Ладислав Фукс - Мыши Наталии Моосгабр
– Господин Оберон имеет в виду студентов, – сказала старая экономка испуганно, и госпожа Моосгабр кивнула.
– Взгляну на окна, – сказала она.
– Я пойду на кухню, – сказала экономка испуганно, – приготовлю еду. А пока предложу госпоже кофе с пирожными. Сбегаю за ними в погреб…
Экономка поклонилась и пошла к мраморной лестнице. Там повернула к темным полированным дверям и вошла в одну из них. Госпожа Моосгабр заметила теперь, что это действительно старая экономка, маленькая, слабая, хрупкая, и подумала: «Неудивительно, что она не справляется с мальчиком. Неудивительно, что он может убежать от нее. Но от меня он не убежит, во всяком случае, до ужина…» И она, кивнув Оберону, пошла вслед за ним.
Он сперва подвел ее к окну зала, что было рядом с парчовым диваном и такими же креслами. Он откинул длинную розовую занавесь в красных портьерах и показал окно. Он показал окно, и тут госпожа Моосгабр заметила и его ногти. Они были действительно длинные, особенно на мизинцах – на них они аж загибались… За окном госпожа Моосгабр увидела бокал красного вина, тарелку с двумя пирогами, вазу с тремя прекрасными тюльпанами и три свечи.
– Зажжем их, когда совсем стемнеет, – сказал Оберон, – а теперь посмотрим на окно в столовой. – И мальчик опять закрыл окно занавесью и через зал прошел к большим стеклянным задвижным дверям.
Госпожа Моосгабр в шляпе с разноцветными перьями, в подвесках, бусах и белых перчатках пошла вслед за ним, слегка придерживая при этом свою черную блестящую праздничную юбку. Она посмотрела на фонтан посреди зала – из его расщепленного стебля вода била обратно в бассейн, – посмотрела на картины в золотых рамах на стене и на горевшие хрустальные люстры, посмотрела на скульптуры с красными светильниками у лестницы. Но Оберон Фелсах уже раскрыл большие задвижные двери матового стекла и вошел в столовую.
В столовой стоял темный стол с шестью красными креслами. Стол не был покрыт, и по борозде на его столешнице можно было догадаться, что он раскладной. У одной стены стоял длинный низкий сервант, на нем – несколько ваз с гиацинтами. У другой стены стояли три небольших подсобных столика. На стенах были две большие темные картины в золотых рамах – натюрморты с фазанами, фруктами и вином. За креслом, которое стояло во главе стола против широких стеклянных дверей, было окно, которое задергивалось тяжелым темно-синим бархатом. Оберон Фелсах подошел к этому окну, откинул легкую розовую занавесь и открыл его.
– Здесь, как видите, – он указал рукой, на которой опять мелькнули длинные ногти, – еще одно окно. Взгляните.
Госпожа Моосгабр увидела за окном три свечи, три бокала с красным вином, блюдо пирогов и три вазы. В одной были тюльпаны, в другой гиацинты, в третьей – букет каких-то белых цветов… – Я и здесь зажгу, – сказал Оберон Фелсах и показал на свечи, – когда совсем стемнеет. Нравятся вам наши окна?
– Нравятся, – глядя на белые цветы, кивнула госпожа Моосгабр, и перья на шляпе затрепетали, – что за прекрасные белые цветы, я знаю их, откуда они…
– Из кооперативной лавки, – засмеялся мальчик, – от Элизабет Вердун, взгляните…
В широких дверях столовой появилась старая экономка в белом кружевном фартуке и в кружевном чепце. В руке она держала поднос, на нем – чашку, кофейник, сахарницу и пирожные.
– Куда госпожа изволит, чтобы я подала? – спросила она боязливо. – Госпоже накрыть здесь или в зале?
– В зале, – кивнула госпожа Моосгабр, и все вернулись в зал.
Экономка поставила поднос на столик, налила в чашку кофе, и госпожа Моосгабр, поблагодарив, села в кресло. Она вспомнила, что это тот же столик и те же парчовые кресла, где неделю назад она сидела с оптовиком. Оберон Фелсах сел в кресло напротив нее.
– Вот сахарница, – сказала экономка и указала еще на золотые щипчики, лежавшие рядом, – пусть госпожа угощается. А вот… – экономка вынула из кружевного кармана какую-то блестящую вещь, – вот звонок. Если госпоже что-то понадобится, пусть позвонит, и я тотчас приду. – Экономка поклонилась и опять направилась к лестнице, к темным полированным дверям. Госпожа Моосгабр заметила, что кроме кружевного фартука и белого кружевного чепца на ней длинное, темное, очень красивое платье.
– Госпожа экономка, – сказала госпожа Моосгабр Оберону Фелсаху в кресле напротив, – госпожа экономка пошла в кухню. Она даже там слышит звонок?
– Она слышит повсюду, – улыбнулся Оберон Фелсах, глядя на бусы, на подвески и на шляпу госпожи Моосгабр, – и в погребе слышит… Кто с ней вступает в контакт, может узнать от нее много вещей, она медиум. Но об этом почти никто не знает, возможно, даже она сама, и я с ней мало работаю. У меня есть лучшие источники, – сказал он и странно улыбнулся. Госпожа Моосгабр, глядя на него, только сейчас заметила, что он довольно бледный. Его отец-оптовик был намного смуглее. Возможно, однако, бледность лица мальчика подчеркивали длинные черные волосы и глаза, пожалуй, и его темный костюм.
