Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2010)
А мы испорчены, способны только на слабые проблески да отсветы того, что, не думая, не гадая, делал, как получалось, Пиросмани...
Нам с музыкой голубою…
Искусство едино, все области его и жанры, но на разном расстоянии от реальности, и потому особо важна музыка — доказывает, что никакая реальность не нужна, чтобы вызвать в нас — чувство. В словах, пересыщенных содержанием, в картинах, если слишком похожи на реальность, можем заблуждаться, переоценивать значение реального мира. А музыка не дает сбиться — понимаешь, что похожее не похоже, а наша сущность — особый сплав, использующий реальные вещи и события лишь как материал для внутренней работы…
Несемся сидя…
Я не мистик, верю в случай. В то, что барахтаемся в огромном мире, среди бешеных случайностей, которые от нас не зависят, довольны сами собой. Сами с собой борются, мирятся, ведут разговоры на языке света и крайних температур. А я на краю вихря, на черта здесь сижу, что высиживаю…
Частица живой жизни в бесконечном хаосе, который несется, сам не зная куда...
Возможен и другой взгляд. Верить, что сидишь на острие генетического древа, рода своего. Впаян в историю социальной среды, ее частица. Тоже понятно, привык к земле, языку, к людям, с их историей, ментальностью… Когда-то возмущался словами Мандельштама — “люблю мою бедную землю... потому что другой не видал”. Теперь понимаю их печаль. Кинь меня вырасти на любой земле, я бы и там любил, а как иначе!.. Среда и жизнь становятся материалом личности, внедряются в позвоночник...
Сегодня один взгляд, завтра другой… и так все время…
Врастание важней…
Не очень высоко ценю любовь, в ней много эгоистического, “Гранатовый браслет” — редкий аргумент.
Но бывает, одна жизнь врастает в другую, как неотъемлемая часть, это важней любви. А человек врастает в свою среду, с любовью и ненавистью к ней, это важней “патриотизма”.
— Главное — укорененность и врастание, — сказал мне один человек, с которым общался полчаса, попутчик случайный.
Спасались от мороза, в провинциальном городке на вокзале. Давно…
Сметана там особая была, ложка в ней как вкопанная стояла.
Трудно, но можно…
Есть два основных варианта времен — страшное и пошлое. И колебания между ними.
Можно быть счастливым в каждом из них.
И даже в переходные времена, хотя трудней всего.
Только плюнуть…
Какой раз слышу, писатель стонет — написал ужасный, зато продажный роман, к тому же под чужим именем. Мучается, бедняга... Его спрашивают — “бабки капают?”.
— И капают-то кое-как... — скромничает писака, — а как детишек кормить…
Нет слов. Плюнул в угол, легче стало.
Нельзя — и все!..
“Движение по времени”, одна из любимых тем фантастики, — пошлость.
Не имеет значения, возможно ли это чудо физически.
Я иногда показываю портрет девушки, нет, девочки 14 лет… Она смотрит в мир, который давно исчез. До нас ее взгляд не дотягивается... слава богу... Вроде ничего особенного в этом взгляде, но для меня загадка. Так бывает, ответ имеется, а понимания нет. На фотографии моя мать, она еще не знает ничего. Надеется на будущее, смотрит с любопытством и некоторым вызовом вперед. И я так в детстве смотрел…
Что из нашего любопытства вышло, теперь знаю. Дело не в том, что многое получилось тяжело, даже трагично. Трагедия и драма не худшее в жизни. Все оказалось мельче, ничтожней, чем мы с ней надеялись. А ведь бывали судьбы похуже… Общая закономерность: ценность жизни всегда выше содержания. Любого.
А фантастика?..
Вот я, свеженький огурчик. Веселенький еще, отправляюсь в свое будущее и вижу — мучительно пережевывающего остатки жизни старика. Он смотрит на бравого молодца — и не узнает. А если узнал бы?.. Буркнул бы что-то — и отвернулся, что скажешь… Ну можно скривить улыбку, наладить анекдотец, добавить со сверканием во взоре… на миг это всегда можно сотворить — “какая замечательная штука — жизнь!”.
И все вроде бы правильно, только жующие губы да куриная шея фальшь выдают.
Отсюда мой ответ: движение по времени, как представляют себе фантасты, — пошлость, его не должно быть. Иначе жизнь остановится, а это допустить нельзя. Почему? Да ни почему, просто нельзя, и все.
Говорит интроверт…
Творчество — постоянное нащупывание и реализация собственных пристрастий, желаний, вкусов и одновременно их, таким образом, утончение и развитие. И чем интересней творчество, тем больше нервов, напряжения, внутреннего вглядывания, выяснения, усиления неясных чувств и ощущений…
Какая тут может быть свобода, мы реализуем те задатки, которые имеем, или развиваем их, подчиняясь внутренней потребности. Это закономерно.
И закономерность, наталкиваясь на случайности окружения, пытается их преодолеть!..
Если б нам играть одним, совсем одним… Мечта интроверта…
Но для этого надо богом стать, а мы не боги, в случайном мире живем.
Кто-то скажет, следовать внутреннему голосу — уже свобода, а я вам отвечу — это истинная несвобода и есть.
Конечно, подчинение давлению внешнего мира — хуже несвободы. Но представь себе, наступит момент, когда все-все сами выбираем. Освобождаемся от внешних оков…
Мечта, но все-таки — что будет?..
Поймем пределы своих возможностей,
собственные запреты,
давление своих желаний и пристрастий…
Тогда только и начнется с большой буквы Несвобода — борьба за то, чтобы свои пределы раздвинуть.
Какой тут романтизм — не вляпаться бы в грязь, не стать бы ниже своих возможностей, которые ясней стал понимать.
Какая тут свобода, сохранить бы человеческое лицо, сделать хотя бы минимум возможного...
Крематорий лучше!..
Мы часто говорим о способностях, о таланте. Любим при случае упомянуть, что вот такой-то многое имел, да не свершилось, не суждено… Чем ближе к концу, тем смешней эта болтовня. Только то, что совершилось, — было, остальное… даже смешно говорить… Тени, проблески, задатки, надежды… — все истлеет, растворится в могильной жиже. Человек — то, что с ним было, произошло, сделано, продумано, выражено, рассказано хотя бы одному человеку, остальное — чушь собачья.
Человек — это все сделанное им и гнилье в деревянном ящике.
Значит, не дано…
С возрастом внешние признаки привязанности к жизни уходят из-под ног — люди, страна и даже язык отодвигаются — они меняются.
А ты не хочешь меняться в унисон, а только подчиняясь внутреннему ритму.
Бесстрашие и внутренние ритмы, да!
Какие еще могут быть жизненные достижения…
Не знаю.
Без обид…
Писать о людях неинтересно, могут сами о себе рассказать. Историки-философы напишут, как было “на самом деле”… Наврут красиво и умно.
Искусствоведы объяснят дуракам причины творчества.
Что прозаику остается делать?
На это ответил Пруст. Все — “через себя” пропускать. Оччень понятно!..
Через себя процеживается как через густое сито, но это можно перетерпеть.
Трудней вытерпеть другое — “не о чем писать”. Потом вдруг выясняется — “есть о чем!”. И так все время!
Но со временем все реже проясняется. Пропадает интерес к действительности...
Приходишь к печальным выводам. Силы еще есть, но разочарование в людях любой силы сильней. Не потому, что обещания были, — давно не веришь. Тут другое — возможности нашего устройства огромны, но почему-то ничтожен результат...
Разумное устройство сталкивается с хаосом.
Поэтому интересней и честней — писать о тех, кто сам за себя не скажет, — о зверях, травах и деревьях, например.
С людьми не о чем стало говорить. Что о них писать, зачем их рисовать…
Пусть сами за себя… если захотят…
Если не дурак…
Стремление “смешивать годы”, сдвигать факты и вообще — вытеснять время из общей картины, которая складывается у каждого, прожившего жизнь…
Откуда берется?..
Одна из причин — в осознании необходимости собрать наконец свою жизнь, как цельную оболочку, вокруг себя, так, чтобы самые важные переживания на одинаково близком расстоянии находились, все остальное — удалено, выброшено за пределы интереса. Оно и так удалено, но в этом нелегко себе признаться — девять десятых жизни прожито впустую... Жизнь замыкается сама на себя, как цельный плод, со своими семенами, соком, мякотью… и непроницаемой оболочкой.
