Артур Хейли - Вечерние новости
Про себя же Чиппингем решил, что не пойдет к Марго за разрешением: он слишком хорошо знал, знал с самого начала, каким будет ее ответ. Он рискнет своей шкурой, и сам санкционирует расходы.
Рита, рассуждая как всегда трезво и желая разрядить обстановку, сказала:
— Если мы за это принимаемся, нельзя терять время. Люди должны приступить к работе в понедельник. Итак, с чего начинаем?
— Призовем на помощь Дядюшку Артура, — сказал Чиппингем. — Я поговорю с ним из дома сегодня вечером, завтра он будет здесь и займется набором.
— Отличная идея, — просиял Кроуфорд Слоун.
— Кто такой, черт побери, этот Дядюшка Артур? — шепотом спросил Тедди Купер, сидевший рядом с Джегером. Джегер усмехнулся:
— Ты не знаком с Дядюшкой Артуром? Завтра, мой юный Друг, ты увидишь нечто уникальное.
— За выпивку плачу я, — сказал Чиппингем. Про себя он подумал: “Я притащил вас всех сюда, чтобы залечить собственные раны”.
Они перенесли заседание в “Сфуцци” — в ресторанчик рядом с Линкольн-центром, отделанный в романском стиле. Телевизионщики регулярно заглядывали сюда пропустить по стаканчику. Хотя по субботам у “Сфуцци” было полно народу, им удалось занять столик, придвинув к нему несколько стульев.
Чиппингем пригласил сюда всех участников заседания группы поиска, но Слоун отказался, решив, что ему лучше поехать домой в Ларчмонт в сопровождении своего телохранителя из ФБР Отиса Хэвелока. Еще один вечер они проведут в ожидании телефонного звонка похитителей.
Когда принесли выпивку и напряжение спало, Партридж сказал:
— Лэс, я хочу тебе кое-что сказать, считаю это своим долгом. В лучшие-то времена я бы не хотел сидеть в твоем кресле. А уж сейчас и подавно — никто из нас не осилил бы груз твоих обязанностей и не справился бы с теми людьми, с которыми тебе приходится иметь дело, во всяком случае, лучше тебя.
Чиппингем бросил на Партриджа полный благодарности взгляд и кивнул. Он услышал слова понимания от человека, которого высоко ценил, а кроме того, Партридж дал понять остальным, что не все проблемы лежат на поверхности, а решения не всегда даются легко.
— Гарри, — сказал шеф Отдела новостей, — я знаю, как ты работаешь, и знаю, что ты сразу интуитивно чувствуешь ситуацию. Сейчас тоже?
— Пожалуй, да. — Партридж взглянул на Тедди Купера. — Тедди уверен, что наши птички уже улетели, я пришел к тому же выводу. Но интуиция подсказывает мне еще кое-что: близится развязка — либо мы ускорим ее сами, либо произойдет нечто неожиданное. Тогда мы узнаем, кем являются похитители и где они скрываются.
— И когда же?
— Когда это нечто произойдет, — сказал Партридж, — я сразу туда отправлюсь. Куда бы ни привела ниточка, я хочу там оказаться быстро и первым.
— И окажешься, — ответил Чиппингем. — Обещаю тебе любую поддержку.
Партридж засмеялся и оглядел всю компанию.
— Запомните эти слова. Вы все их слышали.
— Конечно, слышали, — сказал Джегер. — Если понадобится, Лэс, мы тебе напомним.
— Не понадобится, — мотнул головой Чиппингем. Разговор продолжался. Рита сделала вид, что роется в сумочке, а на самом деле что-то нацарапала на клочке бумаги. И незаметно вложила записку в руку Чиппингема под столом.
Он дождался, когда от него отвлечется внимание, и опустил глаза. Записка гласила: “Лэс, как насчет того, чтобы побаловаться в постельке? Давай смоемся”.
Глава 15
Они поехали к Рите. Ее квартира находилась на Семьдесят второй улице Западной стороны — совсем недалеко от того места, где все они сидели. Чиппингем, пока тянулась его бракоразводная тяжба со Стасей, жил дальше от центра. Квартирка у него была маленькая, для Нью-Йорка дешевая и отнюдь не являлась предметом его гордости. Ему не хватало дорогих апартаментов в кооперативном доме на Саттон-плейс, где они со Стасей прожили десять лет до того, как разъехались. Кооператив был теперь для него запретной зоной, утраченной утопией. Стасины адвокаты об этом позаботились.
Как бы то ни было, сейчас им с Ритой нужен был укромный уголок поближе. Они не могли удержаться от ласк уже в такси.
— Если ты не прекратишь, — сказал он Рите, — произойдет извержение Везувия, и вулкан будет оставаться потухшим целую вечность.
— Быть не может! — воскликнула она со смехом, но все же отстранилась.