– Меди…? – спросила госпожа Моосгабр, и мальчик сказал:
– Медиум. – А потом кивнул к стене и со странной улыбкой спросил: – Что, собственно, у вас, госпожа, в этой большой черной сумке и в этом свертке?
– Там разное, – сказала госпожа Моосгабр, спокойно глядя в его бледное лицо, – кое-что к ужину. И пирожки там. Хорошие. Я положила в них ваниль, изюм, миндаль… и творог там. Пекла их целый вчерашний день, я люблю печь. Будут кстати… после ужина, – сказала она спокойно, глядя в его бледное лицо, – вам понравятся.
– Угощайтесь, пожалуйста, – кивнул Оберон Фелсах и указал на поднос. Госпожа Моосгабр поблагодарила; держа щипчики белой перчаткой, потянулась к сахарнице и положила кусочек сахару в чашку. Потом ложечкой размешала и осторожно отпила. – Когда вы сюда шли, – сказал Оберон Фелсах с некоторым любопытством, хотя, возможно, это просто показалось, – вы встретили людей? Вы видели группки, шествия, толпы…
– Когда я шла к вам, – госпожа Моосгабр слегка обеспокоилась, но не показала виду, – я встретила только одну группку. Люди все больше сидят по домам, не выходят… Слыхала я, – сказала она быстро, стараясь отвлечь внимание мальчика, – что уроки вы не учите, так как все знаете. Но что вы вообще учите в школе?
– Какой предмет вы имеете в виду? – сказал Оберон Фелсах и удобно развалился в кресле. – Географию, математику, историю…
– Так, вообще, – сказала госпожа Моосгабр, – самое главное.
– Ну, например, к государственному празднику мы учим о председателе, – сказал мальчик. – О нем и о вдовствующей княгине правительнице Августе. – И госпожа Моосгабр кивнула, потянулась рукой к бамбуковым бусам на шее и стала слушать. – Альбин Раппельшлунд, – начал Оберон Фелсах и еще удобнее развалился в кресле, – Альбин Раппельшлунд пришел к власти пятьдесят лет назад, когда был произведен в генералы и раскрыл предателей у трона. С тех пор он властвует как единственный и верховный вместе с вдовствующей княгиней правительницей Августой. Из его подвигов самые главные, например, следующие: в одной короткой войне он разгромил соседа… он установил порядок, дал всем людям работу, после войны он основал Музей мира, в котором самая большая и самая редкая коллекция оружия. За городом в районе «Стадиона» он построил большой звездодром, который носит его имя, на Луне у кратера Эйнштейн он достраивает новую современную тюрьму на пятьсот человек, которые недостойны ходить по Земле… он и сам пять раз участвовал в полете на Луну. И ни разу при посадке кровь у него не становилась тяжелой. – Оберон Фелсах на мгновение умолк и лишь странно улыбался. Госпожа Моосгабр смотрела на него и только теперь осознала, что он, наверное, в самом деле очень умный. – Этот отрывок об Альбине Раппельшлунде мы должны выучить в школе обязательно. Кто хочет иметь хорошую отметку, должен уметь прочесть его без запинки и точно, таков приказ. Кто совсем не будет его знать, того могут вызвать на допрос. Нам обязательно надо это учить, – улыбнулся Оберон Фелсах, – а в младших классах учат о том, как он был кожевенником, официантом, солдатом, протестантским священником. А теперь я вам расскажу, что мы учим в нашем классе о княгине.
Оберон Фелсах снова удобно отвалился на спинку кресла, и госпожа Моосгабр осознала теперь, что он действительно говорит как взрослый человек, даже, пожалуй, как писатель, и что он, наверное, в самом деле очень умный. Она осторожно отпила кофе и кивнула.
– Княгиня Августа, – сказал Оберон Фелсах, – родилась единственной наследницей трона от отца Карла Наполеона, принца из Саас-Беер, и от матери Анны-Марии, княгини тальской, названной Блаженной. Детство и юность она провела отчасти здесь, в столице, отчасти в загородных замках, в наследственных имениях тальских. После смерти своей матери Анны-Марии, названной Блаженной и умершей в возрасте ста лет, она взошла на престол. Тогда ей было пятнадцать. С тех пор она правит. Но как только были раскрыты предатели у трона, то есть спустя пять лет, вдовствующая княгиня Августа властвует вместе с Альбином Раппелышгундом как единственная и верховная правительница. А почему она вдовствующая? Да потому, что в двадцать лет она вышла замуж, но муж ее вскоре умер, умер через несколько недель после свадьбы. Он был внучатым племянником Карла Наполеона и погребен в княжеском дворце. Конечно, – сказал Оберон Фелсах минутой позже, стукнув длинным ногтем о подлокотник кресла, – конечно, это все, что я вам рассказал по учебнику, – враки. Княгиня не властвует. Если раз-другой за эти пятьдесят лет Раппельшлунд и показал людям княгиню с балкона, то это был муляж.
