Анатолий Иванов - Повитель
Бородин сел на отполированную волнами каменную плиту, поднял обточенный водой голыш и бросил его далеко в озеро. Прислушался к глухому всплеску. Через минуту подумал: «Теперь лежит на дне…» Встал ипошел обратно. Шагал бодро, точно сбросил в озеро вместе с камнем десяток лет…
Через несколько дней после встречи Григория и Евдокии на берегу Поленька забежала зачем-то по привычке к Петьке. Григорий, только что пообедав, сидел у стола, курил. Петька и чернявый Витька Туманов, примостившись у окна на лавке, рассматривали новенький баян, привезенный Григорием. Переступив порог, Поленька в нерешительности прижалась к косяку.
Григорий сразу узнал ее, Поленьку Веселову, хотя за его отсутствие она вытянулась, похудела, превратилась в угловатого подростка, а волосы заплетала теперь в косу, доходившую до пояса. Долго щурил глаза, оглядывая девочку с головы до ног. Поленька краснела под его цепким взглядом, ежилась, готовая каждую секунду пулей выскочить из комнаты.
— Та-ак-с, — протянул Григорий, не вынимая изо рта папиросы. — Чья же будешь такая? Породы длинношеих у нас в деревне до войны вроде не водилось…
Поленька не выдержала, быстро выскочила на крыльцо. Там передохнула, прислонясь к резному столбу под навесом, и побежала домой, забыв, зачем приходила к Петру.
— Что она тебе, помешала? — обиженно спросил Петька у отца после того, как Поленька ушла, и опустил неведомо отчего покрасневшее лицо. Григорий встал из-за стола, прошел по комнате, поплевал на окурок и бросил его в угол.
— Ты чего краснеешь-то? — повернулся он к сыну.
— Я не краснею, с чего взял? — ответил Петька, заливаясь краской еще гуще.
— Она, может, по делу приходила, — спокойно заметил Витька Туманов.
Григорий усмехнулся в жесткие, насквозь прокуренные усы:
— Больше, кажись, не придет. Ни по делу, ни без дела…
— Тебе что, легче от этого будет? — недовольно проговорил Петька.
— Может, и легче — крикнул Григорий. — Ишь ты! Учись вот играть на инструменте да помалкивай. А то в два счета отберу.
Вечером, когда сквозь груды нежно-розовых облаков косо прорывались длинные желтоватые снопы лучей, а с околицы, из-за длинных бревенчатых амбаров, доносились голоса ребят, Петька вышел из дома. Отец, возившийся у крыльца с собакой, окликнул его:
— Далеко пошагал?
— Так… Схожу куда-нибудь. К Витьке пойду.
Потом долго оба молчали. Отец, кажется, забыл о нем. Склонился над собакой и внимательно перебирал ее шерсть. Петька хотел уже повернуться и уйти, когда отец, не поднимая глаз, снова проговорил:
— Ты поди забыл, за что я тебе несколько раз кожу с задницы спускал?
— Нет, помню…
— Но-о! — удивился Григорий и недоверчиво поднял на него глаза. Встал, медленно взошел на крыльцо, взялся за ручку двери. — Коли помнишь, так объяснять нечего. Увижу еще тебя в компании с дочкой Евдокии Веселовой — в последний раз измолочу и выгоню из дома к чертовой матери. Иди куда хочешь. Мое слово — кремень. Знаешь?
Отец громко хлопнул дверью. Вздохнув, Петька опустился на то место, где только что сидел отец, и стал смотреть на озеро. Оно было разлиновано длинными розоватыми полосами.
За амбарами, кажется, ребята гоняли футбольный мяч. Петьке до смерти хотелось побежать туда. Но он слышал, как повизгивали за амбарами девчонки, которые сидят, наверное, кружочком на траве и наблюдают за игрой, и не решился. «Среди девчонок, конечно, и Поленька, — думал он. — А отец… А может, там ее и нет вовсе?..» Петька встал, обернулся и посмотрел на окна своего дома. Потом медленно побрел к амбарам.
Поленька была там. Она сразу заметила его, растерянно, но в то же время обрадованно, как показалось Петьке, улыбнулась. Он подумал почему-то, что ее улыбку заметили все девчонки, резко остановился.
— Иди, иди сюда, к нам, — звонко крикнул Витька Туманов. Но Петька постоял и пошел обратно.
Ему было очень стыдно, точно он в чем-то обманул кого-то.
Глава вторая
1
После ухода в армию Веселова председателем колхоза в Локтях стал бывший шофер Егор Тушков, освобожденный от призыва по болезни.
— Шея у него, должно, болит. Ишь красная какая, точно кирпич, немногим разве потоньше бычачьей, — зло говорили бабы.
Избрали Тушкова председателем не от хорошей жизни. Что бы там ни говорили про него, а руководить колхозом было некому: кроме Тушкова, пьяницы Мусы Амонжолова да двух-трех подслеповатых стариков, мужчин в деревне не осталось.
