Питер Кэри - Джек Мэггс

Генри Фиппс никогда не спрашивал об этом, но теперь, услышав подобную информацию, он не на шутку испугался. Значит, и дом у него отнимут.

— Если мистера Мэггса арестуют, знаете, что будет с этой недвижимостью?

— Нет, — признался Генри Фиппс и сел на стул.

— Ее отнесут к contredis[19], — невнятно пробормотал мистер Бакл, чтобы скрыть свое плохое знание латыни. — Дом у него заберут, как у мошенника, и продадут на аукционе по велению короля или, возможно, у нас уже будет королева[20]. Разве вы об этом не знали?

— Вы уверены в этом?

— Это вы ни в чем не уверены, — сказал Бакл. — Но теперь вы все знаете, и я полагаю, примете меры, которые в ваших силах, чтобы его не арестовали.

— А он был арестован?

— Нет, и вы не должны хотеть этого, как не хочу и я по причинам, которые вам не обязательно знать. Но с другой стороны, сэр, я вижу, что вам не хочется играть ту роль, о которой он писал вам. Не хочется сидеть у его камина, лакомиться пирожными и попивать коричневый эль.

Генри Фиппса непроизвольно проняла дрожь.

— Вы же знаете, как он привязан к вам?

Генри Фиппс как-то обмяк на своем стуле. В эту минуту он понял, что его привольной жизни вскоре придет конец. Он знал, что наступит это время, знал с того момента шестнадцать лет назад, когда Виктор Литлхэйс, его любимый учитель и наставник, спас его от приюта. Сейчас его привилегированное положение арендатора кончилось, и он должен покинуть дом, серебряную посуду, ковры и картины. Он должен стать солдатом.

— Я представляю, — продолжал рассуждать этот ненавистный карлик, — что где-то есть «последняя воля» и завещание.

— Как я понимаю, я его наследник.

— Что ж, — сказал Бакл, — тогда не все новости плохие. — Он взял чашку с чаем, стоявшую перед Фиппсом, хотя чай, должно быть, уже остыл, быстро бросил в нее сахар и с удовольствием выпил. — Не все так уж плохо.

Генри Фиппс посмотрел в оживленно блестевшие глаза гостя и почувствовал себя ужасно неловко.

— Могу я спросить вас, мистер Бакл, чем вас заинтересовал мистер Мэггс?

— Это сердечные дела, сэр.

— Джек Мэггс — ваш соперник? — удивленно спросил Фиппс.

— Да.

— Вы не станете печалиться о нем, мистер Бакл?

— Он обманул мое доверие, что очень глупо с его стороны. — Мистер Бакл посмотрел Генри Фиппсу прямо в глаза, и тот почувствовал себя буквально пригвожденным этим взглядом. — Я немало встречаю таких людей, как Мэггс, сэр. Одни жалеют меня, другие смеются надо мной. Я не обращаю на это внимания, я понимаю: у каждого свое мнение. Но от жалости до оскорбления, как я убедился, всего один шаг. А я не позволю, чтобы меня оскорбляли, сэр, никому не позволю. А если меня унижают в моем собственном доме, что ж, такой человек заслуживает наказания.

— Вот как! — воскликнул Генри Фиппс, подняв брови.

— Так что будьте осторожны, сэр. Вы слышите меня?

Молодой человек понял, что сейчас перед ним не тот человек, каким он ему показался с первого взгляда.

— Да, — ответил он. — Я слышу вас.

— Джек Мэггс отправился в Глостер, не предупредив меня, но я об этом узнал. Он поехал туда, чтобы найти вас. Я не знаю, черт побери, где он заночует в Глостере. Но, сэр, я знаю то тайное место в Лондоне, где он может преклонить голову. И это уже касается вас.

— Что, по-вашему, я должен делать, получив такую информацию?

— Что ж! — воскликнул мистер Бакл, бодро встав с кресла. — Оставляю вам решать, сэр. Это не мое дело, но верю, что оно ваше, ибо дом, в котором он спит, мог бы легко стать вашим домом.

С этими словами он взял в руки свою бобровую шапку и любовно погладил ее.

Генри Фиппс еще раз пожал ему руку, и когда мистер Бакл покинул клуб, снова сел в кресло, чувствуя холод и дрожь одиночества.

Глава 73

Услышав из уст Тобиаса Отса имя Софины, Джек Мэггс горько задумался над тем, сколько же секретов у него украдено, и от этого пришел в невероятное волнение.

Сон покинул его, он пытался понять, что же они с ним сделали, и им снова овладело знакомое чувство страха. По мере того как лодку потихоньку сносило течением с песчаной мели, это чувство становилось все острее. Он интуитивно выхватил из кармана пальто портрет сына и прижал его к себе обеими руками. Он стоял в лодке, согнувшись, прижимая к себе знакомый образ, как случалось с ним уже раньше и не одну ночь. Он чувствовал, что делает сейчас с его лицом Призрак, как стягиваются в жгут мускулы его тела. Демон был внутри него и он представлял себе полуулыбку на его аристократическом лице.

Мэггс так и не мог понять, что с ним творится и почему это происходит. Он обреченно покачивался взад и вперед и в своем упрямом одиночестве ждал рассвета.

Когда наконец забрезжило и сквозь пелену тумана пробился лучик желтого света, он увидел, что их лодку прибило к берегу бухты. Его компаньон все еще спал, уткнувшись головой в согнутые колени. Мэггс наклонился над ним. Поначалу казалось, что он хочет разбудить его, но на самом деле он решил осуществить свой обдуманный ночью план. Чуть приподнявшись на скамье, Мэггс повернулся к Тобиасу, с недоброй улыбкой сунул свою трехпалую руку в его карман и медленно и осторожно вытянул из него тетрадь. Когда она полностью оказалась в его руках, он снова сел, осторожно положив вымокшую драгоценность себе на колени. Теперь он нашел то, что принадлежало ему.

Страницы тетради были мокрыми, а чернила в некоторых местах размыты, но Мэггс начал читать с самого начала, и вскоре на третьей странице он был вознагражден: «М. — не сошел с ума», прочитал он.

Его густые брови опустились еще ниже на глаза.

«М. не сошел с ума только потому, что не утратил глубокой веры: какой бы вердикт ни зачитал ему судья Денман, он все равно хоть один раз еще ступит на зеленую землю дорогой ему родины, Англии.»

Ему показалось, будто волосы у него на затылке зашевелились.

Такое чувство было ему уже знакомо — это был холод страха, ассоциировавшийся с неким «треугольником». Он знал, что его жизнь и смерть не принадлежат ему. Лоб его прорезали глубокие морщины. Он перевернул страницу.

«Джек Мэггс — преступник, отважившийся после ссылки вернуться домой. За накопленные огромные деньги он покупает особняк, в котором во время пожара сгорает заживо.»

Еще перевернув страницу, Мэггс прочел заглавие: «Глава 1». Перед ним и ниже — знаки креста. Все последующие страницы были решительной рукой перечеркнуты крест-накрест.

Глава 74

Глава первая

«Был гнетуще мрачный январский день 1818 года, и желтый туман, низко лежавший утром на земле, к полудню на короткое мгновение поднялся и, открыв печальную картину нагромождения камней и булыжника, снова опустился саваном на стены Ньюгейтской тюрьмы.

Ее стены были из голубого уэльского камня, который так нелегко поддавался кирке каменщика. Однако казалось, что туман, в силу своего постоянного присутствия, медленно, но верно проникал в темное нечеловеческое сердце камня.

В этом году в тюрьме Ньюгейт было особенно много женщин. Их собрали со всех Британских островов: мелкие воровки, убийцы и другие представительницы преступного мира переполняли это мрачное здание на Ньюгейт-стрит. Здесь в тесной камере на втором этаже тюрьмы восемь заключенных женщин ждали, когда Его величество Закон соизволит остановить свое усталое око на каждой из них.

В углу лежал добротный соломенный тюфяк, но им уже завладела толстоногая женщина, о которой говорили, что она обворовывала и убивала приезжих на заставе в Байсуотер[21]. Остальные женщины — одна из них с младенцем на руках — довольствовались той соломой, что высыпалась из тюфяка во время драки за него. Сокамерницы между собой не разговаривали, но когда тюремщик выкрикнул в глазок камеры имя Софины Смит, они переглянулись.

Та из женщин, которая сидела, прижавшись щекой к стене, поднялась, и тогда все увидели на ее лице кровавый след от четырех глубоких царапин. Видимо, боль от них заставила ее искать облегчения в том холоде, которым веяло от тюремных стен. Когда дверь камеры отворилась, заключенная вышла, и ее, закованную в цепи, увели тюремщики.

Софина Смит была очень красивой молодой женщиной, с удивительно белой кожей, черными как смоль кудрявыми волосами, обрамлявшими лицо; она держалась прямо, и, несмотря на худощавость, ее фигура не потеряла женственности. Именно ее красота настолько оскорбила толстоногую служанку, что она расцарапала ей лицо.

Выйдя из боковой двери тюрьмы, молодая женщина, щурясь от яркого света, прошла в другую дверь. Так она превратилась из задержанной в обвиняемую, ибо вошла в зал суда Олд Бейли[22].

Вначале ее привели в темную и грязную комнату, еле освещенную лампой с закопченным стеклом. Здесь в обществе других таких же женщин в кандалах она прождала не менее часа. Наконец ее вызвали в зал суда, где она предстала перед судьей.