Вячеслав Сухнев - Грязные игры
— В поезде не было воды, — соврал, не моргнув глазом, Седлецкий.
Помылись, побрились, сели за стол и славно угостились, чем Бог послал, лишь на огромное блюдо с помидорным салатом, к огорчению хозяйки, даже не посмотрели. Приелись, стало быть, помидорки… И бутылку старого коньяка, которую теща торжественно, как хрупкий букет, водрузила на стол, не тронули.
— Нам еще работать сегодня, — объяснил Седлецкий. — Отчет поедем писать о проделанной работе.
— Девчата вчера звонили из Крыма, — сказала теща. — Купаются, загорают, всем довольны. Фрукты, правда, дорогие. Как у нас тут… Обратные билеты купили.
— Замечательно! — с воодушевлением сказал Седлецкий. — Про меня не спрашивали?
— А чего спрашивать… — вздохнула теща и покосилась на Мирзоева, чужого человека. — Жив, здоров, дома. И хорошо, и ладно.
Во втором часу начали собираться. Седлецкий дал Мирзоеву свою рубашку — голубую в полоску. Рукава оказались длинноваты, и Мирзоев их закатал.
Психоневрологическая лечебница № 16/11 располагалась в парковом массиве, неподалеку от того места, где Варшавское шоссе пересекает кольцевую автостраду. Территорию лечебницы окружала высоченная кованая ограда, по верху которой была проброшена сигнальная проводка. С внешней стороны вплотную к ограде когда-то высадили кусты боярышника. Со временем они превратились в почти непролазный вал из прочных разлапистых ветвей с толстыми колючками.
За старой оградой был сад из старых яблонь и слив, шпалеры сирени. По весне здесь буйно цвели деревья, и участь несчастных обитателей психлечебницы казалась не такой безнадежной. В самом центре вертограда располагался белый двухэтажный особняк в виде буквы П. В сороковые и пятидесятые годы здесь находился санаторий для офицеров НКВД. Теперь в крыльях здания размещались палаты для нервнобольных, а в двух фронтальных этажах — кабинеты врачей и процедурные.
Главврачом здесь служил полковник Акульшин, прикомандированный к Управлению еще при Андропове. Это был крепкий кряжистый старик с непроницаемым серым лицом, чуть тронутым на висках пигментными пятнами. Отдаленно он походил на маршала Жукова.
Из окна своего кабинета на втором этаже Акульшин увидел, как у проходной затормозили две «Волги». Охранник, предупрежденный главврачом, открыл калитку в высоких воротах, и внушительная группа гостей показалась на широкой, посыпанной керамзитом дорожке, которая вела к центральному входу. Акульшин нажал кнопку селектора и сказал:
— Новенького, поступившего сегодня, проводите в кабинет физиотерапии. Спецперсонал не нужен.
Он уже высмотрел в приближающейся группе лысого толстячка-дознавателя, его бессменного подручного, похожего на ожившую трансформаторную будку, и врача из службы безопасности. Они изредка приезжали в лечебницу побеседовать с некоторыми пациентами. Спецперсонал им не требовался никогда. Сами управлялись.
Психоневрологическая лечебница считалась местом удобным и надежным. Здесь люди, которых судить было невыгодно, а убивать рано, хранились, как консервы в холодильнике. В основном это были клиенты Управления. А в недавние времена Акульшин не отказывал в дружеских услугах и своей прежней конторе — принимал постояльцев от КГБ.
Ласковый телок двух маток сосет, хотя меньше всего полковник походил на телка.
Савостьянов со своим воинством переступил порог, и кабинет главврача стал тесен. Давненько у меня не было так оживленно, подумал полковник, здороваясь с гостями.
— Чайку прикажете, Юрий Петрович? С баранками, а?
— Спасибо, Михаил Александрович. Лучше потом, не в спешке. Нам бы сначала потолковать с больным Адамяном. Как у него со здоровьицем?
— Нормально. Беседовать будете по обычной схеме? Тогда спускайтесь. Его уже привели. Кстати, мне тут достали… совершенно новый препарат. Никаких побочных эффектов и следов в организме, но релаксация после него полнейшая. Попробуем?
— Вам, ученым, все бы экспериментировать, — засмеялся Савостьянов. — Я не против. Лишь бы наша свинка пела.
— Запоет, — заверил Акульшин. — Как в опере.
Кабинет физиотерапии ничем не отличался от прочих лечебных кабинетов. Были тут контрастные ванны, душ Шарко, кресло-центрифуга, установки электрофореза и дарсонвализации, рама для растягивания, именуемая в просторечии «дыбой», и прочие прелести активной терапии. Бежевая кафельная плитка по стенам и на полу придавала кабинету нарядный вид. Портили впечатление закрашенные белой краской окна, забранные толстой решеткой.