— Руководи, мужик все же, — горько бросила ему в лицо после собрания Марья Безрукова. — Хорошо хоть, что Евдокию Веселову в правление ввели. Все же следить будет за тобой…
Иван Бутылкин, вернувшись из армии, стал правой рукой своего дружка-председателя. Назначен он был кладовщиком.
— Что ты, Егор, делаешь, — возмутилась Евдокия Веселова. — Почему с правлением не посоветовался?
— Чего советоваться… Время военное — не до разговаривания… Ты не мешай руководить. За огородом лучше смотри. Капуста-то засыхает вон…
Капуста на огороде действительно засыхала, потому что лето стояло сухое, знойное. Евдокия Веселова, Анисья Бородина и другие женщины, обламывая плечи, целыми днями носили на коромыслах воду из речки.
— Из-за нашей лени, что ли, засыхает она! — обиженно сказала Евдокия председателю. — Мы плечи коромыслами в кровь растерли. Да разве наносишь воды на такую прорву. Дай еще с десяток баб ко мне в бригаду. Хоть помидоры спасем от зноя…
— Ладно, ладно. Баб пришлю тебе… — И Тушков поспешил отойти от Веселовой.
На первом же собрании Тушков и Бутылкин протащили Амонжолова в председатели ревизионной комиссии. В день собрания Веселову услали навсякий случай в район продавать соленые помидоры. Вернувшись и узнав о назначении Амонжолова, Евдокия насела на Тушкова:
— Вон ты как руководишь, Егор! Всех своих дружков на теплые места рассадил… Всех пьяниц…
— Ну, вот что! — взревел Егор, багровея толстой шеей. — Ты не кипятись тут зазря. Насчет Амонжолова собрание решило. И не тебе отменять его решения. А мужнины руководящие замашки брось. Ты хоть Веселова, да не Андрей, а Дуняха только… Веселовская власть в Локтях кончилась. Мы еще посмотрим, стоит ли тебя в членах правления держать… Капуста-то так и посохла…
Евдокия не удержалась, заплакала:
— Да разве мне власть нужна? Дурак ты…
Однажды во время ревизии в кладовой обнаружилась большая недостача различных продуктов. Муса Амонжолов, руководивший ревизией, хотел ее скрыть, но вмешалась Евдокия. Тушков зло сказал Бутылкину:
— Фигурально выражаясь: не умеешь, не бери. Придется сдать ключи от кладовой. На всякий случай… пока.
— А как же… с этим, с нехваткой? — Бутылкин умоляющими глазами смотрел на председателя.
— Придется погасить ее… от греха.
— Да чем? Ведь на двадцать тысяч почти, ежели считать по государственным ценам…
— Ну, чем… Корову продай, кабана заколи — и в район… Мясцо-то на базаре там сейчас… хе-хе, не по государственным ценам… Еще и останутся деньжонки.
— Вот сволочь, вот сволочь какая, разорила ить она меня, — крутил Бутылкин головой на длинной шее. — Долго ли, Егор Иваныч, терпеть ее… их, Веселовых, будем?..
— Осторожней с этим, Иван… Тут надо потихонечку затереть ее, без шума… Как-нибудь выберем время…
* * *Однако выбрать время, чтобы «затереть» Евдокию, было не так-то просто. Егор Тушков, при всей своей ограниченности, понимал, что может сломать на этом себе шею и поэтому на неоднократные напоминания Бутылкина о необходимости «заткнуть глотку Веселихе» отвечал уклончиво:
— Погоди, Иван. И бог могуч был, да терпелив.
— Ну, годи, — нервно усмехался Бутылкин. — Годишь-годишь, да и в дураки угодишь. Вспомянешь тогда Бутылкина. Веселова в каждое дело вон нос сует, будто… как вроде… эх, да что!
— Не кипятись. Дурак сперва умного на кладбище свезет, а потом уже сам помрет.
Бутылкин, нахлобучив со зла шапку на самые глаза, оставлял председателя на несколько дней в покое.
Однажды зимой Евдокии показалось, что в амбарах не хватает семенного зерна. Было это примерно за полгода до возвращения Григория. Веселова, несмотря на сопротивление Тушкова, настояла на том, чтобы перевешать все семена. Не хватало двести центнеров.
— Купим, — ответил Тушков. — До весны еще далеко.
— Далеко до солнца, а до весны близко, — возразила Евдокия и стала собираться в район.
Тушков обеспокоенно зашевелился.
— Узнают ведь в районе сейчас, что семян у нас не хватает, — головы снимут, — сказал он Веселовой. — Ты что, не понимаешь? И ты в стороне не останешься — член правления все же. А весной сымать уж некогда будет, сеять надо. И дадут семян.
— Эх, Егор, Егор, плачет тюрьма по тебе. Рано или поздно угодишь за решетку, — проговорила Веселова и, не обращая внимания на его слова, продолжала собираться к отъезду.