По дороге Чиппингем попросил таксиста остановиться у газетного киоска. Он вышел из такси и вернулся с охапкой воскресных номеров “Нью-Йорк таймс”, “Дэйли ньюс” и “Пост”.
— По крайней мере теперь я знаю свое место в твоей системе ценностей, — заметила Рита. — Надеюсь, ты хотя бы не собираешься читать все это до…
— Позже, — заверил он. — Много, много позже…
Говоря это, Чиппингем подумал, повзрослеет ли он когда-нибудь в своем отношении к женщинам. Он не сомневался, что некоторые позавидовали бы его мужской силе: ведь через несколько месяцев ему стукнет пятьдесят, а он в такой же хорошей форме, как в двадцать пять. Но с другой стороны, за такую неуемность придется платить.
Сейчас, как и прежде, Рита волновала его, он знал, что они получат взаимное удовольствие, но знал он и то, что через час-другой спросит себя: “А стоила ли овчинка выделки?” Как часто он задавал себе этот вопрос; стоили ли его любовные похождения того, что он потерял жену, к которой был по-настоящему привязан, и поставил под угрозу свою карьеру — во время последней встречи в Стоунхендже Марго Ллойд-Мэйсон ясно дала ему это понять.
Зачем он это делал? Отчасти потому, что не мог устоять перед соблазном плотского наслаждения, а, работая на телевидении, он сталкивался с такими соблазнами на каждом шагу. Он любил остроту преследования, которая никогда не притуплялась, а потом — победу и физическое удовлетворение: отдавать и получать было для него одинаково важно.
Лэс Чиппингем вел тайный дневник, где были перечислены все его любовные победы — зашифрованный список имен, — который мог прочесть только он сам. То были имена нравившихся ему женщин; в некоторых он, помнится, был даже по-настоящему влюблен.
Имя Риты, недавно вписанное в тетрадь, значилось там под номером сто двадцать семь. Чиппингем старался внушить себе, что дневник вовсе не перечень спортивных достижений, хотя в действительности как раз таким и был.
Люди, живущие тихой, невинной жизнью, сочли бы эту цифру преувеличением и вообще вряд ли поверили бы в нее. Однако те, кто работает на телевидении или в какой-либо творческой сфере — художники, актеры, писатели, — нашли бы ее абсолютно правдоподобной.
Он сомневался, что Стася догадывалась о количестве его любовных историй; тут ему в голову пришел еще один извечный вопрос: можно ли сохранить их брак, вернуть ту близость, которая когда-то была между ним и Стасей, несмотря на то что она знала о его похождениях? Он бы хотел ответить утвердительно, но понимал, что уже слишком поздно. Чересчур много накопилось у Стаси горечи и обид. Несколько недель назад он, пытаясь прозондировать почву, написал ей письмо. Ответил Стасин адвокат, предупредив Чиппингема, чтобы тот впредь не вступал с его клиенткой в прямой контакт.
Ну что ж, если эта игра проиграна, ничто не омрачит его радость от общения с Ритой в течение этих часов.
Рита тоже размышляла над проблемой человеческих взаимоотношений — правда, более элементарно. Она никогда не была замужем — так и не встретила свободного человека, с которым захотела бы связать свою жизнь.
Что до романа с Лэсом, она знала: он скоро кончится. Она давно наблюдала за Лэсом и пришла к выводу, что он не способен на постоянство. Он менял женщин с такой же легкостью, с какой другие мужчины меняют нижнее белье. Зато у него было могучее, крупное тело, и секс с ним превращался в эйфорический, сладостный, неземной сон. Когда они подъехали к дому Риты и Лэс расплатился за такси, она умирала от желания.
Рита заперла дверь, и в следующее мгновение они уже целовались. Оторвавшись от Лэса, Рита прошла в спальню, Лэс последовал за ней, снимая на ходу пиджак, стягивая галстук и расстегивая рубашку.
Спальня была абсолютно в духе Риты: здесь царил порядок, но в то же время обстановка была теплой и уютной благодаря ситцу пастельных тонов, а также множеству подушек и подушечек. Рита быстро стянула с кровати покрывало и бросила его на кресло. Она проворно разделась, швыряя одежду куда попало. Всякий раз, нетерпеливо избавляясь от очередной детали своего туалета, она улыбалась Лэсу. Он был столь же нетерпелив, вслед за трусиками и лифчиком Риты полетело и его нижнее белье.
Он, как всегда, любовался ею.
Рита, натуральная брюнетка, начала подкрашивать волосы сразу после тридцати, когда в них появилась первая седина. Но, перейдя с должности корреспондента на должность выпускающего, она решила изменить свой стиль и прекратила препятствовать природе — теперь ее волосы являли собой красивое сочетание темно-каштанового и серебряного тонов. Ее фигура тоже изменилась — приобрела более округлые формы — к ста двадцати фунтам прибавилось еще добрых десять. Когда Лэс впервые увидел ее обнаженной, она сказала:
