Артур Дойль - Собрание сочинений. Том 5
— Дорогие рыцари и джентльмены, — воскликнул он скрипучим голосом, — достойные христиане, неужели вы проедете мимо и бросите старика паломника на голодную смерть? Зрение мое отнято у меня песками Святой земли, и я вот уже двое суток не сделал и глотка вина, не съел и корки хлеба!
— Клянусь эфесом, отец, — сказал Эйлвард, пристально глядя на старика, — мне удивительно, почему стан у тебя такой полный и пояс так плотно стягивает тебя, если твоя пища была в самом деле столь скудной.
— Добрый незнакомец, — ответил паломник, — ты, сам того не желая, произнес слова, которые мне весьма горестно слышать. Однако я не буду порицать тебя, ибо ты не хотел опечалить меня или напомнить о том, что меня гнетет. Не подобает мне слишком хвалиться тем, что я перенес ради веры Христовой, и все же, раз ты уж заметил это, я должен сказать тебе, что полнота и округлость моего стана проистекают от водянки, которая у меня началась вследствие слишком поспешного путешествия из дома Пилата на Масличную гору.
— Видите, Эйлвард, — сказал Аллейн, покраснев, — пусть этот случай послужит вам предостережением; вы судите слишком неосновательно! Как вы могли нанести еще одну обиду святому человеку, который столько вытерпел и странствовал до священного гроба господа нашего Иисуса Христа?
— Пусть дьявол-искуситель отсечет мне палец! — воскликнул лучник, охваченный глубоким раскаянием; но и богомолец и Аллейн подняли руки, желая остановить его.
— Прощаю тебя от всего сердца, дорогой брат, — пропищал слепец. — Эти безумные слова горше для моего слуха, чем то, что ты сказал обо мне.
— Молчу, больше ни звука, — заявил Эйлвард, — но прошу тебя, прими этот франк и, умоляю, благослови меня.
— А вот еще один, — сказал Аллейн.
— И еще! — крикнул Джон.
Однако слепой паломник не хотел брать денег.
— Безрассудная, безрассудная гордыня! — воскликнул он, ударив себя в грудь большой загорелой рукой. — Безрассудная гордыня! Сколько же мне еще бичевать себя, пока я не вырву ее из сердца? Неужели никогда мне ее не одолеть? О, сильна, сильна плоть наша, и трудно подчинить ее духу! Я происхожу, друзья, из знатного рода и не могу заставить себя коснуться этих денег, даже если они спасут меня от могилы.
— Увы, отец, — сказал Аллейн, — чем же мы тогда поможем вам?
— Я сел здесь и жду смерти, — продолжал паломник. — Много лет носил я в своей котомке эти драгоценные предметы, которые, как вы видите, я разложил перед собой. Было бы грехом, думал я, допустить, чтобы они вместе со мной погибли. Поэтому я продам эти вещи первому достойному прохожему и получу за них достаточно денег, чтобы добраться до святого храма божьей матери Рокамадурской, где, надеюсь, и будут покоиться мои старые кости.
— А что же это за сокровища, отец? — спросил Джон. — Я вижу только старый, ржавый гвоздь, кусочки камня и щепки.
— Мой друг, — ответил старик, — даже всеми деньгами этой страны нельзя было бы заплатить истинную цену за эти предметы. Этот гвоздь, — продолжал он, снимая шляпу и возводя к небу слепые глаза, — один из тех, с помощью которых человечество обрело спасение. Я получил его вместе со щепкой от подлинного креста господня, из рук двадцать пятого потомка Иосифа Аримафейского, этот потомок до сих пор жив, он находится в Иерусалиме и здоров, хотя за последнее время его мучают нарывы. Да, можете перекреститься, и прошу вас, не дышите на гвоздь и не касайтесь его пальцами.
— А куски дерева и камня, святой отец?! — спросил Аллейн, затаив дыхание; он стоял перед драгоценными реликвиями, охваченный глубоким благоговением.
— Этот кусок дерева от подлинного креста, а этот — от Ноева ковчега, а вон тот — от дверей в храме мудрого царя Соломона. Этим камнем бросили в святого Стефана, а те два — от Вавилонской башни. Здесь есть также кусок жезла Ааронова и прядь волос пророка Елисея.
— Но, отец, — заметил Аллейн, — пророк Елисей был лыс, и по этой причине его оскорбляли злые дети.
— Волос у него, правда, было мало, — поспешно согласился паломник, — оттого-то эта реликвия и имеет особую ценность. Выберите любые из них, достойные джентльмены, и заплатите столько, сколько вам подскажет ваша совесть; ибо я не торговец и не обманщик, и я бы ни за что не расстался с ними, если бы не знал, что очень близка моя небесная награда.
— Эйлвард, — взволнованно заявил Аллейн, — второй раз в жизни такой счастливый случай едва ли представится. Я должен иметь этот гвоздь, и я отдам его аббату в Болье, чтобы все люди в Англии могли прийти поглядеть на него и помолиться.
— А у меня пусть будет камешек от стены храма! — воскликнул Хордл Джон. — Моя матушка отдала бы все на свете, чтобы повесить его над своей кроватью.
— А я хочу получить жезл Аарона, — сказал Эйлвард, — у меня всего-навсего пять флоринов, так вот, возьмите четыре.
— И еще три, — протянул деньги Джон.
— Вот еще пять, — добавил Аллейн. — Святой отец, я вручаю вам двенадцать флоринов, это все, что мы можем дать, хотя мы понимаем, какая это скудная плата за те удивительные предметы, которые вы нам продаете.
— Молчи, гордыня, молчи! — крикнул паломник, снова ударяя себя в грудь. — Неужели я не могу заставить себя взять эту жалкую сумму, предложенную мне за то, что добыто мною трудами и усилиями всей моей жизни? Давайте ваши презренные монеты. И вот вам драгоценные реликвии, но, я молю вас, обращайтесь с ними бережно и благоговейно, иначе лучше бы моим недостойным костям остаться лежать при дороге.
Сняв шапки, друзья с жадностью схватили свои новые сокровища и поспешно продолжали путь, а паломник остался сидеть под вишневым деревом. Они же ехали молча, держа в руках реликвии, время от времени поглядывая на них, едва веря, что судьба сделала их владельцами предметов, обладающих столь высокой святостью, ибо каждый монастырь и каждая церковь христианского мира ревностно жаждали бы приобрести их. Так они ехали, радуясь своей удаче, пока против города Ле-Мас лошадь Джона не потеряла подкову; они нашли возле дороги кузницу, и кузнец обещал исправить дело. Эйлвард рассказал ему о счастливой встрече с паломником; но когда кузнец взглянул на реликвии, он привалился к наковальне, подбоченился и так начал хохотать, что по его измазанным сажей щекам побежали слезы.
— Ой, господа, — проговорил он, — да старик этот — жулик, он торгует поддельными реликвиями и был здесь на кузне меньше двух часов назад. Гвоздь, который он вам подал, взят из моего ящика с гвоздями, а что касается кусков дерева и камней, то их сколько угодно валяется возле дороги, вот он и набил свою суму.
— Нет, нет! — возмутился Аллейн. — Это был святой человек, он ходил в Иерусалим и нажил водянку, когда бежал от дома Пилата на Масличную гору.
— Про это мне ничего не известно, — сказал кузнец, — я знаю одно: совсем недавно здесь был старик в шляпе и одежде паломника, он сидел вон на том пне, ел холодного цыпленка и запивал его вином. Потом выпросил у меня один из моих гвоздей, набрал полную котомку камешков и пошел своей дорогой. Посмотрите вот на гвозди, разве они не точь-в-точь такие же, как тот, который он вам продал?
— Господи, спаси нас! — воскликнул Аллейн, ошарашенный. — Неужели нет границ человеческой мерзости? Такой смиренный старик, так не хотелось ему брать от нас деньги — и вдруг, оказывается — негодяй и обманщик. На кого же полагаться, кому верить?
— Я догоню его, — заявил Эйлвард, вскакивая в седло, — поедем, Аллейн, может быть, мы поймаем его до того, как лошадь Джона подкуют!
Они вместе помчались назад и вскоре увидели седого старика паломника, который медленно шел впереди них. Услышав стук копыт, он обернулся, и стало ясно, что его слепота — такое же надувательство, как и все остальное, ибо он быстро перебежал через поле и скрылся в чаще леса, где никто не мог отыскать его. Они швырнули ему вслед реликвии и поехали обратно к кузнецу, оскудевши и деньгами и верою.
Глава XXVII
Как колченогий Роже попал в рай
Когда друзья приехали в Эгийон, уже давно наступил вечер. Они нашли сэра Найджела и Форда в гостинице «Красный жезл»; здесь они обосновались, сытно поужинали и улеглись на простыни, пахнущие лавандой. Но случилось так, что некий рыцарь из Пуату, сэр Гастон д'Эстель, остановился там же на обратном пути из Литвы, где он служил вместе с тевтонскими рыцарями под началом магистра Мариенбергской обители. Этот рыцарь и сэр Найджел засиделись очень поздно, оживленно беседуя о засадах, облавах и взятии городов и вспоминая множество историй о доблестных и отважных деяниях. Затем разговор перешел на менестрелей, иноземный рыцарь взял цитру и стал играть на ней северные любовные песни, а также спел высоким надтреснутым голосом о Гильдебранде, Брунгильде, Зигфриде и обо всей силе и красоте страны Альмейн[87].