Впрочем, большинство пациентов полковника Акульшина не обращали внимания на цветовую гамму помещения.
В углу стоял белый металлический стол, по обе стороны от него две табуретки, привинченные к полу. Вдоль стены — обычный процедурный топчан, обтянутый розовой клеенкой. На топчане и сидели два дюжих санитара, в четыре глаза наблюдая за полковником Адамяном. Спеленутый в смирительную рубашку, тот занимал табуретку перед столом.
В кабинет вошли доктор Акульшин, Небаба, его подручный Потапов и молодой врач из службы безопасности Управления. Остальных Савостьянов увел в комнату, смежную с физиотерапевтическим кабинетом. Он нажал панельку рядом с электрическим выключателем — часть обшивки стены сдвинулась, обнажив одностороннее зеркало. Теперь до Адамяна, казалось, можно было дотронуться. Полковник Адамян не брился более двух суток, и лицо у него словно обсыпало угольной пылью.
Воспаленные глаза угрюмо уставились в стену.
— Ну что, гадина… — пробормотал Савостьянов, усаживаясь в кресло перед зеркалом. — Вот и встретились.
Он заметил предостерегающий взгляд Толмачева и сказал:
— Не бойся, там ничего не слышно. А мы все услышим.
Генерал включил динамик.
— …сухость во рту, и вы дадите обычной воды, — закончил наставление главврач.
Акульшин положил на стол коробку с ампулами и вышел, прихватив двоих санитаров. Небаба устроился на другой табуретке, рассортировал перед собой собственный джентльменский набор — диктофон, стопку бумаги и карандаши.
— Развяжи его, Потапов. Будем начинать…
— А укольчик? — спросил молодой врач.
— Пока не надо. Будем надеяться, что Рафаэль Левонович окажет нам любезность и побеседует вполне добровольно и доверительно.
— С какой стати? — поднял голову Адамян и принялся растирать сильные руки, освобожденные от тенет смирительной рубашки. — С какой стати я буду с вами говорить? Да еще доверительно. Вы же не поп и не лечащий врач…
— Действительно, — согласился Небаба. — Не поп и не врач. Я всего лишь старший дознаватель службы безопасности Управления. Разрешите по этому поводу представиться: майор Небаба.
— Вот оно что! — задумчиво сказал Адамян. — Значит, все-таки Управление… А я поначалу грешил на своих заклятых друзей из другого ведомства.
— Из Минобороны, надо полагать? — сочувственно спросил Небаба. — Воистину — это ваши заклятые друзья. Сейчас вас разыскивает вся их контрразведка. Все службы на ушах стоят. Сколько вы там миллиончиков увели у своих друзей? Ну, не стесняйтесь!
— Это ваши люди увели, а не я.
— Не важно. Грешат-то на вас, Рафаэль Левонович. С вас собираются скальп снимать. Вот тут я нечаянно факсик раздобыл, полюбопытствуйте…
Адамян взял скрученную в трубку глянцевую бумажку факса. Глянул. В глазах его запрыгали буковки:
«…предпринять все усилия к розыску и задержанию…»
— Ваши друзья, — продолжал Небаба, — прочесывают Кавказ, Закавказье и сопредельные страны. А вы тут, в столице нашей Родины, где искать будут в самую последнюю очередь. Так что времени для беседы у нас навалом. Побеседуем?
— Было бы о чем! — буркнул Адамян.
— А я вопросничек составил, чтобы не распыляться на посторонние темы. Не возражаете? Ну и славно. Вопрос первый: при каких обстоятельствах вы вступили в сговор с покойным генералом Ткачевым?
— С… с покойным? — выпучил глаза Адамян.
— Хороший вопрос, — похвалил Небабу генерал за зеркалом. — Обратите внимание, друзья, как эта бестия спала с лица. Адамян до последней минуты был уверен, что сможет торговаться с нами до тех пор, пока его не разыщет и не вытащит Ткачев.
— Но ведь Ткачев еще жив, — сказал Седлецкий.
— А-а! — отмахнулся Савостьянов. — Разве это жизнь…
— Я не верю, — сказал Адамян. — На пушку берете! Генерал был здоров как бык.
Небаба достал из конверта кучу фотографий и разложил на столе. Адамян некоторое время молча их разглядывал: обгоревший верхний этаж дачи, Ткачев на носилках, изуродованное, едва узнаваемое лицо командарма.
— Поймите, полковник, — проникновенно сказал Небаба, — мятеж провалился. Ваши друзья прячут концы в воду. Ткачева убрали. Очередь за вами.
