объясните ему, чего вам хочется больше всего.
Девица ошеломленно раскрывает рот и поворачивается к Коннору.
— Хочу, чтобы она немедленно отвалила отсюда! Достала! — И она яростно тычет пальцем мне в грудь.
— О'кей, — растерянно лепечу я. — О'кей. Хорошо. Мне очень жаль.
— А по пути выключи свет, — добавляет Франческа, уводя Коннора в глубь зала.
Неужели собираются заняться сексом?
Пусть. Какое мне дело? Им свидетели не нужны. Да и я при этом присутствовать не желаю.
Торопливо хватаю сумочку и бегу к выходу. Нажимаю выключатель и вылетаю в фойе. Закрываю за собой дверь, поднимаю голову.
И замираю.
Быть не может!
Джек!
Идет, почти бежит по двору.
С решительным, почти ожесточенным лицом.
У меня не остается времени подумать.
Подготовиться.
Сердце выскакивает из груди. Я хочу что-то сказать… закричать, заплакать…
…сделать что-то.
Но не могу.
Он уже рядом!
Хватает меня за плечи и долго, пристально смотрит в глаза.
— Я боюсь темноты.
— Ч-что?
— Боюсь темноты, — повторяет Джек. — И всегда боялся. Держу под кроватью бейсбольную биту. На всякий случай.
Я, словно сбрасывая наваждение, трясу головой.
— Джек…
— Никогда не любил икру. И… и мой французский — просто позор.
— Джек, что ты…
— А шрам на запястье у меня с четырнадцати лет. Порезался, когда открывал пивную бутылку. В детстве я вечно прилеплял жвачку с обратной стороны обеденного стола тети Франсины. Потерял невинность с Лайзой Гринвуд в сарае ее дяди, а потом спросил, нельзя ли оставить себе ее лифчик, чтобы похвастаться перед дружками.
Я то ли всхлипываю, то ли смеюсь, но он, не сводя с меня глаз, продолжает:
— Никогда не надевал галстуков, что мать дарила на Рождество. Всегда мечтал быть на дюйм — другой выше, чем есть на самом деле. Я… не знаю, что означает слово «взаимозависимый». Время от времени вижу один и тот же сон, где я, Супермен, камнем падаю с неба. Иногда сижу на совете директоров, оглядываю стол и думаю: «Что это, черт побери, за типы?»
Он устало переводит дыхание. Сейчас его глаза кажутся совсем черными. Как бездонная пропасть.
— Однажды в самолете я встретил девушку. Девушку, которая изменила мою жизнь.
Что-то раскаленное жжет меня изнутри. Горло сжимается, голова раскалывается. Я так стараюсь не заплакать, но мое лицо жалко морщится.
— Джек, — с трудом выдавливаю я. — Я не… Я правда не…
— Знаю, — кивает он. — Знаю, что ты не…
— Я никогда бы…
— Знаю, — мягко повторяет он. — Знаю, что ты никогда бы…
И теперь, когда все сказано, слезы облегчения брызжут фонтаном. Он знает. Теперь все будет хорошо.
— Значит… — Я вытираю и вытираю лицо, а слезы все льются. — Значит… это значит… что мы…
Я не могу заставить себя договорить.
Молчание становится невыносимым.
Если он скажет «нет», не знаю, что со мной будет.
— Ну… ты можешь передумать и отказаться меня слушать, — объявляет наконец Джек с непроницаемым видом. — Видишь ли, у меня еше есть немало секретов. И к тому же не слишком красивых.
Я нерешительно улыбаюсь:
— Ты вовсе не обязан что-то мне говорить.
— Обязан, — решительно отвечает Джек. — Обязан. Погуляем? — Он широким жестом обводит двор. — Видишь ли, на это потребуется какое-то время.
— О'кей, — бормочу я чуть подрагивающим голосом. Джек протягивает мне руку, и я, немного помедлив, беру ее.
— Итак… на чем я остановился? — бормочет он. — Ах да. Ну, вот это ты уж точно никому не расскажешь.
